Сенкия Сияда - В Школе Магии Зарежья
— Эге! Ну, умора!
— Варька, хвосова девка! — узрев меня, Ерема сжал кулаки и затем незаметно потер зад, отбитый неподкованным копытом. — Нарываешься?!
— Она уже итак нарвалась дальше некуда, — вставая рядом с Еремой, высказалась Мариска. — Бить будем сильно и больно, — чересчур ласково пообещала она, взирая на меня сверху вниз.
— Дорогие вы мои! — обрадовалась я, продолжая пребывать в сугробе, и радушно распростерла к ним руки. Рукавичек у меня не было, синее пятно на озябшей ручонке нашло своих благодарных зрителей, все уставились мне в ладонь, как бараны на новые ворота. У Мариски, Еремы и Жица лица сразу вытянулись, аки блины на просвет, отдельные личности машинально продолжали улыбаться. — Даже можно сказать насколько дорогие — семидесятизолотниковые! Надеюсь на ваше великодушие, я ведь вам подарочек принесла! — я всплеснула руками как заботливая тетушка и извлекла сверток с медным ромбиком. Одноклассники как загипнотизированные провожали взглядом мою ладонь. Я запустила в Ерему свертком, он перехватил его одной своей лапищей и вытряс на другую медный ромбик. Теперь всеобщее внимание привлек этот кусочек металла.
— Я не верю, — прошептала Мариска. Через секунду она оторвалась от ромбика и взяла у Силида какой-то пузырек, который опрокинула на ватку. Мне бы обратить на это внимание, но я, возгордившись, ликовала, сидя как квочка в гнезде в своем сугробе. Томка подала мне руку, чтобы помочь подняться, но была оттерта в сторону Мариской, улыбающейся по-змеиному:
— Позволь мне помочь тебе, о великая!
От столь неприкрытого признания моих очевидных достоинств я умилилась и соблаговолила ей вытянуть себя из сугроба. Мариска схватила меня за руку, но через секунду отпустила. Я недоуменно полетела обратно в уже практически обжитую кучу снега.
— Ага-а-а!!! Вот я так и знала! — ликовала Мариса, суя под нос Ереме и остальным ватку, окрасившуюся синим от соприкосновения с моей ладонью. Она наклонилась ко мне, самодовольно улыбаясь. — Блефуем-с потихоньку, да? Не на таких напала! Краска от настоящей монеты несмываемая! Ха-ха! Готовь зад, Варенька, порка состоится сегодня вечером.
Я беззвучно пооткрывала рот, собираясь доказывать, что была на коронации, но меня опередил раскатистый, подобно громыханию грома, рев:
— Что это такое?!!!
Я глянула за спины одноклассников и обмерла. На дальней от меня тропке стоял директор, пораженно взирающий на лошадиную пирамиду. На животе у него виднелся белый отпечаток конского копыта. Видимо, жеребенок объявил человечеству вендетту, умчался нести возмездие за свой испуг в массы и мастерски делал свое дело. Одноклассники медленно обернулись. Немая сцена длилась пару секунд. Потом они все врассыпную бросились бежать, как тараканы от занесенного тапка.
— Стоять!!! — заорал бордовый Тихон Петрович. И абсолютно напрасно: скорость улепетывания школьников только увеличилась. Директор за какие-то мгновения раскидал по беглецам обездвиживающие заклинания. Многие были застигнуты практически в прыжке или в других неустойчивых позах, отчего деревянно валились на землю. Утечь от такой сомации не удалось никому.
— Я же сказал «стоять», — не торопясь, нехорошим тоном повторил директор. — Вы все сейчас пройдете в мой кабинет, — постановил он, обрубая каждое слово, будто топором. Я была отчасти замаскирована сугробом, и, наверное, поэтому не была примечена и обездвижена. Я покивала, соглашаясь с директором и, проигнорировав отсутствие варежек, перевернулась и попыталась на четвереньках незаметно скрыться с места происшествия. И когда я, тряско и деревянно переставляя одубевшие от холода конечности и оступаясь на края своей одежды, уже почти добралась до угла, который скрыл бы меня от опасности... то оцепенела.
— А вас, Варвара, — раздался надо мной суровый директорский глас, а в поле зрения взметнулся подол официальной мантии и встали носы начищенных сапог, — это касается в первую очередь.
После чего нас всех благосклонно расколдовали. Я поднялась на ноги и отряхнулась от снега. Рядом приходили в себя приунывшие одноклассники. О том, чтобы убежать сейчас, не могло быть и речи — педантичный директор запомнил всех и каждого. Пирамида под его строгим присмотром была разобрана и отправлена по стойлам. А дальше он, словно утка выводок, отконвоировал нас в кабинет. Я, опережая возможный обыск себя и не желая подставлять Расту, с которой мы успели неплохо сдружиться за время подготовки концерта к празднику, изловчилась незаметно передать Томке золотистую сетку, которую понятливая подружка шустро запрятала под куртку.
Усаживаясь за стол, директор глубоко вздохнул, а я подсчитала, что у него сегодня день был намного тяжелее даже моего. Поглядев куда-то вдаль своих мыслей, он перевел взгляд на нашу компанию. Потом, по-прежнему исподлобья поглядывая на всех, достал откуда-то из ящика стола платок, потыкал в него палочкой, сделав мокрым, и наложил на лоб. Я вместе с Томкой встала чуть сбоку от остальных и стала уже привычным образом рассматривать ковер. Директор, поняв, что от его манипуляций с платком и намека на скверное самочувствие никто не раскаялся, пожевал сухими губами, пошевелил усами и начал размеренную речь:
— Я очень боюсь того момента, когда вы окончите школу. Даже представить не получается, что вы сможете натворить после выпуска, оставшись без присмотра. В то же время день, когда вы покинете стены подведомственного мне заведения и снимете с меня ответственность за производимые вами глупости и разрушения, станет, возможно, одним из самых счастливых в моей жизни. Я не имею никакого желания выслушивать ваш лепет и невнятные объяснения произошедшему. Поэтому просто объявляю о месяце отработки на конюшне тем, у кого сейчас ее нет, и о продлении ее на месяц тем, у кого есть.
— Но я ни при чем! Меня вообще там не было. И Тамара тоже не участвовала, она меня ждала, — пискнула я, впрочем, не сильно желая быть услышанной и тем самым привлечь к себе всеобщее внимание. Остальные даже не попытались опротестовать свою меру наказания и вообще стояли странно притихшие. Тихон Петрович перевел взгляд на меня — будто гирей придавил, а я на ковер.
— А вы, Варвара, вообще удивительным образом умудряетесь отметиться во всех эпизодах различной степени пакостничества, хулиганства и вандализма, какие только возникают. Не сомневаюсь, что в большинстве из них вы являетесь еще и непосредственным зачинщиком. Может быть, тогда расскажете мне, где вы были в тот момент, и откуда с ваших слов вас дожидалась Тамара, а?
В моей голове зазвенел тревожный набат. Это был тот самый ключевой момент, которого я и опасалась. Я молчала, судорожно рассуждая. Чего добивается директор — ясно, как запотевшая бутыль, обтертая рукавом: он видел меня на коронации и теперь выбивает признание. Не выбьет сейчас — будет вызывать завтра, послезавтра и так до беспредельности. На его месте меня бы тоже до жути мучал вопрос — как могла сопливая школьница найти лазейку в системе охраны дворца, разработанную лучшими магическими умами Империи, и проникнуть на коронацию? Но если я признаюсь, тогда на меня Ладмир опечалится. Так разогорчится, что и скормит кридоям с глаз долой — в желудок вон.
— Вы знаете, — дожимал препротивный директор, — без этого я обязан буду наказать вас наравне со всеми, так как ваши слова ничем не подтверждены. Где вы были?
С другой стороны лучшего доказательства моего пребывания на коронации и придумать нельзя. Ну, если мне и придется раскрыть карты, то почему бы не поиметь с этого выгоду в семьдесят золотых?
— Вы в чем-то меня подозреваете? — напрямую спросила я и посмотрела прямодушно в его прищуренные озлоблением очи.
— Скажи, ты была сегодня в Императорском дворце? — директор даже подался вперед, желая, нет, — страждуя услышать ответ на вопрос. Он, по-моему, начисто забыл о моих одноклассниках, замерших по соседству и жадно слушающих. Зато я не забыла. Я торжествующе глянула на Мариску. О, одно ее выражение лица сторицей окупило все трудности, через которые мне пришлось пройти! С одной стороны — отличная возможность для нее подложить мне свинью и подтвердить, что я была на коронации, ведь медный ромбик наверняка зародил в ее душе кой-какие сомнения, с другой — тогда нужно признать за мной и выигрыш в споре. «Что делать??» — читалось на ее лице крупными буквами. Я театрально всхлипнула (сидение в сугробе обеспечило меня правдоподобно заложенным для покаянного плача носом) и пролепетала, робко глядя исподлобья и теребя замызганный рукав замызганной перипетиями дня мантии:
— Да, кажется.
Директор выдохнул. Мне подумалось, что он все-таки опасался массового помешательства, вызвавшего странное и нелогичное видение моей особы, а мое признание развеяло эти подозрения. — А вы меня видели там, да?
