Пирс Энтони - Жгучая ложь
– Мы возьмем его меч, – сказал я. – Что же до животного, то его можно отпустить на волю.
– Ее, – поправила меня Панихида, отстегивая заднюю часть конского доспеха. – Это кобыла.
– Кобыла так кобыла. Слушай, давай отведем ее за ворота, пусть себе пасется под солнышком на свежем воздухе.
– Согласна. В конце концов, мы перед ней в долгу. Кабы она не испугалась да не сбросила рыцаря, не видать нам победы.
Мы поснимали с рыцарской кобылы все оставшиеся железяки, и я вскочил на нее верхом. Рыцари ни во что не вмешивались.
Возможно, они все-таки решили поступить в соответствии с правилами чести и исполнить оставшуюся часть соглашения. Во всяком случае они не выказывали намерения помешать победителям, то есть нам выбраться наружу. Если так пойдет дальше, то они, пожалуй, и впрямь освободят коровяков от кровавой дани и допустят их на нижние пастбища. Приятно было сознавать, что мы сумели отблагодарить радушный народ, оказавший нам помощь в трудную минуту.
– Не забудь мою руку! – крикнул я Панихиде, направляя кобылу вверх по пандусу.
Она подобрала упавшую кисть и прижала ее к обрубленному запястью, которое уже перестало кровоточить и начало заживать. Поначалу, с непривычки Панихида приладила ладонь наоборот, но быстро переделала все как надо.
– Придется идти пешком, – порешила она. – Трудно ехать верхом, когда обе руки заняты.
– Ничего, – успокоил ее я, – кисть прирастет быстро. Правда, рука малость поболит и будет оставаться слабой около часа.
Кобыла осторожно поднималась по пандусу, а Панихида шагала следом, прижимая отрубленную кисть к запястью. Чем выше становился пандус, тем труднее было двигаться, однако ни кобыла, ни панихида ни разу не оступилась, и вскоре мы достигли ворот.
Рыцари следили за нами, поворачивая пустые шлемы по мере нашего продвижения.
– Жуть какая, – пробормотала Панихида, косясь в их сторону.
Я спешился и вставил ключ в замочную скважину. Ворота распахнулись.
Мы вышли наружу. Я обернулся и, прежде чем закрыть за собой железные створки, бросил ключ на арену. Он принадлежал рыцарям, к тому же у меня не было намерения сюда возвращаться.
Оглядевшись по сторонам, я увидел, что мы вышли на поверхность посреди пышной зеленой рощи. То здесь, то там высились увешанные сандалетами сандалы, а с ветвей ботвиньи гроздьями свисали ботинки и боты. Последнее указывало на близость реки или озера – непромокаемая обувь чаще всего растет неподалеку от воды. Плодовых деревьев тоже хватало, так что прогулка по этой роще обещала стать приятной и необременительной.
– Ну, лошадка, – сказал я, – беги куда хочешь. Теперь ты свободна.
Кобыла ничего не ответила, только подняла на меня большие, красивые глаза. Темные, хотя сама она была светлой масти.
– Не понимает она по-человечески, – сказала Панихида, шевеля пальцами левой руки, которая уже приросла и теперь быстро восстанавливала подвижность.
– Чепуха, – возразил я, – Пука понимает каждое мое слово. Пика той же породы, так что наверняка не дурнее его.
– Пика?
– А что, по-моему, подходящее имя. В память о той длиннющей орясине, на которую рыцарь, даром, что пустой, едва не насадил нас обоих, да и глазки у нее... востренькие.
Взгляд у лошадки и впрямь был острый, любопытствующий и понимающий. Надо быть дураком, чтобы считать животных глупыми и бездумными созданиями.
– Пожалуй, ты прав, – согласилась Панихида, – все она понимает. Но может, ей просто не хочется на свободу. Наверное, рыцари приручили ее.
– А у меня мысль! – воскликнул я – Пук наверняка дожидается нас в галерейной роще. Он конь-призрак, а эта кобылка из той же породы. Что, если...
– Вечно у женщин сватовство на уме, – фыркнула Панихида.
– А мужчины только и думают, как отвертеться от свадьбы, – парировал я.
И мы покатились со смеху – к немалому изумлению кобылы.
Итак, было решено взять кобылу с собой. Сватовство сватовством, но знакомство с Пукой всяко пойдет ей на пользу. Ежели она выросла в неволе, то кому как не Пуке познакомить ее с преимуществами свободной жизни и остеречь от сопутствующих этой жизни опасностей.
Я вернул себе нормальный рост, восстановил человеческую голову и устранил лишнюю массу. Пика следила за этой процедурой с немалым удивлением. Но еще более оно возросло после того, как мы сорвали с придорожной тожницы две просторные тоги и прикрыли свою наготу. Конечно, кобылу потрясло не то, что мы оделись, – рыцари, к которым она привыкла, вообще никогда не раздевались. Однако я надел голубую тогу, а Панихида розовую, тогда как каждая лошадь знает, что голубой цвет предназначен для мальчиков, а розовый для девочек.
Заметив, что Пика неодобрительно покачала головой, я потрепал ее по холке и сказал:
– Это трудно объяснить. Как-нибудь в другой раз.
Я вновь уселся верхом и направил лошадь на север. Панихида шла пешком – крепкому мужчине легче топать на своих двоих, чем слабой женщине. Довольно скоро мы добрались до галерейной рощи, где увидели верного Пуку, по-прежнему сторожившего вход в дупло. Он приветствовал нас радостным ржанием, а увидев Пику, заржал еще громче.
Я представил их друг другу:
– Пука, это Пика, прошу любить и жаловать. Пика, познакомься с Пукой, моим добрым другом. Лошади обнюхали друг друга, после чего вызвонили своими цепями что-то вроде мелодии. Кажется, они обрадовались знакомству.
– Если бы у людей все было так просто, – задумчиво промолвила Панихида.
– Вы совершенно свободны и можете отправляться вдвоем, куда вам вздумается, – сказал я Пуке. – Правда, Пика не привыкла к лесной жизни, так что на первых порах тебе придется ей помогать.
Кони посовещались, пофыркали – и решили остаться с нами.
– Выходит, мы оба сможем ехать верхом! – обрадовался я. – Вот это удача!
Я уселся на Пуку, Панихида на Пику, и мы поехали на юг. К вечеру мы остановились отдохнуть и перекусить. Лошадки щипали травку, я рвал съедобные плоды, а Панихида глазела по сторонам.
– Эй, посмотри, что я нашла! – позвала она.
Я подошел к кусту, увешанному прозрачными стеклянными кружками. Каждый из них был немножко выгнут. Для зеркал эти стекляшки казались слишком маленькими, и я сорвал одну, чтобы рассмотреть получше и выяснить, что это такое. Но стоило мне поднести кружок поближе к глазу, как он выскочил из моих пальцев и прилепился к зрачку. С перепугу я отшатнулся, но тут же понял, что глаз не пострадал, просто теперь мне приходилось смотреть сквозь стекло. Причем оказалось, что сквозь стекло видно гораздо лучше, – контуры предметов стали четче, а цвета ярче.
– Слышала я о таких штуковинах, – заметила Панихида. – Кажется, они зовутся контактными глинзами, потому как стремятся вступить в тесный контакт с глазами. Когда человек стареет и все вокруг начинает тускнеть и расплываться, нужно сорвать пару таких глинз, и зрение исправится. Стоит запомнить, где растут эти кусты, глядишь, когда-нибудь пригодятся.
Я пожал плечами и отлепил глинзу от своего глаза – спору нет, штука хорошая, но пока я в ней не нуждаюсь.
Панихида заглянула за куст и опять углядела что-то интересное.
– Что это там? – спросила она.
Я обогнул куст и склонился над странным предметом. Панихида отставала от меня разве что на пару шагов.
– Это куколка или какая-то статуэтка...
Черная кукла вспыхнула! Я вылетел из тела Панихиды и оказался в грубом, могучем теле варвара. В своем собственном.
– Злое заклятие! – проговорил я непривычно низким, хриплым голосом. – Ян разместил его здесь, чтобы я обменялся с кем-нибудь телами, но вышло так, что он сам себя перехитрил. Поскольку обменяться мы успели раньше, его хитроумные чары вернули нас в свои тела.
Панихида похлопала себя по бокам, удостоверяясь в правдивости моих слов.
– Так оно и есть, – с довольным видом промолвила она, после чего посмотрела на меня:
– Значит, мы больше не нуждаемся друг в друге?
Мне показалось, что я тону.
– Ты хочешь сказать, что намерена удрать?
– Пожалуй, – промолвила Панихида, не то отвечая мне, не то размышляя вслух, – верхом на Пике я могу добраться до дома без особых затруднений.
Наши подземные похождения заставили меня забыть о том, что на самом деле мы с Панихидой вовсе не друзья и интересы у нас разные. Сейчас я понял, что оказался в затруднительном положении, но тут же инстинктивно сообразил, что следует делать. Со всех ног – а это были сильные варварские ноги – я устремился к пасшимся лошадям.
– Пука! Пика! – кричал я на бегу. – Мы снова обменялись телами. Не слушайте Панихиду!
Пук посмотрел на меня с сомнением, тогда как Пика, конечно же, просто не поняла, о чем речь.
– Пука, дружище, – убеждал я, вспомни, как мы встретились, как ты пытался напугать меня, а я затеял тебя поймать и сделал вид, будто остаюсь у костра...
Пука прервал меня громким ржанием. Он все понял.
