Сватоплук Чех - Путешествия пана Броучека
И указал на кубок Вацека, который пан домовладелец только что осушил, послушавшись своего спугника.
Пан Броучек вытаращил глаза.
— Это… это была медовуха?
— Ну да! Ты что, меду не пил? — удивлялись, посмеиваясь, древние чехи.
— Теперь я понимаю, почему ты от него нос воротил, — сказал Домпшк. Ты, видать, думал, что это простой неперебродивший мед, какой из сот вытекает. О, мед — приятнейший наш домашний напиток, и жалости достойно, что в напш дни число его любителей все более и более убывает.
Наш современник был вынужден признать, что до той поры легендарный рыцарский напиток представлялся ему разновидностью сладкого дегтя, и посему воздал ему теперь хвалу наивысочайшую. Настроение его вообще стало улучшаться. После мучительных хождений по жарище — с сулицей, в тесных сапогах- так приятно посидеть в свое удовольствие в прохладном кабачке, да и две чаши, им выпитые, тоже, по-видимому, способствовали восстановлению его сил, телесных и душевных.
В мыслях он, правда, посокрушался немного: «Ах, Броучек! В какое общество ты попал! Если бы твоя знакомцы по «Викарке» или по «Петуху» увидели тебя в компании с этим мужичьем!» И в самом деле, его знакомцы весьма косо посмотрели бы на посетителей древнечешского трактира. Тут сидел ошеломленный в прямом смысле этого слова Домшик, чья внешность нам уже знакома; затем его родич из Нового города — Войта от Павлинов, квадратный силач, имевший при себе, помимо шлема, кольчугу, а помимо меча — короткий железный молот, лежавший перед ним на столе; затем Мирослав, Золотых дел мастер из Старого города, бодрый, несколько склонный к полноте дяденька лет под пятьдесят, одетый так же, как Домшик, только без шлема; его чудная, закрученная улиткой шапка, которую он снял с лысеющей головы, висела на углу щита, стоявшего за ним у стены рядом с большим арбалетом, а вместо меча у него на боку висел лишь широкий тесак в украшенных золотом ножнах; далее сидел селянин из-под Жатца Вацек Бородатый, невелик ростом, но широкоплечий, с короткой бычьей шеей, огромными руками и бородой по пояс, в нескладной, плетенной из грубой соломы шляпе, домотканой рубахе ниже колен и кожаной обуви наподобие лаптей, вооруженный лишь здоровенной палицей, густо усаженной длинными шипами.
К этой компании очень подходил и сам пан Броучек в епанче и кукуле, уже упоминавшийся потрепанный безбородый юнец школярского вида, сидевший за другим столом, и корчмарь, коренастый толстяк с бритым темно-красным лицом, в расстегнутом полукафтане и короткой юбке, с тесаком у пояса, как раз принесший вновь наполненные кубки.
Пану Броучеку пришлось выпить также здоровье Войты от Павлинов, а третья чарка привела его совсем уж в отличное расположение духа. Но вместе с тем у него снова разыгрался аппетит.
Он ухватил выходящего хозяина за юбку и попросил меню, но тут же поправился, догадавшись по изумленному взгляду корчмаря, что вновь впал в новочешское заблуждение, и спросил, есть ли что на кухне.
— Пищи никакой нету, — отвечал корчмарь, — только рыба соленая.
Ну что ж, гость заказал соленую рыбу. Он не ожидал ничего особенного, но, когда принесли рыбу, не мог сдержать разочарованного возгласа: «Да ведь это же обыкновенный геринк!» — Да, мы тоже так называем селедку, подтвердил корчмарь.
— Уже среди пословиц пана Фляшки есть такая: «Не сажай дурака за геринки», — подчеркнул Мирослав, Золотых дел мастер.
— Но нам все ж таки следовало бы помнить наставление Гуса и выбросить это немецкое словечко, ровно как и «фертохи», «панцири», «мазгаузы», «ментени» и прочие иностранные слова-уроды, которые вызывали негодование нашего святого учителя, — добавил Вацек Бородатый.
— Но, прости, — повернулся к нему пан Броучек, — если ты такой истовый чех, то тебе там, в Жатце, среди чистокровных немцев, должно быть несладко?
— Да ты чего это: в Жатце — и вдруг чистокровные немцы? — возмутился Вацек. — Да если бы везде в Чехии были такие верные чехи, как жатецкие! Я не городской, я из деревни под Жатцем, но и за нами далеко — все чешское. Да ты глянь на мою шляпу, добавил он с усмешкой, — и припомни старую шуточную поговорку: «Узнаешь богемца по соломенной шляпе».
После минутного молчания Мирослав, Золотых дел мастер, произнес: Поведай нам, Матей, как говорят о нас, чехах, в иных странах?
— Сказать по правде, — пробурчал пан домовладелец, трудясь над селедкой, — не очень-то нас любят.
— Могу поверить, — усмехнулся Войта от Павлинов. — Красноречивое тому свидетельство мы зрим там, за рекой: войско крестоносцев, собранное против нас со всех концов земли.
— А я слыхал, в иных землях нас не только еретиками обзывают, но и мерзкие басни про нас выдумывают, будто мы поклоняемся злому духу в образе белого агнца либо черного жука, — вмешался в разговор корчмарь.
— Типун им на язык, лгунам бесчестным! — воскликнул Янек от Колокола.
— Помните, как в священном писании: «Блаженны есте, еща поносят вам…», — проговорил Войта от Павлинов и добавил: — А еще пословица есть: «Много надо б полотна, чтобы всем закрыть уста». Пусть себе за горами говорят, что им любо: зато здесь, на земле Геринк (от нем. Hering) селедка. Приведенная пословица означает: «Не поступай необдуманно!» Чешской, мы своим хулителям, бог даст, ответим так, что навеки умолкнут!
— Однако кто бы не горевал, что имя народа чешского отдано на поругание и поношение всему христианскому миру! — со. вздохом возразил Мирослав, Золотых дел мастер.
— Э, да ты говоришь так, будто жалеешь, что мы отвергаем иго Зикмундово и верно стоим за Чашу, — укорил его Войта.
— Насчет моей верности учению Гусову ни у кого сомнений быть не может, а что я думаю про Зикмунда, лучше всего доказывает вот это, — энергично защищался Мирослав, указывая на свой арбалет и щит. — И все ж таки мне горько, что наследник короны чешской злодейски выступил против нас и что церковь противится чистой вере божией.
— И что ж нам остается делать, как не сражаться до последней капли крови, защищая мечом нашу правду против церкви, короля и всего мира! воскликнул Войта от Павлинов.
— И я готов отдать за это жизнь, — продолжал защищаться золотых дел мастер. — Но опасаюсь, что и победа не остановит пагубных раздоров, обрушившихся на нашу землю, ибо подорвали мы старые земские устои, напрндумывали разных новых учений, кои что ни день возникают в храбрых головах наших священников и даже простых смертных, сея рознь и среди нас, защитников Чаши.
— Вот именно! — отозвался вдруг тонким и резким годвсом тощий юнец, поднимаясь из-за стола. — Корень зла и неизбывная скверна земли нашей в том, что многие люда суетные, и особливо священники таборские, что ни день новые еретические придумки оглашают и ееют в народе против чистого учения наших магистров пражских.
Вслед за этими словами раздался столь страшный удар, что нан Броучек от испуга весь затрясся: это Вацек Бородатый хватил кулачищем об стол и гневно рявкнул на юнца: — Ноппо, школяр безбородый, срамишь священников таборских?
— Хоть я и безбородый, а в писании начитан и могу вести диспут о чем угодно с бакалаврами и магистрами, — дерзко возразил школяр. — И я могу яснее ясного на писании, Отцах церкви, книгах магистра Гуса и трактатах самого Виклефа доказать, что все священники таборские против истинной христианской веры согрешают, и особливо…
— Молчи, невежа противный! — осадил его резко Вацек. — Тряси своим суетным умишком в школе, где еще не одну березовую метлу о твою спину обломают. Знай, что и я держусь учения священников таборских и никому не дозволю хулить его, тем менее тебе, шалыга тощий!
— Оставь школяра в покое, — заступился за юнца Мирослав, Золотых дел мастер. — Я и сам так думаю, что заблуждаются табориты, отступая от учения Гусова, заводя всякие разные новшества, которые нас не токмо навсегда от церкви соборной отторгнут, но я нарушат весь исстари заведенный порядок. Уже не хотят они и короля над собой, ни другого кого властелином, права князей, дворян и прочих не признают, достояние и имущество у них отнимают. И более того — уже рушат и жгут не токмо монастыри, но и храмы божьи, крушат алтари, рвут ризы, разбивают священные сосуды, статуи и мощи святых предают поруганию…
— Потому как идолопоклонство это — молиться распадающимся костям и куклам, рукою человека созданным, — резко отвечал Вадек. — И разве не читаем мы в писании, что грядет час, когда люди молиться будут не во Иерусалиме и не на горе Гаризим, а в духе и истине? И сей час настал для нас, познавших истину. Не нужно нам храмов, ни алтарей, мы везде молимся в сердце своем. И не нужны нам ложные установления людские: чистые законы веры мы носим в наших сердцах. В царстве божием нет ни господ, ни рабов, а токмо братья и сестры, любящие друг друга и разделяющие между собой все блага земные. А вот твое сердце, золотых дел мастер, привержено презренному металлу сильнее, чем правде небесной. Боишься, что с искоренением греховной суеты мира уменьшится твоя прибыль, потому-то и защищаешь ты драгоценные дароносицы, позолоченные фигурки и шитые золотом и серебром поповские ризы…
