Роман Смеклоф - Тридцать один
— У вас бездонная сумка? — уточнил стражник.
— Да, и что? Я не могу ходить с бездонной сумкой? — возмутился Оливье.
— Можете. — бесстрастно ответил стражник. — Только не на арене.
— Я всегда с ней ходил! — закричал хранитель вкуса.
— Правила изменились. В этом году участились случаи магического воздействия. Любые артефакты и все, что озарено источником, на арене вне закона. Отдайте, пожалуйста, сумку. После гонок ее вернут вам в целости и сохранности.
— Как бы ни так. — ответил Оливье. — Я хочу поговорить с комендантом арены.
— Ваше право. — согласился стражник. — Вас отведут.
— Ждите у входа! — строго сказал хранитель вкуса, глядя на нас. — Я скоро вернусь.
В сопровождении второго стражника, он прошел в незаметную дверь в стене, а нам пришлось отодвинуться с прохода, чтобы не мешать посетителям арены.
— Правила надо соблюдать. — сказал Евлампий.
— Что ты несешь? — разозлился я. — Какие правила? Как нам разобраться с Оливье?
Повернувшись к Евлампию, я заметил, что Мровкуб с интересом наблюдает за нами.
— Что случилось? — озабоченно спросил он. — Что вы скрываете?
— Предлагаю ему рассказать. — проговорил Евлампий. — Оливье и его обещал грохнуть!
— Убить? — переспросил архивариус. — То есть, лишить жизни? Это невозможно! Меня нельзя ликвидировать, я же рассказывал. Мровкуб — гомункул, которым я управляю. Если его физической оболочке нанести непоправимый вред, я все равно не пострадаю.
— Вы может и нет. — протянул я.
— Он и вас угрожал убить, юноша! — воскликнул архивариус.
— Он провел обряд черной магии. — поспешно проговорил голем. — Теперь, он может отнять тело Люсьена, произнеся особое слово.
— Это немыслимо, лишать жизни столь юное и невинное существо!
Несмотря на переполняющее меня отчаяние, я покраснел.
— У нас нет времени на бесполезную болтовню, — перебил его голем. — Оливье скоро вернется.
— Давайте обратимся к страже. — предложил архивариус.
— И что нам это даст? — уныло спросил я.
— Скорее всего, ничего. — вместо Мровкуба ответил голем. — Оливье достаточно произнести всего одно слово и Люсьен погибнет.
— Признаться, вы застали меня врасплох. — пожаловался архивариус. — Я не привык действовать скоропалительно, тщательно все не взвесив и не обдумав.
— У нас нет времени. — простонал я.
— Но что вы предлагаете?
— Убить его первыми. — ответил Евлампий.
— Чем же вы тогда лучше него? — рассердился архивариус. — Он еще ничего не совершил.
— Когда сделает! — закричал я. — Будет уже поздно.
— Что сделает? — спросил подошедший Оливье. — Я тебя предупреждал, заморыш?
— Мы разговаривали про гонки! — заступился за меня голем. — Обсуждали, что случится, если заклинатель вовремя не сделает щит!
— Именно. — подыграл ему архивариус. — Но так практически никогда не бывает. Кому нужны заклинатели, забывающие про защитные щиты?
Хранитель вкуса зло зыркнул на нас и пошел к лестнице.
— За мной! — бросил он через плечо.
Его настроение изменилось. Он перестал быть весельчаком, превратившись в ворчливого старика.
— Защитные щиты? — пробормотал Евлампий. — Какая нелепица.
Внутри арены висел еще один шар. Прозрачный, меньшего размера. В нем стояли желто-черные и синие повозки. Вокруг них сновали, одетые в те же цвета, участники команд.
По внешней стороне шара, соединенные с ареной мостами и лестницами, проходили ряды трибун.
— Понапридумывали никому не нужных правил. — пыхтел Оливье. — Бюрократы. Такой план оборотню под хвост.
— У оборотней нет хвостов. — не удержался Евлампий.
— Заткнись, булыжник. Без тебя тошно. — ответил хранитель вкуса. — Идите за мной.
Мы начали подниматься по ближайшей лестнице.
— Ну что с тобой теперь делать? — печально спросил Оливье.
Я не ответил, едва сдерживая, распирающую меня ярость.
— Пощадить! — подсказал голем.
Хранитель вкуса невольно потянулся рукой к поясу, но вспомнив о временной потере бездонной сумки, расстроено проговорил:
— Вот и желчь недоступна.
— Не стоит, так переживать, вам вернут ее после гонок. — встрял архивариус.
Бросив на него уничтожающий взгляд, Оливье продолжил карабкаться по лестнице.
— Сговорились. — прошипел он. — Все против меня.
Мы прошли один пролет. Второй. Третий. Дыхание сбивалось. Поэтому, разговоры, и даже ворчание хранителя вкуса, прекратились сами собой.
После пятого пролета нас остановила стража.
Оливье, совсем не вежливо, ткнул им свой значок виктатлона.
— Ложа! — зло прохрипел он, задыхаясь.
Стража невозмутимо расступилась.
Мы прошли за Оливье и полезли еще выше. Когда мы добрались до нашей трибуны, я тяжело дышал и с трудом передвигался. Хранитель вкуса едва шевелился. Он еле дошел до края сидений, и рухнул в ближайшее. Мы, с облегчением расселись рядом с ним.
— Потрясающий обзор. Отсюда видна вся трасса. — обрадовался архивариус.
Он не устал, он же гомункул. У меня, в отличие от него, до сих пор не восстановилось дыхание, и его оптимизма я не разделял. Отвалившись на сиденье, я глубоко втягивал воздух и шумно выдувал обратно.
— Удачный выбор, все побоище, как на ладони! — продолжал восхищаться архивариус.
Я искоса посмотрел на хранителя вкуса. Он сидел откинувшись назад, запрокинув голову на спинку сиденья. По его раскрасневшемуся лицу стекал пот. Он шипел, сквозь зубы, проклиная Сыча и его высокую ложу.
— Отомстил, Сычара. — бормотал он.
Отдышавшись, я наклонился и заглянул через парапет. Наш балкон выступал над остальными трибунами, нависая над лестницей. Что если столкнуть его вниз? Расстояние метров семь. Так, что скорее всего, он разобьется не успев даже пикнуть.
— Дождись начала гонок. — разгадав мои мысли, подсказал голем.
Я кивнул. Естественно, не сейчас. Не стоит торопиться. Я сел обратно на сиденье. Снова взглянув на хранителя вкуса. Оливье перестал задыхаться и, подперев руками подбородок, глубокомысленно смотрел перед собой. Почувствовав мой взгляд, он повернулся.
— Неловко получилось. — задумчиво проговорил хранитель вкуса. — Без сумки, мой план неосуществим.
— Какой план? — сразу же поинтересовался голем.
— А так все удачно складывалось. — грустно добавил Оливье.
Архивариус тоже задумался, перестав восхищаться всем, что его окружает.
Арену постепенно наполняли болельщики. Синие рассаживались на трибуны справа от нас, а желто-черные слева. Они и внутри арены продолжали махать трубами, обручами, флагами и скандировать кричалки.
Я снова перегнулся через парапет. Высоко. Точно разобьется, вот только успеет ли выкрикнуть слово? Рисковать или нет. Я вздохнул.
Оливье склонился ко мне.
— Тяжело решиться, правда? — прошептал он.
— На что? — напряженно спросил я.
— На убийство. — пояснил хранитель вкуса. — Думаешь, как меня прикончить? Зря. Шансов у тебя нет, мне достаточно произнести пять букв и тебя не станет, заморыш. Ясно? — его шепот стал зловещим. — Сиди и не дергайся. Ты все равно умрешь! Если будешь меня провоцировать, то прямо сейчас. Понял?
— Нет. — выкрикнул я, отпрянув.
— Жаль. — сказал Оливье. — Ты не оставляешь мне выбора. «А». — медленно потянул он. — «Г». — еще одна пауза. — «Н».
Оставалось две буквы «Е» и «Ц». У меня похолодела спина.
— Не надо. — жалобно попросил я.
Раздался оглушительный рев. Болельщики дружно вскочили со своих мест и заорали:
— Виктатлон!
Оливье улыбнулся во весь рот и надменно кивнул.
— Живи, пока.
Я облегченно выдохнул и прижался к сиденью. Меня трясло. Смерть уже схватила меня за ногу и потащила в бездну. Я чувствовал могильный холод, сковавший ступню. Еще чуть-чуть и меня не стало бы.
Внутри шара, разъехавшись по невидимым горкам, команды выстроились друг напротив друга. А после второго рева понеслись вниз. На пяточке, который архивариус назвал побоищем, повозки столкнулись. Одна из синих подскочила вверх и, перевернувшись, ударилась о стенку прозрачного купола.
Трибуны желто-черных загудели трубами. Из подброшенных обручей, вырывались языки пламени и желтый дым. Они исчезали, как только обруч падал к владельцу.
Одна из синих повозок преодолела куча-малу и вырвалась вперед.
— Шустрый! — скандировали синие трибуны.
Далеко, отъехать он не успел, желто-черный заклинатель ударил в него песчаным вихрем. Воздушный поток подхватил повозку шустрого и понес обратно к побоищу. Оставшийся синий боколом врезался в заклинателя, перевернув его повозку.
Трибуны заревели. Из распахнутых клеток вылетели птицы и понеслись под куполом.
Меня все еще трясло. Я постоянно оглядывался на Оливье, боясь увидеть, что он произносит волшебное слово, но он молчал, увлеченно наблюдая за гонками.
