Илья Новак - Запретный мир
Из дыры в арене выбралась коренастая фигура и, покачиваясь, двинулась к ним.
– Усе закончилось? – осведомилась она.
– Каплун, корешок, рад, что ты жив и… – Ситцен замолчал, приглядевшись наконец к Белу.
– Эй, очкастый, чё я вижу? – прошептал он. – Ты чего это?
– Вон она! – крикнул Бел, и все обернулись. Может, это им и показалось, но на мгновение у самого зева Гиблой Ямы мелькнуло оранжевое пятнышко.
– Все правильно, – подтвердил Радагар Пук, похлопывая по пульту дистанционного управления. – Как раз время и подходит. Плот уже вышел из радиуса действия, но я ж говорил – вообще-то это долго… Еще какое-то время покрутит…
– Но она утонет! Радагар пожал плечами:
– Утонет, вознесется в местный рай, упадет в тутошний ад… Тайна сия велика есть. Кто ж знает, что с ней произойдет?
– Но мы еще можем ее спасти!
– Как, паря? – Гунь сочувственно хлопнул де Фея по плечу. – Доплыть? Может, и можно успеть, ежели напрямик, хотя и будет сносить, но этим ты ее не спасешь. Назад-то уже не выплыть.
– Точняк! – подтвердил с ходу врубившийся в тему разговора Каплун Лхасса. – Что, бутылку у вас унесло? Это нехорошо, нехорошо…
– Не выплыть? – Ощущая то, чего он еще ни разу не ощущал за всю свою сознательную жизнь, Бел де Фей оттолкнул Гуня Ситцена и прыгнул в воду.
Дебора Анчи поняла, что в ее жизни больше не случится ничего хорошего, и пригорюнилась.
Поняла она это, когда плот накренился и ее взгляду открылась водяная воронка. Она сужалась и полого изгибалась влево. Из глубины ее доносился глухой гул. Вверх поднимался столб водяной пыли, такой плотной, что она напоминала густой холодный пар.
Здесь вода из голубой превращалась в синюю, потом – в густо-зеленую, а внизу стремительно заворачивавшейся спирали, словно пронзавшей насквозь этот мир, – в черную. Деби подумала, что отсюда глубина Гиблой Ямы кажется чересчур большой, какой на самом деле быть не может, и еще решила: хорошо хоть она умирает в такой погожий, солнечный день, это гораздо… приятнее, что ли, чем прощаться с жизнью в бурю или под каким-нибудь скучным дождем, только вот водяная пыль совсем промочила одежду и надо бы раздеться.
И она действительно разделась, оставшись в длинной безрукавке, которую носила под свитером, и тут ей показалось, что сквозь рев и гул она слышит крик.
Дебора огляделась и увидела, как среди бурунов и кипящих перекатов на противоположной от плота стороне воронки мелькают голова и руки.
– Бел! – завопила она, после чего задала самый логичный вопрос, который сейчас пришел ей в голову: – Что ты здесь делаешь?
Следующий поворот сблизил их и одновременно увеличил стену воды, которая вращалась над ними.
– Эй! – кричал Бел, захлебываясь и фыркая. – Я здесь!
Плот сильно накренился, и Дебора стала съезжать, так что ей пришлось лечь навзничь, упереться пятками в крайнее бревно и прижаться спиной к скользкой поверхности.
– Дебора, я…
– Что?
Опять стремительный поворот, и теперь они очутились будто в оке смерча – или на дне колодца со стенками из жидкого стекла. Небо превратилось в темно-синий кружок где-то далеко вверху. Стало темнее.
– Не умею я плавать! – прокричала Дебора, пытаясь просунуть пальцы в щели между бревнами. – А то бы прыгнула к тебе.
Бьющий вверх столб белой пыли почти скрыл их друг от друга. Де Фея не поддерживал плот, и центробежная сила настойчиво утягивала его тело прочь от поверхности, в водную толщу.
– Я… ты!.. – вновь крикнул он, уже почти захлебнувшись.
– Что «ты»? – спросила она.
– Ты отлично смот… (буль!)… ришься в этом… этой рубашке! Я хотел бы… (хлюп!)… с тобой… сейчас… – Он все-таки сумел вынырнуть и обнаружил, что поверхность вертикально вздыбилась, а в черном кружке неба далеко над головой появились звезды.
– Что «сейчас»? – спросила Дебора, чувствуя, что, в то время как ее пятки все еще упираются в подъем бревна, тело начинает отделяться от вставшего на попа плота.
– Попробуй дать мне руку! – крикнул Бел, гигантским усилием выталкивая себя на поверхность.
Теперь их разделяло совсем небольшое пространство, заполненное свистящим водяным паром. Дебора начала падать, вытягивая руки, и за мгновение до того, как ревущая черная воронка проглотила их, они успели ухватиться друг за друга.
На пологом берегу их осталось четверо.
– А, разверни да подбрось! – Гунь Ситцен зашвырнул далеко в воду самодельную шпагу, подобранную им на краю Стены. – Ты видел? Не, ты видел?!
– Чего разбушевался, Гуня? – осведомился Каплун Лхасса. – Прыгнул пацан в воду, так что с того?
– Да ты знаешь, чего он туда прыгнул, дурья башка?! – вознегодовал Ситцен. – За девкой он прыгнул!
– За девкой? – искренне удивился Каплун. – Какой это?
– Такая белобрысая, волоса крученые, она ж с нами была. Помнишь?
– А-а, эта. Симпатишная… была, – заключил Лхасса и принялся с философским видом извлекать из волос щепки. – Тю, а я-то думаю, чего это он? Этот… фаталист, во.
– Болван ты, Капа, как есть болван. У них любов, понимаешь?
– Как не понять! А что это такое?
– Ну… – Ситцен замялся и глянул на сидящих в обнимку супругов Пукковиц, но те, даже тесно прижавшиеся друг к другу, могли послужить лишь очень невыразительной иллюстрацией данного термина. – Такое это… э-э… ощущение.
– Приятное?
– Ну… э-э… как правило.
– Ты лучше скажи, – сочувственно произнес Каплун, видя замешательство своего душевного дружка, – ты-то чего разволновался?
Гунь подергал себя за бороду.
– Дык, понимаешь… сколько мы с ними за три дня пережили – я ж иногда разве что не обделывался со страху. А он – хоть бы хны. С виду и не скажешь, обычный красавчик стебелек, на каких наши бабы падки, а на деле… Ну, бесстрашный такой паря! Ничего не боялся, бывает же такое. А тута гляжу – в евонных глазах страх. Понимаешь ты? За нее испужался. Может, первый раз в жизни страх ощутил – и не за себя, выходит, за нее. – Гунь в растерянности поскреб волосатую грудь и добавил: – А все ж таки жалко обоих, уй как жалко!
Поощряемая мужем, Саша Пукковиц встала, одернула порванную бежевую юбку и, по привычке в изумлении выгнув дугами брови, произнесла:
– Мужчины, в Стопе у меня еще остались запасы, и я… – Она покосилась на Радагара. – Мы предлагаем всем вместе пойти выпить.
– Глядите! – крикнул вдруг Пук, тыча пальцем в индикатор пульта дистанционного управления.
Все наклонились и увидели, что красный огонек на нем замерцал. И погас.
– Все, – констатировал толстяк. – Были – и нету их вовсе.
– Эхма! – Каплун Лхасса дружески пихнул в бок окончательно закручинившегося Гуня Ситцена. – А что, Гуня, может, вправду пойдем и набулькаемся по этому печальному случаю до полного помутнения?
ЭПИЛОГ
И шел назад, священною волной
Воссоздан так, как жизненная сила
Живит растенья зеленью живой,
Чист и достоин посетить светила!
Данте АлигьериКогда женщины, имевшиеся на хозяйстве в количестве пяти особей, опять надоели Пипу Смарчу (окрестные фермеры дали ему прозвище Пип Миляга), он встал посреди двора и заявил во всеуслышание вот что. Почту уже неделю как должны привезти – ан не привозят, от Дылды ни весточки, не видать его велосипеда, не скрипят педали, не звенит звонок… Но все равно он, Пип Смарч Миляга, не станет выкатывать из сарая телегу и запрягать старого мерина (у которого прозвища не было, которого все так и именовали – Старый ты Мерин), не станет и не подумает отправляться к станции, ибо…
Но тут его прервали – что и требовалось доказать.
Ибо это был умный тактический ход.
Три еще не выданные замуж дочери Миляги, его разлюбимая супруга и ненаглядная стотрехлетняя теща из разных концов двора, из курятника, с огорода, от колодца и из-за сарая подали свои голоса.
Для жены в почте должна прибыть посылка с новейшими семенами заокеанской морковки и огородным календарем.
Теща с почтой ожидала бандероль с цветастым городским платком, подарком, обещанным в письме младшей сестрой.
Для дочек – журнал мод, а для средненькой, которую в семье все называли ласково Пышечкой, – выписанная через каталог брошюрка о целебном голодании, обещающая небывалое похудение в кратчайшие сроки.
Дылда не едет, а он, Пип, не желает отправиться к станции, до которой всего-то пара-тройка миль, и разузнать, чего там стряслось со смотрителем-почтальоном?
Женщины насели на него, и старик заколебался, почесал нос, что-то еще побурчал-поворчал, поломался немножко, а затем и смирился.
