Александр Сивинских - Проходящий сквозь стены
— Оттого, что мы стали союзниками, Пашенька! А в корпоративном бизнесе нет места недомолвкам, возне за спиной… ну и так далее. Вот… Извлечь агент можно было прямо тут же. У Ареста имелся с собой на такой случай специальный зонд. В кармане брюк, представляешь?!
— Какая редкостная удача! — саркастически заметил я, прошел к окну и впустил терпеливую букашку внутрь. Вместе с нею в кухню ворвались шумы и запахи свежего летнего утра. Букашка снизилась. Перебирая голенастыми конечностями по паркету, словно танцуя, легкая, как лепесток, устремилась в направлении Жерара.
Бес скосил на нее глаз — и вдруг сделал стремительный нырок головой. Клацнули зубы. Наскоро облизнувшись, он сообщил:
— Вкусно, да мало.
Я с треском захлопнул окно. Нельзя в нашем мире быть красивым и хрупким. Сожрут.
Разумеется, эти ослы сглотнули ложь Кракена за милую душу. Они были так заворожены его болтовней, а особенно обещаниями, что поверили бы, объяви им Арест, что я Буратино, Дюймовочка, выращенный в Аргентине посмертный ребенок Адольфа Гитлера и Марлен Дитрих, а также пластилиновая ворона в одном лице. Они бы и не тому еще поверили! Давно известно, что золотая лихорадка — худший из психозов…
Говорить мне о предстоящей операции не стали. Чтобы не травмировать.
Сволочи заботливые!
Подвижная группа по обеззараживанию моих извилин действовала без промедления. Бес сожрал головку лука, упаковку селедочных спинок в соусе «Piquant», пачку «Димедрола», запил кефиром, водочкой, поднатужился—и процесс выработки наркоза начался. Когда этого долбаного энтузиаста алхимии стало распирать от газа, словно воздушный шарик, нападение состоялось. Лишь только я вырубился, Кракен запихнул мне в нос какую-то причудливую хреновину наподобие хитро изогнутой двузубой вилки, усаженной на концах телескопических зубьев усиками. Усики шевелились.
Кракен облизал безымянный палец и тронул засветившийся сенсор на торце «вилки». Зонд тотчас приступил к работе. Он звонко пикал и дергался как живой — но вдесятеро энергичней дергался я сам. Продолжалось это так долго, что Жерар уже начал подумывать, будто Кракен решил угробить меня под благовидным предлогом. Отмщая мою славную джигитовку с кнутом и другие проделки, разнообразившие уходящую ночь. Убеев, видимо, решил так же. Он хрустнул пальцами и сухо предупредил Ареста: «Мне это не нравится, амиго. Еще минута такого дансинга святого Витта, и я на тебя рассержусь!» Кракен затрепетал и залепетал — как вдруг все закончилось. Зонд обмяк и выпал. Жерару показалось, что в сплетении усиков что-то находилось, но тут у меня хлынула носом кровь, и стало не до того. Впрочем, вскоре кровотечение прекратилось. Стащив испачканную одежду, меня обтерли влажной тряпочкой и отнесли на кровать, предварительно согнав с нее Зарину. Все равно деточке пора было домой. Пока дела с «СофКомом» не улажены окончательно, Сулейману вовсе незачем знать, что любимица уходит от него навсегда.
Убеев же направился к Софье. Во-первых, как уже говорилось, без ее визы все устные договоры стоили не больше бумаги, на которой написаны. Во-вторых, Овлан Мудренович, однажды улицезрев ее обнаженные бедра, воспылал к этой фантастической женщине безумной страстью. Он желал ею обладать, обладать как можно скорее; он желал этого даже пламенней, чем официального вступления в должность и получения на руки рекордного аванса! Ибо сатириаз в пожилом возрасте где-то сродни золотой лихорадке…
— Схарчит она Убеева, не подавится, — подумал я вслух. — Раз такая крутая.
— Ой ли? Овланчик — это ведь не ты. Даже не я. Блюдо практически несъедобное. Вроде сухого рыбьего хребта. На вкус пробовать категорически противопоказано. Да и в руки брать следует с повышенной осторожностью.
— Конечно, ждут его там…— процедил я. — Чтобы в руки взять. Измаялись все.
— А то как же, — убежденно гавкнул бес. — Жду-ут! Как пить дать. Думаешь, если ты сказал телохранителю, что Софью необходимо увезти из дому, все произошло по твоему слову? Ага, сейчас! Да она пробудет в отключке сутки минимум. Знай же, что перед тобой самый могучий магистр месмеризма и гипнотизма под этими грешными небесами! — Жерар хихикнул. Я молчал, и он вновь посерьезнел. — Пойми, девушка не с бухты-барахты грохнулась в обморок. Это я ее упокоил. Может, я никудышный демон, но приводить в бессознательное состояние подвыпивших дамочек умею великолепно. На счет «один». Будь уверен, Паша, до вечера она будет нетранспортабельна. Абсолютно. Подробности того, что случится, если Софью начнут беспокоить, тебе, с твоей тонкой душевной организацией, знать ни к чему. Скажу только, что тому, кто возьмется за это, я не завидую.
Х-хе. А пробудить красавицу ото сна способна некая волшебная фраза. Плюс ряд чуть менее волшебных манипуляций, о сущности которых тебе знать не стоит тем более. — Заявив так, бес начал подмигивать, двигать бровями и скалить зубки, намекая, что секрет секретом, но догадаться можно. Понизив голос до заговорщицкого шепотка, тявкнул:
— Моему старичку-бодрячку они, сам понимаешь, известны…
Я прикончил вино и налил снова. Что-то в случившемся мне здорово не нравилось. То есть не нравилось мне вообще все, но было кое-что особенное, приводившее меня в ярость и одновременно в апатию. В апатичную ярость. В сонный гнев. Скажете, нонсенс? Как бы не так! Меня переполняла потребность разрушать и, может быть, даже убивать — но совершенно отсутствовало желание делать это. Вот если б кто-то попросил, приказал, дал конкретную цель… Я б горы свернул. Может, подумал я, к бесу обратиться? Вдруг ему нужно срочно кого-то прикончить?
Я потер липкими пальцами липкий лоб. Да что за хреновина со мной сегодня творится? Впервые в жизни захотелось выслужиться. Стать хорошим холопом. Верным рабом. Исполнительным таким… Блин!
Напряжением воли я заставил себя вернуться к ускользающей мысли о том, что мне что-то не нравится. Что? Что, дьявол меня раздери?! Ну конечно, «операция» по извлечению имплантата. Его же во мне не было. Быть не могло — в принципе!
— Был, — сказал бес.
Ага, значит, ко всему я еще и высказываю вслух мысли. Превосходно.
— Какие ваши доказательства? — пасмурно рыкнул я.
— Вспомни, о чем говорил Стукоток перед тем, как вырубился.
— Стукоток? Перед тем, как… Слушай, поганый, у нас здесь что, викторина? Я не помню.
— Ладно, — мягко и терпеливо, как при разговоре с малолетним имбецилом, начал объяснять Жерар. — Восстанавливаю события. Перехватив тебя на задворках «Скарапеи», вместо того чтобы быстро увести (или увезти) подальше, что было бы разумно, Стукоток начал умышленно тянуть время. Его в последний момент осенила какая-то идея, которая требовала подтверждения или опровержения. Какая это была идея, он нам так и не сказал, вырубился. Но я догадался еще тогда. Идея о том, что ты под наблюдением. Что где-то на теле у тебя находится датчик, который точно укажет кракенам твое местоположение. На теле или в теле. — Жерар постучал себя по лбу. — Тут. Ты что, забыл уже, как был «заключен в видеокамеру»? Конечно, Кракен тогда сказал, что биохимический агент, внедренный в твои мозги, якобы разложился…
— Вот именно, — перебил я. — Разложился на составные элементы.
— Соврал мужик, — парировал бес.
— Это он вам соврал, овцам тупым! Я, когда сквозь стену прохожу, даже от насморка вылечиваюсь. Даже от гриппа. Ты у нас зверь шибко образованный и наверняка понимаешь, что это значит. Вирусы, и те не переносят транспозиции. А это уровень не клеточный — атомарный! Я, если хочешь знать, вообще не уверен, что из стены выходит тот же человек, который в нее вошел. А их сраный «Гугол»…— я махнул рукой.
— Ты что же, намекаешь, — тревожно тявкнул бес, — что он не извлек эту шнягу, а наоборот — вмонтировал ?
Господи, да он гений!
— С вашей помощью, — безжалостно заключил я.
Сцену, которая возникла минуту спустя, я берусь описывать только штрихами. Ее на театре надо ставить. Жерар выл — натурально, как верный пес над хладным трупом хозяина. О том, что владеет членораздельной речью, он напрочь забыл — и все порывался разбить голову об ножку стола или хотя бы облобызать мои ступни. А я пребывал во власти возрастающей ипохондрии. С новой силой заявила о себе сиропная липкость мира. «Вот таким, значит, карамельным человечком я и буду, пока мой персональный „Гугол“ не подключат к управляющему органу, — лениво думал я. — А может, и после». Шажок за шажком продираясь мыслью сквозь заполнившую голову патоку, я вчуже воображал, как Арест, не пряча злорадной гримасы, торопится сейчас к какому-нибудь своему манипулятору-«геймпаду», чтобы поворотами джойстиков и нажатиями кнопок заставить меня как можно скорее плясать под его гадскую валторну. Одновременно я, стоя перед раскрытым холодильником, жрал прямо со скорлупой перепелиные яйца. Холодненькие. Вот приспичило, и все тут!
