Юлий Буркин - Остров Русь 2, или Принцесса Леокады
— А по-моему, миленький, — встряло «дитя порока». — Такой ушастенький… И перепоночки такие на руках… Эротичные…
— О! — возвела очи к потолку примадонна. — Да тебе гаечный ключ покажи, ты про него то же самое скажешь!
— Еще бы! — вскричало «дитя». — У него такая форма… Соблазнительная.
В этот момент Стас, перекрывая общий гвалт, спросил в микрофон:
— Ну что, все готовы? Включайте камеры!
— Все уже давным-давно пишется и транслируется! — отозвался Перескоков.
— Отлично! — воскликнул Стас, передавая микрофон Леокадии, и щелкнул кнопкой музыкального центра. Грянуло вступление.
Мы вчера долго ломали голову, выбирая. На самом деле, что это будет за песня, было абсолютно все равно… Потому и трудно было выбрать. Ну и хотелось все-таки, чтобы и ей нравилось, и людям, когда они в себя придут…
Главными песнями-кандидатами были: латиноамериканская «Бессаме Мучо», битловское «Yesterday», «Под небом голубым» Гребенщикова и, не знаю уж почему, сомнительная «Голубая Луна». Ну и еще одна, которую мы наконец и выбрали по патриотическим мотивам.
Вступление отгремело, и Леокадия, которой мама по просьбе Стаса повязала на голову платок, плавно выбросила вперед свободную от микрофона руку и запела:
Под сосною,
Под зеленою
Спать положите
Вы меня!
Самогудова, не удержавшись, подхватила вторым голосом, и камеры уставились на нее:
А-ай, люли-люли,
А-ай, люли-люли,
Спать положите
Вы меня.
И тут все-все-все грохнули вместе, да пустились в пляс вокруг торчашего посреди зала хвойно-древесного бутафорского ствола:
Калинка, калинка,
Калинка моя,
В саду ягода малинка,
Малинка моя!..
Ах, калинка, калинка.
Калинка моя,
В саду ягода малинка,
Малинка моя!..
— А-а!.. — распевно подала голос Самогудова, и Леокадия, приложив пальчик к щечке, ни дать ни взять красавица из русской деревни, проникновенно продолжила:
Ах, сосенушка
Ты зеленая,
Не шуми же
Надо мной!
Я и не заметил, как на сцене оперативно подключили к усилителям свои гитары музыканты из «Наталипортман», а за ударную установку уселся их барабанщик. И Леокадия пела уже не под фанеру, а под живой аккомпанемент:
А-ай, люли-люли,
А-ай, люли-люли,
Не шуми же
Надо мной!
Папа и мама ошеломленно оглядывались по сторонам. Они явно не понимали, как сюда попали. Но выражения лиц у них были такие выразительные, что мне стало абсолютно очевидно: подобрение закончилось!
А вот попсовики практически не изменились. Правильно Стас когда-то сказал, что они всегда были такими же придурочными. Хоть подобревшие, хоть неподобревшие.
Музыканты по-роковому жахнули припев, и все вновь запрыгали вокруг дерева:
Калинка, калинка,
Калинка моя,
В саду ягода малинка,
Малинка моя!..
Музыканты играли все быстрее и экспрессивнее, гости скакали как очумелые… А жених-то, жених!.. Смолянин и Кубатай прыгали втроем с чучелом медведя, ухватив его за лапы, и один из операторов тщательно фиксировал их замысловатые па. Оператор что-то им крикнул, и они, пританцовывая, вместе с чучелом стали перемещаться к выходу из ресторана.
Я глянул в окно и увидел, что из домов на улицу вывалил народ, и кто-то танцует, кто-то обнимается, и повсюду, словно в Новый год, расцветают букеты фейерверков! А вот и Смолянин с Кубатаем и чучелом уже тоже пляшут там, и люди рукоплещут им, водят вокруг них хоровод…
Ах, калинка, калинка,
Калинка моя,
В саду ягода малинка,
Малинка моя!..
Припев повторялся уже раз в десятый, и я подумал, что, наверное, клип действительно будет уникальным — столько звезд, столько экспрессии, столько неподдельной, ненаигранной радости, да прибавить к этому само событие избавления от подобрения…
И тут в центре зала что-то мне показалось странным… Я вгляделся… И волосы у меня встали дыбом. Хоровод вокруг ствола был сейчас двойным. Так вот, поразило меня внутреннее, меньшее кольцо. Я увидел в нем пляшущих с перепуганными рожами себя и Стаса в железных ошейниках! И я сразу понял, откуда они взялись.
Эта мысль периодически возникала в моем сознании, но я малодушно гнал ее от себя: когда мы переместились на Леокадию, другие МЫ остались у Перископова в коллайдере. И они потом переместились в Древний Египет. Но ведь и при этом перемещении должны были остаться еще одни «ДРУГИЕ МЫ»!
А значит… Да! Вот и он — Неменхотеп! С клоунским колпаком на голове и красным носом на резиночке. Все в том же внутреннем круге хоровода он держит в руках цепи от наших ошейников. И там же, с плутоватыми улыбочками на рожах пляшут еще две мумии, крепко держа на цепи немолодых, одетых в лохмотья, мужчину и женщину с благородными лицами.
Музыка стихла, и все уставились на эту жуткую компанию… А я почувствовал, как непреодолимо меня тянет «слипнуться» с очередным моим двойником.
— Папа, мама! — закричала Леокадия, увидев благородную чету. — Вы живы!
— Пока… — проскрипел Неменхотеп. — Но это продлится недолго, если ты не будешь меня слушаться. Быстро пой подобрялку! Иначе я твоих родителей прямо сейчас прикончу! И ваши копии тоже! — рявкнул экс-фараон, глянув на нас со Стасом. — А вы — снимайте, снимайте! Транслируйте! — приказал он телевизионщикам.
Тут неожиданно подала голос мама:
— Неменхотепшиша! Шерен хомороша кыц![8] — сказала она холодно.
— А! И ты здесь, неверная жена?! — воскликнул псевдопродюсер. — Пришла, наконец, пора мне с тобой рассчитаться!
— Это не твоя жена! Это моя жена! — воскликнул папа. — Ты забыл, фараон, как я тебя наказал в прошлый раз?! А теперь я стал еще сильнее, и я заставлю тебя подчиниться моей силе гипноза! Чтобы ты никого не обижал. Чтобы всем хорошо было.
Папа выставил вперед руки, вперился Неменхотепу в глаза и что-то беззвучно забормотал, делая магические пассы. Но на фараона его заклинания не подействовали.
— Вот и чудно! — воскликнул он, хрипло расхохотавшись. — Все мои недруги собрались в одном месте! Очень удобно! Со всеми враз и разделаюсь! Пой подобрялку, считаю до трех! — прикрикнул он на Леокадию. — Раз!..
Та растерянно огляделась по сторонам и подняла к лицу микрофон… А я ничего не мог с собой поделать: шажочек за шажочком я приближался к своей копии.
— Два! — сказал фараон.
Я покосился на Стаса и увидел, что и он, точно так же как я, пододвигается к центру зала.
— Три! — рявкнул Неменхотеп, и в этот миг мы со Стасом, сделав пару прыжков, кинулись в объятия к своим двойникам.
Треск, разноцветные искры, электрические разряды… И как только мы слиплись, я сразу узнал, каково мне пришлось в плену у Неменхотепа… Туго пришлось… Но, кстати, теперь я знал и то, например, почему эти мумии у Неменхотепа такие хилые. Сам-то он оживители таскает круглосуточно, а их только немножко подзаряжает, конкуренции боится…
Наша одежда, как и в прошлый раз, осыпалась ниточками, и мы со Стасом стояли посреди зала под прицелом телекамер совсем голые, только в железных ошейниках.
— Ха! — сказал Неменхотеп и потянул за цепи. — Теперь вас в два раза меньше, и это в два раза лучше…
И именно в этот момент мой гениальный брат, которого Неменхотеп держал за поводок в правой руке, сделал неуловимое движение к уху фараона. Мы ведь теперь знали его страшную тайну! Стас аккуратно дернул за торчащую из уха веревочку… Лицо фараона перекосилось… И он прямо на глазах начал разваливаться на куски. «Распускаться», как вязаный носок… Стас же при этом говорил голосом Глеба Жеглова:
— Неменхотеп, он же Перископов, он же Перевозчик, он же продюсер, он же фараон… За все свои бесчисленные злодеяния ты приговариваешься к смертной казни через распускание!
Минуту спустя на месте фараона посередине зала лежала кучка каких-то тряпочек и шнурков. Я думал, что, как в американских фильмах, сейчас все эти лоскутки зашевелятся, сползутся, соединятся обратно в Неменхотепа, и все начнется сначала… Но — ни фига подобного! Тряпочки валялись совершенно безжизненно.
И тут же я понял почему. Неподалеку от них на полу лежало колечко с сиреневым камешком. И ни одна ниточка от Неменхотепа в него не попала. А значит, оживительная сила кольца на эти лоскутки не распространяется. Кто-то накинул мне на плечи плащ, я завернулся в него, посмотрел на Стаса и увидел, что тот тоже кутается в какую-то разноцветную тряпку и растерянно смотрит на то, что осталось от нашего могучего неуязвимого врага…
