Евгений Лукин - Портрет кудесника в юности
Глеб и сам понимал, что принципы принципами, а дело делом, и всё-таки досада на учителя была велика. Зачем Ефрем полгода морочил ему голову? Почему он, Глеб Портнягин, должен узнавать о сомнительных подвигах наставника со стороны, да ещё и от чёрного мага?
Как хотите, а всё это необходимо было проверить тщательнейшим образом.
Проверка заняла весь день — и каждый шаг Портнягина подтверждал правоту насмешливого Игната Фастунова. Единственное, в чём тот допустил неточность: дровяной склад оказался пущенным с молотка шахматным клубом. Хотя, возможно, ученик нигроманта, всегда отличавшийся странным чувством юмора, именно это и имел в виду: шахматы — они ведь тоже из дерева.
Домой Глеб вернулся затемно.
* * *Старый колдун Ефрем Нехорошев, склонясь над столом, производил мелкий ремонт магического инвентаря. На газетке лежали крохотные детали разобранного бифуркатора, рядом дожидался своей очереди забарахливший недавно омфалоскоп.
Услышав пение немазанных дверных петель, чародей отвёл со лба, где, как известно, располагается третий глаз, заговорённую линзу на проволочной держалке и насмешливо покосился на угрюмо-задумчивую физию Глеба.
— Где был? Что делал?
Портнягин опустил глаза и потрогал зачем-то бронзовую статуэтку остервенело нахохлившегося орла, подаренную им учителю в день именин с тайным назидательным умыслом: согласно сертификату, это был тот самый орёл, что клевал когда-то печень Прометею. А чтобы намёк стал окончательно ясен, Глеб собственноручно вписал в документ имя стервятника — Алкоголь. Именинник, помнится, долго смеялся…
— Ефрем, — глухо сказал Портнягин. — За что ж ты так мужика на штыке рихтуешь?
— Кто такой? — удивился тот.
— Артём Стратополох.
— А-а… — с интонацией корабельной сирены протянул колдун. Повернулся к ученику вместе с табуретом. На узком морщинистом лице — ни тени смущения, один живой интерес. — Ну и как там мой Артёмка?
От такого цинизма Глеб несколько даже опешил.
Кудесник усмехнулся.
— Да ты садись, чего стал? — добродушно проворчал он, высвобождая всклоченную голову из проволочного обруча, на котором держалась заговорённая линза. — Любопытствуешь, значит, за что? Не за что, Глебушка, а ради чего… — Отложил обруч на газетку и, как бы увидев перед собою нечто крайне трогательное, вздёрнул неухоженные космы бровей. — Ушибленный он, Стратополох-то… С детства мечтал писателем стать. Другие дети — как дети: кто терминатором, кто олигархом… А он, вишь, писателем. Родители из него эту дурь вышибали, жена вышибала. Вроде вышибли. В бизнес подался, фирму основал… И приходит ко мне клиент: завидую, говорит, ему — не могу! Наведи на него порчу…
— За десять баксов, — сквозь зубы добавил Глеб.
— Верно, — кивнул колдун, нисколько не удивившись осведомлённости ученика. — Хотел я сначала соль на маяту наговорить — всё равно ведь ни хрена не действует, а потом дай, думаю, взгляну на этого Стратополоха. Взглянул… Снаружи розовый, свежий, а душой — сохнет. Посмотрел я, что он там тайком от жены строчит. Стиль вроде неплохой… И что-то стало мне этого Артёмку жалко. Ежели, думаю, отсечь всё, что ему мешает…
— Ну например? — перебил Глеб.
— Фирму, деньги…
— Жену?
— Её в первую очередь! Во-от… Жизни он опять же не видел. Дай, думаю, годик в камере посидит, посмотрит…
— Всего-навсего?
— А ты бы хотел, чтоб я его, как Достоевского? — огрызнулся чародей. — Сразу под расстрел да на каторгу?.. Перебьётся! Отбыл Артёмка год, снял я с него «аркан». Ну, он, понятно, тут же под амнистию попал… Сторожем поработал в одной фирме…
— Пока ты его оттуда не убрал!
— Так а что с ним было делать, если он ночами в компьютерные игры начал рубиться? Я его для чего на волю выпускал? Теперь шахматный клуб сторожит, пишет вовсю… Чем ему ещё заниматься? Денег нет, идти некуда… Пишет.
— От руки!
— Да хоть бы и от руки… Зато как! Сусловское издательство им заинтересовалось, столичное — не абы что!
— Ефрем! — Вне себя Портнягин вскочил с табурета. — Ну ты бы хоть про издательство помолчал! Из-за тебя ж он с ним договор не заключил!
Кудесник с любопытством поглядел на ученика, поразмыслил, поджал губы.
— Рано, — веско изронил он. — Сейчас они мальчонку моего испортить могут: гонорарами разбалуют, чернуху-порнуху гнать заставят. Слабохарактерный он, Артём-то… Лет через пять — тогда…
— А он за эти пять лет с голоду не помрёт?
— Ничего! Изящней будет! Зато астральное тело теперь у него — видел?
Глеб хмыкнул и призадумался. Действительно, астральное тело у сторожа шахматного клуба было — не в пример физическому — стройное, мускулистое…
— Интересно всё у тебя выходит, — язвительно заметил он. — За десять баксов сразу двоих облагодетельствовал: и жертву, и клиента?
— Троих, — с неловкой усмешкой признался Ефрем. — Иногда, знаешь, загляну к нему этак вечерком… в астральном виде… зависну над плечиком… Всё лучше и лучше пишет, собака!
Озадаченный непривычной тёплотой, просквозившей в голосе наставника, Глеб растерялся, взял со стола не разобранный ещё омфалоскоп и, повертев, положил обратно.
— Ефрем! — прямо спросил он. — А ты «кровавую мэри» как употребляешь? Слой водки, слой сока или перемешиваешь?
Колдун смертельно обиделся и, одним движением надев проволочный обруч, сдвинул линзу на лоб.
— Делать вам нечего! — сердито буркнул он, снова склоняясь над газеткой. — В водку томатный сок лить, продукт портить… Баловство!..
Тёщина подслушка
Мысль изречённая есть ложь.
Ф. И. ТютчевПоставив в прихожей пластмассовое ведёрко, на донце которого нанесены были древние защитные знаки «херъ», «укъ» и «иже», Глеб Портнягин отворил дверь на площадку и, не переступая порога квартиры, присел на корточки. Кажется, тряпка для вытирания ног лежала в том же положении, что и вчера. Тем не менее, прежде чем прикоснуться к грубой крупноволокнистой ткани, ученик чародея внимательно осмотрел её сверху и лишь после этого, подняв за два уголка, принялся изучать с изнанки. Вроде всё чисто.
Не изменяя позы, бросил тряпку в ведро, наполненное на треть заряженной с вечера водой, и заинтересовался притаившимися у входа двумя безобидными с виду лепестками побелки. Подобно любому отбывшему срок, Портнягин мог сидеть на корточках бесконечно долго. Наконец, убедившись в безвредности чешуек, слетевших с кудряво шелушащегося потолка, юноша встал и со спокойной душой перешагнул порог.
Скажи кто-нибудь год назад, что Глеб Портнягин добровольно станет мыть лестничную площадку… Пусть не всю, конечно, площадку, а только малую часть её, примыкающую к двери учителя и наставника… Да нет, никто бы не рискнул!
Приходится однако мыть. Мало ли что могли за ночь подбросить, подсыпать, начертать, нашептать! Завистников и конкурентов у старого колдуна Ефрема Нехорошева в Баклужино хватает. Ох, хватает…
На первом этаже кто-то грохотал молотком по жести. Такое впечатление, что взламывали почтовый ящик. Глеб отжал тряпку и, выждав, пока бетон просохнет окончательно, зажёг церковную свечу и накапал воском три охранных символа. Сходил вылил грязную воду в унитаз, вымыл ведро, вернулся поправить тряпку и прикрыть дверь. Внизу всё грохотали. Для взлома — слишком долго. Видимо, ремонтируют.
Сходить заодно почту проверить?
С пятого по четвертый этаж панели были практически чисты — народ опасался Ефрема. Первое крупное порнограффити встретилось Глебу лишь через пару пролётов. А потом пошло-поехало. Шаловливые рисунки и надписи густо лепились вперемежку с неумело начертанными колдовскими знаками, призванными отпугивать тех, кто малюет на стенах, — и трудно даже сказать, что преобладало.
На промежуточной площадке Портнягин углядел между оконными рамами пустую бутылку, окурки, одноразовый шприц со сгустком крови внутри и разорванный пакетик от презерватива. В довершение картины кто-то ёрнически вывел маркером на подоконнике: «Вот что нас губит!»
Если бы только их! Чем ниже спускался ученик чародея, тем омерзительнее становилась энергетика. Стены дышали эманациями инфрафизических структур.
При появлении Глеба Калерия Леонтьевна опустила молоток и повернула к юноше лучезарно-кретиническое личико. Зря он ей тогда присоветовал освоить технику внутренней улыбки…
— Помочь? — спросил Портнягин, забирая у неё пассатижи. Уж больно грохот достал.
— Ой, спасибо! — зарделась она. Девочка этакая. Полтора на полтора.
— Не за что… — натужно произнёс Глеб, силой выправляя погнутую жестяную дверцу. Выправил, вернул инструмент. Жертва аутотренинга восхищённо заойкала, заахала, принялась благодарить. Портнягин, особо не прислушиваясь, подошёл к своему ящику. Отомкнул. Осторожно, чтобы невзначай не потревожить предназначенный специально для разносчиков рекламы крепкий сухой стебель щелбан-травы, извлёк корреспонденцию.
