Терри Пратчетт - Цвет волшебства (сборник)
Что-то просвистело там, где только что была его шея, и скользнуло по лысой голове Двацветка. Ринсвинд быстро обернулся и увидел, как архидруид заносит серп для нового удара. Поскольку удирать было бессмысленно, волшебник отчаянным движением выбросил вперёд ногу.
Пинок угодил противнику прямо в коленную чашку. Архидруид громко завопил, выронил оружие, и в то же самое мгновение послышался негромкий, омерзительно чавкающий звук. Жрец упал навзничь. Стоящий у него за спиной невысокий человечек с длинной бородой вытащил из тела жреца меч и вытер его пригоршней снега.
— Опять меня мучает проштрел. Шокровища жабирайте шами, — сказал он.
— Сокровища? — слабо переспросил Ринсвинд.
— Ну ожерелья и прочую дребедень. Жолотые цепи. Жолота ждешь полно. Вот вам и друиды, — прошамкал старик. — Ничего, кроме украшений, украшений и украшений. А кто эта девушка?
— Она не хочет, чтобы мы её спасали, — сказал Ринсвинд.
Девушка с вызовом взглянула на старика из-под размазавшихся век.
— Плевал я на это, — он одним плавным движением подхватил её на руки, слегка пошатнулся, выкрикнул что-то про артрит и свалился наземь.
— Не штой прошто так, ты, тупая корова. Помоги мне поднятьшя, — немного погодя пробурчал он из лежачего положения.
К великому удивлению Ринсвинда и, несомненно, к своему собственному, девушка послушалась.
Ринсвинд, тем временем, пытался привести Двацветка в чувство. На виске маленького туриста виднелась неглубокая царапина, но Двацветок упорно пребывал без сознания, а на лице его застыла слегка ненормальная улыбка. Его дыхание было неглубоким и — странным.
А ещё он показался Ринсвинду очень лёгким. Не просто лёгким, невесомым. С тем же успехом волшебник мог поднимать тень.
Он припомнил, что слышал однажды, будто друиды применяют необычные и ужасные яды. Разумеется, он также слышал — обычно от тех же самых людей, — что у всех мошенников близко посажены глаза, что молния никогда не ударяет в одно и то же место дважды и что если бы боги хотели, чтобы люди летали, то дали бы им билет на самолёт. Но что-то в Двацветковой лёгкости напугало Ринсвинда. Напугало до полусмерти.
Он поднял глаза на девушку. Она стояла, перекинув старика через плечо, и смотрела на волшебника с едва заметной извиняющейся улыбкой. Откуда-то из области её поясницы послышалось:
— Вше жабрали? Давайте двигать отшюда, покуда они не вернулишь.
Ринсвинд сунул Двацветка подмышку и потрусил следом. Больше ему ничего не оставалось…
У старика была большая белая лошадь, которую он оставил привязанной к сухому дереву в заснеженном овраге, расположенном в некотором отдалении от кругов. Животное было гладким и лоснящимся, а производимое им общее впечатление великолепного боевого скакуна лишь самую малость нарушалось привязанным к седлу противогеморройным кольцом.
— Ладно, отпушти меня. В перемётной шумке лежит бутылка ш раштиранием, ешли ты не против…
Ринсвинд как можно любезнее прислонил Двацветка к дереву и в свете луны — скорее в слабом красноватом свечении грозной новой звезды — впервые по-настоящему разглядел своего спасителя.
Один из голубых глаз прятался под черной повязкой. Тощее тело, которое сейчас чуть не звенело от напряжения, добела раскаленное сводящей сухожилия судорогой, покрывала целая сеть шрамов, а зубы, очевидно, давным-давно ушли на покой.
— Тебя как зовут? — спросил волшебник.
— Бетан, — ответила девушка, полной горстью втирая в спину старика вонючую зеленую мазь.
Попроси её кто-нибудь задуматься, какого рода события могут случиться после того, как её спасет с жертвенного камня для девственниц герой на белом коне, вряд ли девушка упомянула бы растирание. Однако сейчас, когда выяснилось, что растирание — это все, что с тобой происходит, спасенная дева была преисполнена решимости справиться со своим заданием наилучшим образом.
— Я имел в виду его, — сказал Ринсвинд.
Один яркий, как звезда, глаз взглянул ему в лицо.
— Меня жовут Коэн, парень.
Руки Бетан остановились.
— Коэн? — переспросила она. — Коэн-Варвар?
— Он шамый.
— Погоди-погоди, — вмешался Ринсвинд. — Коэн — это такой здоровенный мужик, шея как у быка, а на груди мускулы, словно мешок с футбольными мечами. То есть он величайший воин Диска, легенда при жизни. Помню, как мой дед говорил мне, что видел его… мой дед говорил мне… мой дед…
Он запнулся, смешавшись под буравящим его взглядом.
— О-о, — сказал он. — Разумеется. Прости.
— Да, — вздыхая, отозвался Коэн. — Правильно, парень. Я — жижнь при легенде.
— О боги! — изрек Ринсвинд. — Сколько ж тебе лет, если точно?
— Вошемьдешят шемь.
— Но ты был самым великим! — воскликнула Бетан. — Барды до сих пор слагают о тебе песни.
Коэн пожал плечами и негромко взвыл от боли.
— Я ни ражу не получал отчишлений от их гонораров, — он уныло посмотрел на снег. — Это шага вшей моей жижни. Вошемьдешят лет я отдал этой профешшии, и што нажил жа это время? Ревматижм, геморрой, нешварение желудка и што ражличных рецептов шупа. Шуп! Я ненавижу шуп!
Бетан наморщила лоб.
— Шуп?
— Суп, — пояснил Ринсвинд.
— Да, шуп, — с несчастным видом подтвердил Коэн. — Понимаешь, мои жубы… Когда у тебя нет жубов, никто тебя вшерьеж не воспринимает. Тебе говорят: «Пришядь у огня, дедушка, поешь шуп…» — он остро взглянул на Ринсвинда. — Паршивый у тебя кашель, парень.
Волшебник отвёл взгляд, не в силах смотреть Бетан в лицо. И вдруг сердце его упало. Двацветок до сих пор сидел, прислонённый к дереву, и пребывал в мирно-бессознательном состоянии. И вид у него был такой укоризненный-укоризненный.
Коэн вроде тоже вспомнил про туриста. Он, пошатываясь, поднялся на ноги, шаркающими шагами подошёл к неподвижному телу, приподнял большим пальцем по очереди оба века, осмотрел царапину, пощупал пульс и наконец изрек:
— Он наш покинул.
— Умер? — переспросил Ринсвинд.
В дискуссионной комнате его сознания дюжина эмоций разом вскочила на ноги и подняла галдёж. Облегчение разливалось соловьем, когда его перебил Шок с каким-то процедурным вопросом, а потом Ошеломление, Ужас и Потеря затеяли между собой перепалку, которая закончилась только тогда, когда Стыд из соседней комнаты заглянул узнать, из-за чего шум.
— Нет, — задумчиво ответил Коэн. — Не шовшем. Прошто ушёл.
— Куда ушёл?
— Не жнаю, — пожал плечами Коэн. — Но, кажетшя, я жнаком кое ш кем, у кого найдётшя карта.
Далеко в заснеженном поле светилось в темноте с полдесятка красноватых точек.
— Он не так уж и далеко, — заметил старший волшебник, вглядываясь в маленький хрустальный шар.
Волшебники за его спиной откликнулись дружным бормотанием, приблизительно означавшим, что, как бы далеко ни был Ринсвинд, он не может быть дальше, чем славная горячая ванна, хороший ужин и тёплая постелька.
Вдруг волшебник, который шёл замыкающим, остановился.
— Слушайте! — поднял палец он.
Они прислушались. В тишине раздавались едва слышные звуки, говорящие о том, что зима начинает сжимать землю в своем кулаке: потрескивание скал, приглушенный шорох мелких существ в норах, прорытых под покровом снега. В далеком лесу завыл волк, застыдился, когда его никто не поддержал, и умолк. Нежно и серебристо шелестел лунный свет. Сипели волшебники, старающиеся дышать тихо.
— Я ничего не слышу… — начал один из них.
— Тс-с!
— Ну хорошо, хорошо…
И тут они услышали это: тихое отдаленное похрустывание, словно что-то очень быстро двигалось по насту.
— Волки? — спросил кто-то.
Все разом подумали о сотнях поджарых, голодных тел, прыгающих сквозь ночь.
— Н-нет, — отозвался предводитель. — Шаги слишком ровные. Может, это гонец?
Звук стал громче, четкий ритм, будто кто-то очень быстро ел сельдерей.
— Я пошлю вверх вспышку, — сказал предводитель.
Он скатал снежок, подбросил в воздух и поджег струей октаринового огня, ударившей с кончиков пальцев. Окрестности озарились ослепительным голубым светом.
Наступила тишина.
— Ты, тупой болван, теперь я ничего не вижу, — пожаловался другой волшебник.
Это было последнее, что они услышали перед тем, как нечто стремительное, твердое и шумное врезалось в них, вылетев из темноты, и исчезло в ночи.
Всё, что они смогли найти, после того как выкопали друг друга из снега, — это плотную цепочку маленьких следов. Сотен маленьких следов, расположенных очень близко друг к другу и прочерчивающих снег прямой, как луч прожектора, линией.
— Некромантия! — воскликнул Ринсвинд.
Старуха, сидящая по другую сторону костра, пожала пальцами и вытащила из потайного кармана колоду засаленных карт.
