Леонид Каганов - Зомби в СССР. Контрольный выстрел в голову (сборник)
В ЦРБ с эвакуацией не успели. Умерший утром циррозник поднялся с каталки и загрыз двух санитарок и старшую медсестру еще до того, как завполиклиникой успел исполнить указания Дворецкого. Лежачие больные кричали, дожидаясь своей участи и глядя на то, как мертвецы расправляются с ходячими больными. Страшнее всего было в детском отделении, но там и закончилось все куда быстрее.
Детей из школ расхватали, кто успел. Остальных милиционеры загрузили в автобусы и вывезли – по чьему-то действительно мудрому решению – в поле за городом, чтобы видеть опасность издалека и в случае чего вовремя ретироваться. С детьми осталось по два сотрудника на автобус, при них – автоматы из оружейки. Остальные вернулись в город, чтобы погибнуть – запас патронов в райотделе на военные действия рассчитан совершенно не был.
Те, у кого были автомобили, пытались спастись на них, но на дорогах натыкались на таких же беженцев, едущих из соседних райцентров или крупных деревень и поселков. Куда ехать, где безопасное место – не знал никто, в итоге люди уезжали из одного паноптикума, чтобы их сожрали в другом.
Ближе к вечеру над городом появился военный вертолет с красной звездой на боку. Неизвестно, что происходило внутри: вначале он вроде бы стал заходить на посадку, чтобы приземлиться на стадионе, но затем резко накренился, завертелся и врезался в электроподстанцию.
Свет в Энске погас.
* * *Мертвецы бродили по дому Марии Лукьяновны, шаркая ногами. Иногда они сталкивались, натыкались на трюмо и шифоньер, неуклюже падали. Соседка Никитична в окно пролезть не могла и безуспешно билась в забаррикадированную полкой дверь, угрожающе рыча.
В подвале Мария Лукьяновна слышала знакомый голос и мстительно говорила, на ощупь откупоривая банку с малиновым компотом:
– Порычи, порычи, квашня. Я вот тут сижу, канпот пью, а ты там гнилая ходишь, вся в червях. И мужик твой был такая же сволочь, чтоб он тоже откопался, да чтобы ты его опять встретила. А я помирать не стану, вот сейчас в Москве, поди, решат, что к чему, пришлют солдатиков, они вас быстро на силос пустят. Точно, американцы нагадили! Ничего, теперь будет им коза на возу!
* * *Райком, как ни странно, никто не трогал. Патологоанатом Обуваев стоял у окна и смотрел, как по темной площади мечутся и ковыляют тени.
Дворецкий ушел уже давно, у него была семья – жена и две дочери. Ушел и Макаренко, у которого тоже была какая-то семья. С ними ушел Попа – в райотдел, пообещав, что вернется. А вот Зыбин не ушел – его семья отдыхала в Болгарии, на Золотых Песках. Он задумчиво сидел и только спросил один раз, почему-то обратившись к Обуваеву во множественном числе:
– А как вы думаете, товарищи, в Болгарии такое может быть? Это же социалистическая страна.
– Мы тоже социалистическая, – напомнил Обуваев.
Зыбин вздохнул и достал из сейфа бутылку хорошего коньяка «Двин».
Первое время в кабинет забегали райкомовские работники, в основном с вопросами «Что делать?» и «Можно ли идти домой?». Зыбин всех отпускал, а потом и забегать уже перестали. Возможно, из-за очевидной пустоты в райком никто и не лез, мертвецы, видать, тоже то ли чуяли, то ли понимали чего-то.
Обуваев пил коньяк и чувствовал, что алкоголь на него не действует. Зыбин, напротив, после трех рюмок совсем загрустил и поведал, что его обещали забрать в облсобес заведующим, а теперь уже не заберут. Обуваев посочувствовал.
В приемной стонала секретарша, потом стонать перестала. Зыбин счел своим долгом позаботиться о подчиненной, сходил туда и вернулся на цыпочках.
– Померла! – сказал он с благоговейным ужасом и хотел было перекреститься, но вовремя отдернул руку.
– Да вы что?! – удивился Обуваев. – Там же укусы были пустяковые. Даже если заражение, с чего помирать-то?
Патологоанатом осторожно осмотрел секретаршу, уронившую голову на пишущую машинку «Ятрань», и понял, что та в самом деле мертва.
– Это получается, что от укуса помереть можно! – сказал он, возвращаясь в кабинет.
– А если она оживет?! – испугался Зыбин.
– Надо ей голову чем-то того… разбить…
– Вы врач, вы и разбивайте, – заявил первый секретарь, наливая себе коньяку. Через площадь, полоснув по потолку светом фар, промчалась машина, потом что-то бухнуло, загремело, послышался нечеловеческий крик.
– Пускай пока лежит, – пожал плечами Обуваев. – Может, еще и не оживет, чего ей башку ломать зря?
Зыбин индифферентно осушил рюмку и включил настенное радио. Радио молчало.
– Интересно, а вот они же сигналы гражданской обороны должны же передавать, если ядерная война, – сказал Зыбин. Потом тряхнул головой и залихватски спел:
Гражданы, воздушная тревога!
Гражданы, спасайтесь, ради бога!
Майку-трусики берите
И на кладбище бегите
Занимать свободные места,
Да-да!
Спев «да-да», первый секретарь райкома пристукнул кулаками по крытой зеленым сукном столешнице и сам испугался.
– Беда в том, что граждане не на кладбище бегут, а с кладбища, – ехидно заметил Обуваев и налил себе коньяка.
В коридоре послышались приближающиеся шаги. Оба мужчины насторожились, патологоанатом быстро выпил коньяк и занюхал кистью от стоящего в углу знамени. Шаги заскрипели по паркету, что-то по-змеиному зашипело, знакомый голос сказал:
– Паштеле мэтий**!
Хлопнул выстрел, в кабинет вошел майор Попа, деловито убирая в кобуру «макаров», в другой руке он держал мощный фонарь, который тут же направил в потолок. На плече у Попы висела спортивная сумка с динамовской эмблемой.
– Секретарша ожила? – уточнил Обуваев.
– Ага.
– Ловко вы ее.
– Я в Бендерах участковым был, – сказал Попа, как будто это все объясняло. Затем грохнул на стол сумку, раздернул взвизгнувшую «молнию» и извлек еще два пистолета. – Держите.
– Я нестроевой, – предупредил на всякий случай Обуваев. – В армии не служил.
– В институте военная кафедра была?
– Была, но мы там ни хрена не делали. Зарин-зоман-фосген в основном учили. Основные поражающие факторы ядерного взрыва.
– Вон они, основные поражающие факторы, – буркнул милиционер, указав пальцем в окно. Там снова кто-то дико заорал. Вдали, в районе овощесушильного завода, что-то ярко пылало.
– А я – майор запаса, – неожиданно произнес Зыбин, сцапал кобуру и сунул в карман пиджака.
– Кобуру лучше к ремню, – посоветовал Попа. – Или выньте пистолет и просто в карман положите. Иначе доставать неудобно.
– Знаю я, знаю, – рассердился Зыбин, достал кобуру обратно и стал, ругаясь вполголоса, расстегивать ремень брюк. Патологоанатом тем временем щелкнул ногтем по бутылке и спросил:
– Коньяк будете?
– Давай уже на «ты», – сказал Попа. – Буду, конечно.
Пока майор и Обуваев выпивали, первый секретарь справился с кобурой, поправил топорщившиеся полы пиджака, плюнул, расстегнул его.
– А что нового? Что милиция?
– Звиздец милиции, – сказал Попа, утирая рукавом губы. – Каждый сам за себя. Там ребята детей на автобусах вывезли, не знаю, что с ними… рации не работают. С УВД связи нет.
– Интересно, а что в Москве-то? – спросил патологоанатом, наливая всем троим. Коньяк заканчивался, и Обуваев подумал, что в продуктовом возле автовокзала вроде стоял грузинский пять звездочек… Можно ведь и не платить в такой ситуации, тем более мент с ними…
– Леонид Ильич разберется, – решительно заявил Зыбин, беря рюмку.
* * *Брежнев потер виски.
– Я говорил с Картером, – тяжело кивая каждому своему слову, промолвил он.
Наступила пауза. Министр обороны Устинов выжидающе смотрел на генсека.
– И что? – нарушил молчание Андропов.
– У них то же самое. Полагаются на Господа.
– По нашим каналам та же информация, – сухо сказал Андропов.
– Что милиция, Николай Анисимович? – спросил Брежнев, заранее зная ответ.
– Нет милиции…
– Хорошо, товарищи. Идите.
Министры поднялись и пошли по мягкому ковру к дверям. Андропов задержался.
– Леонид Ильич… – начал он, но Брежнев предостерегающе поднял руку:
– Потом. Потом.
Андропов вышел вслед за другими.
Брежнев посидел немного, потом выдвинул ящик стола и достал из него коробку красного дерева. Открыл.
В коробке лежал маузер, которым Леонид Ильич был награжден еще в сорок третьем, будучи гвардии полковником. Брежнев вынул из гнезда тяжелый пистолет, поднес к виску.
– Летят утки… – тихо сказал он. – Летят утки… И два гуся.
