Светлана Багдерина - День Медведя
– Первые люди, наши предки, что пришли в эти земли, поселились на том самом месте, где сейчас стоит Постол. Предводителя поселенцев звали Мечеслав. Кузнецом он был, рудознатцем. Молодой, да опытный. У своих людей в почете был не за силу, а за ум. Вот пошел он как-то от поселка своего в лес, богатства природные разведывать. Далеко зашел, куда раньше не хаживал. Места незнакомые, идет сторожко, зверья кругом полно. И вдруг слышит –где-то недалеко вроде дерется кто. Он топор в руки – и ходу туда: ежели зазря кого обижают, то помочь надо бедолагам. Выскакивает он из кустов на поляну, и видит – пятеро кабанов матерых на медведя молодого напали, сейчас жизни лишат. Взмахнул он топором своим, закричал, да на подмогу лесному хозяину кинулся. Дого ли, коротко ли битва шла, а одолели они кабанов. Да только и самим им не в копеечку та победа стала. Израненные, лежали они друг рядом с другом, и умирали медленно. Так и конец бы парню пришел, и соратнику его, если бы не нашел их в ту пору Медвежий царь. Видит он – побоище кругом, а посредине человек с сыном его без движения, и кровь их смешалась. Подобрал он и его слуги обоих, в свои покои в чащобе заповедной отнесли, вылечили и сына, и друга его. И предрек Медвежий царь, что с этих пор род Мечеслава и его род будут родными по крови, как братья, ибо в жилах молодого Медвежьего царя, что старому на смену придет, текла теперь кровь человека, а у человека – медвежья. Отсюда свое начало взяли человек-медведь и медведь-человек.
Взгляды толпы – испуганные, недоверчивые, понимающие, благоговейные – устремились на гондыра и царевича, снова стоящих бок о бок, друг за друга, как тогда, восемьсот лет назад. А старик продолжал:
– Надо добавить, что в те поры, оказывается, война шла между Кабаньим царем и Медвежьим, и положили Мечеслав и молодой медведь на той поляне пятерых сыновей Кабаньего правителя. И стал Кабаний царь и весь его род заклятым врагом роду Мечеслава, и поклялся отомстить страшно. И вот однажды в поселке, откуда ни возьмись, появилась девушка невиданной красы. Все парни да мужики глаз оторвать от нее не могли, а она ни на кого не глядела – только на Мечеслава, ровно свет он у нее в окошке единственный. И так, и эдак она его обхаживала, чтоб женился на ней… А он долго думал, подумывал, раздумывал… ведь невеста у него была уже! – да как затмение, как морок какой на парня нашел. Сам не понял, как, но согласился он в конце концов. Назначили свадьбу. Девушка довольная бегает-суетится, люди веселые – набольшего женят! – а самому парню в деревне не сиделось. Ровно душа не на месте. И что-то в лес его потянуло за день до свадьбы. И недолго ходил, а попался ему почти с деревней рядом медвежонок без матери. Пожалел его Мечеслав, принес в деревню, в дом, обогрел, накормил, напоил, спать уложил… Свадьба наутро. Гости наряженные, невеста цветет, музыканты играют – праздник, да и только! Весь день пировали-гуляли прямо на улице, по костейскому обычаю, чтобы никто обделенным да незваным себя не чувствовал в такой день, а вечером в дом к мужу пошли. Да едва молодая жена порог переступила, как набросился на нее тот медвежонок, зубами вцепился, когтями дерет… Люди ахнули, бить его хотели, и тут вдруг девица-красавица на глазах у всех свиньей дикой обернулась!.. Не простая это девушка, а дочь Кабаньего царя была. За братьев отомстить хотела, в первую ночь их погубителя порешить рассчитывала. Ну, уходили ее, конечно, всем миром… с медвежьей помощью. Но, умирая, она прокляла род Мечеслава. Провизжала она, что с этих пор старший сын главного врага кабанов не будет до совершеннолетия доживать, как сыны ее отца не дожили. Закручинился тут Мечеслав, пригорюнился… Да пришел в деревню через неделю погостить ни кто иной, как сам Медвежий царь. Рассказал ему Мечеслав, как дело сложилось. Покачал царь головой – не обойти, не снять такое проклятье, да и снова как повторения такого несчастья избежать? Но придумал он выход. Постановил он, что с этих пор, если задумает старший наследник Мечеслава жениться, то должен он в лес идти. Там найдет он медвежонка-сироту, которого в дом принести должен, и поглядеть, как встретит звереныша его невеста, и как – он ее. Если все хорошо, то после свадьбы они медвежонка этого усыновить должны, и станет он им старшим сыном. А к восемнадцати годам медведи уже стариками считаются, и смерть для них не наказание, а зима жизни. Так и проклятие они обошли, и невесту на чистоту намерений проверяли. А еще с тех пор повелось, что как смена правителей в стране ожидается, так и в лесу – новая схватка. Самый матерый, самый сильный, самый злой самец расти начинает до такого вон чудища, и ищет Медвежьего царя, чтобы схватиться в поединке. Ну, и наследника-Медведя не обходит стороной.
– Выходит, гондыры родом из северной части страны? – уточнил Иван.
– Отсюда, – подтвердил дед, быстро проконсультировавшись с неким пергаментом в руках у Снегирчи, и продолжил:
– Когда нашествие кочевников полным ходом пошло, и одолевать они стали, половина костеев ушли в южные леса, в страну Октября, как ее называли те, кто там раньше обосновался. И гондыры с ними ушли – от чужой темной магии пришельцев. Не по нутру она им пришлась. А на новом месте они с Октябрем сжились, сдружились, защитниками леса стали, как и здесь были.
– А кабан, старшие сыновья царей?..
– Это все держалось на магии гондыров, Макар. Они ушли – и магия ушла с ними. За время ига традиции и обычаи оказались забытыми. А сейчас, когда гондыр вернулся, всё вернулось к жизни вместе с ним. И гигантский кабан при смене правителей рода Медведей, и медвежонок-сирота в лесу перед свадьбой, и…
– Погодите-погодите! – вытаращила глаза Серафима. – Так это что же получается? Что медвежонка мы тогда не случайно нашли?!..
– Получается, что нет, – улыбнулся в морщинки историк.
– Тогда у меня следующий вопрос к Конд… к Мечеславу, – весело повернулась она к Медведю. – Почему нас до сих пор не пригласили, и когда свадьба?
– И с кем? – вперила в заалевшую физиономию новоявленного царевича взор, а руки – в боки, Находка.
– Так… я… это… я… думал… то есть, хотел…
– С кем – с кем? – ледяным голосом уточнила она, и воздух вокруг Мечеслава и гондыра взвихрился и заискрился снежной изморосью.
Недели, проведенные в метаниях, сомнениях и неведении для нее бесследно не прошли. Не собиралась она спускать их просто так и Мечеславу.
– Я… но я же не знал… – умоляюще устремил на октябришну сконфуженный взгляд Медведь, понял, что не такого ответа от него ждали, сглотнул нервно[124], и выдавил: – С тобой?..
– А меня ты спросить не хотел? – ученицу убыр не так легко было успокоить.
– Х-хотел… – сконфуженно, словно повар элитного ресторана, пойманный за применением бульонных кубиков, втянул голову в плечи костейский царевич. – Но не решался… И, к тому же, я тогда был никто… бывший умрун… из ниоткуда… ни дому, ни лому… ни ремеслу не учен… Кому такой жених нужен… А сейчас… когда всё так обернулось…Я хотел… но подумал… а вдруг и ты тоже… как Ластонька… тоже… ну… не захочешь…
Бывший солдат бросил украдкой взгляд на счастливую парочку слева – Спиридона и Ластоньку, собрался с мыслями и духом, и проговорил:
– А сейчас я даже не знаю, с чего начать…
– Начни с одного простенького вопросика, – ласково прервала друга Сенька.
– А она не?.. – жалобно глянул на нее Мечеслав.
– А ты проверь.
Царевич помялся, откашлялся, взглянул на гондыра в поисках поддержки, и неожиданно получил ее.
Батыр бережно обнял его громадной лапищей, слегка пожал за плечи, так, что косточки хрустнули, и ободряюще кивнул:
– Давай.
И Мечеслав набрал полную грудь воздуха, устремил отчаянный взгляд на надувшуюся, грозно скрестившую руки на груди Находку, и выдал.
Всё, что думал, всё, что не договаривал этот месяц, всё, что рисовалось ему в сокровенных мечтах, словно прорвало дамбу в единый миг и хлынуло на онемевшую от неожиданности и полноты чувств октябришну, переворачивая с ног на голову и снося все обиды и колебания, как цунами сносит карточные домики… На площади было слышно, как падает снег.
Минут через десять жених сообразил, что кроме возлюбленной ему, затаив дыхание, внимали еще несколко тысяч благодарных слушателей, осекся и устремил сконфуженный взор себе под ноги.
– Так ты… выйдешь за меня замуж?.. – еле слышно прошептал он, и многотысячная толпа тут же подхватила его слова, и принялась тихо, но проникновенно скандировать:
– Вы-хо-ди!.. Вы-хо-ди!.. Вы-хо-ди!..
И ученица убыр, ощутив вдруг на себе внимание целого города, запунцовела, как маков цвет, заробела, стушевалась, и только и смогла, что выдавить на грани слышимости «Д-д-да…».
И была тут всеобщая радость, и много криков, подбрасываемых в небо шапок, отбитых спин и спонтанных признаний в любви.
