Дмитрий Подоляк - Велики Матюки
Батюшка пристально посмотрел на меня.
– А может быть, вы и есть тот самый человек? – проговорил мой попутчик и хитро подмигнул.
– Я? Скажете тоже…
Коротая время за беседой об абстрактных материях, мы доехали до знака, указующего поворот на Великие Матюки, и снова очутились на гравийке. Дорога лежала через старый сосновый лес с подлеском. Мой попутчик дозвонился, наконец, брату и принялся оживленно рассказывать ему о своих злоключениях. Я вел автомобиль на небольшой скорости, старательно объезжая выбоины и поглядывая мимоходом в придорожные заросли: не покажется ли из-под сухой травы и опавшей хвои шляпка боровика или подосиновика. И напрасно – сухая осень была скудной на грибы. Вскоре лес закончился, и мы въехали в крохотную деревеньку, живописно раскинувшуюся на берегу озера.
– Вот они, Матюки Великие, – проговорил батюшка и перекрестился на придорожный крест, украшенный цветами и пестрыми ленточками. – Прямо поезжайте, до упора.
Проехав деревеньку насквозь, мы уперлись в ворота ограды, искусно сработанной из горбыля, за которой высился бревенчатый домик-теремок с гонтовой кровлей и резными ставнями. Из-за соседства с ним ветхие почерневшие хатки с замшелыми крышами и покосившимися заборами выглядели особенно убогими.
– Вы посигнальте, чтобы Петя ворота открыл, – подсказал батюшка.
Но сигналить не пришлось. Хозяин, предупрежденный по телефону, торопливо распахивал ворота. Внешне он был совсем не похож на своего брата, Алексея. В противоположность ему, коренастому и крепкому как боровичок, Петр Антонович был сух и сутуловат. У него было худощавое лицо, рыжеватые с проседью усы, кончики которых спускались к подбородку, и серые глаза с хитрецой – в общем, настоящий полешук. Мне он сразу понравился. Распахнув ворота, хозяин жестом указал, куда парковать машину. Я въехал во двор, заглушил двигатель, вылез из машины и пошел навстречу хозяину – знакомиться.
– Соловей Евгений… Гордеевич. «Народный колос».
– Петр! Можно Петя. И давай на «ты»! У меня тут по-простому, без реверансов. – У хозяина, как и у его брата, обнаружился легкий полесский выговор. Мы обменялись рукопожатием. Ладонь у Петра Антоновича оказалась плотной и крепкой; такие ладони обычно бывают у всякого рода рукодельщиков: столяров, плотников, механиков и прочего мастерового люда. Подошел батюшка.
– Лешка, здорово! Доехал, наконец!
Братья истово обнялись.
– Спасибо Жене! Если бы не он, до сих пор на трассе куковал бы! Мировой парень! – похвалил меня батюшка.
– Да, мне один знакомый его очень рекомендовал! Мол, рекламу мне сделает на всю страну – от туристов отбоя не будет!
– Что-что? – переспросил я. – Это вам Кацапович наобещал?
– Ага! Ты, Женя, вот что, ты пока разгружайся, осмотрись тут, а мы с Лехой сгоняем, драндулет его попробуем оживить. Зинаида моя за коровой пошла, она вернется скоро, все тебе покажет, я предупредил. Гостей у меня сейчас – только француз один, так что поселим с комфортом. А то, если хочешь, давай с нами!
– Нет-нет, я лучше тут побуду.
– Как знаешь! Лешка, давай садись!
Братья забрались в салон старенькой «Нивы» и спустя минуту были таковы. Я достал мобильный телефон и набрал номер Кацаповича.
– Зиновий Маркович, что вы там Матюку наобещали? Какую рекламу на всю страну? – спросил я напрямую. Очень я был на него зол в тот момент.
– Женечка, вы уже добрались? Кланяйтесь там Петеньке от старика!
Чувствовалось, что Кацапович был навеселе. Там, откуда он говорил, звенели столовые приборы, шумели люди, хриплый женский голос настойчиво требовал сиропу.
– Не соскакивайте! – воскликнул я. – Вы что, пообещали, что я напишу рекламную статью? Почему вы меня не предупредили? Вы хотя бы представляете, что со мной Гоманов сотворит!
– Женя, я всегда говорил, что вы – бо́лбес! Так я был прав! Зиновий Маркович вошел в положение, Зиновий Маркович поднял свои связи, устроил ему два дня бесплатного отдыха с рыбалкой, и после всего этого к Зиновию Марковичу еще и претензии! – в голосе Кацаповича звучала искренняя обида. – В следующий раз о помощи можете даже не просить! Даже не заикаться!
Я вздохнул и продолжил:
– Послушайте, Зиновий Маркович! Я ценю вашу помощь, но вам не следовало обещать Матюку рекламную статью от моего имени!
– …Это было пожелание молодым от брата кума троюродной тети жениха, и чтобы оно сбылось, нужно немедленно выпить и хорошенечко закусить! – громко провозгласил Кацапович и добавил вполголоса: – Женя, мне неудобно сейчас говорить, я на работе. Поговорим завтра!
Кто-то рявкнул «горько!» почти в самую трубку, и Кацапович дал отбой. Я набрал его номер еще раз. «Абонент временно недоступен», – сообщил мне приятный женский голос. Я плюнул, выругался, достал сигарету и закурил. Выкурив сигарету, я немного успокоился и от нечего делать отправился осмотреться.
Прохаживаясь вокруг усадьбы, я обратил внимание, что искусная ограда из горбыля была сработана только с улицы. От соседей усадьба был отгорожена обычной сеткой-рабицей, а со стороны озера ограды не было и вовсе. Я осмотрел добротную баньку, старый, но очень ухоженный яблоневый сад, оригинальной конструкции теплицу и цветочные клумбы, безупречные формы которых привели бы в восторг самого взыскательного перфекциониста. В саду под сенью яблонь укрывалась уютная беседка с печью и вычурным мангалом в форме паровозика. Впрочем, то там, то здесь бросались в глаза разной степени недоделки – видимо, хозяин все мастерил самостоятельно, и у него попросту не хватало на все средств и времени.
Я подобрал из травы прохладное антоновское яблоко, щелчком стряхнул с него виноградную улитку (которые, похоже, обитали здесь повсюду), вытер яблоко рукавом свитера, с наслаждением втянул носом его густой аромат и, зажмурившись, вонзил в яблоко зубы, брызнув тягучим соком. Жуя яблоко, я побродил немного по саду и вышел к свежеубранным картофельным рядам, где в компании дюжины белых курочек деловито копошился страус. Я осторожно обошел страуса стороной, поскольку понятия не имел, какими нравами обладают эти диковинные для наших широт птицы, и неторопливо спустился к озеру. На берегу озера я обнаружил три свежевыкрашенные лодки. Как и положено серьезным судам, лодки имели имена собственные: «Николай Дроздов», «Юрий Сенкевич» и «Сергей Капица».
Обстановка на озере располагала к умиротворению, и я окончательно пришел в себя. С озера дул свежий ветерок. На берег накатывала небольшая волна. Над водой кружили чайки. Я побрел вдоль берега, вспугивая притаившихся в траве лягушек, пока не наткнулся на щуплого мужичка в кепке-нашлепке, неподвижно замершего с удочкой на мостках, перекинутых через заросли прибрежной травы.
– Клюет? – тихо поинтересовался я.
– Дробненькая… – флегматично ответил мужичок и, разведя в стороны большой и указательный пальцы свободной руки, показал размер. – Курыть е?
– Ага.
Я осторожно, стараясь излишне не шуметь, прошел по мосткам, достал из кармана пачку сигарет и протянул ее рыбачку.
– Благодару, – улыбнулся мужичок, явив десны, начисто лишенные передних зубов, и вытянул себе сигарету.
За спиной раздался хруст, и я обернулся. Из зарослей ивняка вышел сухопарый смуглый старик в комбинезоне цвета хаки, обвешанный всякой всячиной. При нем была фотокамера с длинным объективом, зеленая армейская фляжка, складная лопатка, походный нож в ножнах и еще какая-то мелкая амуниция. Увидев рыбака, старик издал радостное восклицание и засеменил к мосткам.
– О, Дидье, якая сава[8]? – оживился рыбачок, обернувшись на возглас старика.
– Ça va bien! Très bien! Regardez-vous, Savelitch! C'est magnifiquement![9] – восторженно лопотал старик, указывая на экран своей фотокамеры. Савелич (так, очевидно, звали рыбака) осторожно положил удочку на рогатку и зашагал по мосткам на берег – посмотреть, чему так радовался старик.
– Ну, кескесе[10] там… – пробормотал Савелич, склонив голову над экраном фотокамеры. – Хм… Дзик[11]. Белы.
– O ui, oui, dzike! Le sanglier blanc! Quell gros! Quels crocs! Quelle chance![12]
– Повезло табе! – заметил Савелич. – Он тебя покалечыть мог, а то и забить! Ты, Дидье, у рубашке родзиуся!
– Pardonnez-moi, Savelitch! Je ne comprends pas![13] – смущенно пожал плечами старик. – Я есть… очЕнь плехО… понимать!
– Il a dit… э-э-э… vous avez de la chance[14], – пояснил я, приблизившись к иностранцу. Французский я учил и в школе, и в универе и знал его довольно прилично, но пообщаться с живым французом мне выпадало нечасто. И я решил не упускать такую удачу.
– Vous parlez français![15] – обрадовался старик. – Je m'appelle Didier! Didier Gaultier![16]
