Надежда Первухина - Спицы в колесе Сансары
Ведьмы прошли по кладбищу и скоро остановились перед могильной плитой, на которой было высечено имя Лизы и даты ее жизни и смерти. Они знали, что под этой плитой покоится лишь кукла, что был ритуал, при помощи которого Лиза-умертвие была оставлена в мире живых. Но теперь от нее не было известий, а могила была последним местом, которое как-то могло связывать души двух ведьм с душой Лизы.
Ведьмы разделись донага, несмотря на покусывающую осеннюю прохладу. Затем набросили на плечи плащи. Юля расстелила на могильной плите черный плат с вышитой на нем пентаграммой, расставила в положенном порядке ритуальные чаши, жертвенник, треножник для благовоний.
Затем они хором прочли молитву богине Диане.
— О светлая богиня Диана, покровительница Луны и всех поклоняющихся тебе. Снизойди к нам, просящим твоей помощи и заступления. Укрепи руки наши на предстоящее волшебство и не вмени его нам во зло. Приди, приди, приди!
В воздухе запахло грозой. Вдалеке сверкнули зарницы.
— Диана услышала, — сказала Анна Николаевна, творя молитвенный знак. — Приступим.
Юля возложила на жертвенник хлеб, пропитанный красным вином. Затем воскурила на треножнике травы. Запахло сладко и таинственно. Затем ведьмы по очереди прокололи себе пальцы иглой и накапали на жертвенник крови. Тьма словно сгустилась над ними.
— О всесветлая богиня Диана! — взмолилась Анна Николаевна. — Прими сию жертву и помоги нам!
Тьму прорезал светлый луч, ударивший прямо в жертвенник. Хлеб и вино вспыхнули и исчезли. Диана приняла жертву.
Тогда ведьмы вынули из специального сосуда яйцо. Анна Николаевна поднесла яйцо к губам и сказала:
— Принеси ответ из мира мертвых, из мира живых, где находятся лемуриец Владимир и человек Елизавета? Заклинаю, прошу, молю, ответь!
И разбила яйцо над плоским блюдом.
Поначалу ничего не происходило, и ведьмы уж заопасались, что снова проиграют этот гейм, но вот желток засветился, как золотой.
— Показывает! — восторженно воскликнула Юля.
Они приникли к импровизированному круглому экрану.
А он расширился уже до пределов тарелки. Экран показывал лицо Владимира — бледное, бескровное, с закрытыми глазами. Потом картинка сменилась: она показывала, что Владимир лежит на кровати в больничной палате…
— Да эта ж наша больница Семашко! — прошипела Юля. — Вот мы дуры! Везде искали, а там не подумали!
И видимо, от этого Юлиного шипения картинка пропала. И сколько ни взывали ведьмы к своему экрану показать, где находится Лиза, тот не отзывался. В конце концов, ведьмам пришлось свернуть свою ворожбу.
— Одно ясно: Володька в больнице, — возбужденно говорила Юля, переодеваясь в джинсы и свитер. — Я доберусь до него любыми способами и выясню, где Лиза. Уж он-то должен знать!
— Хорошо. Займись этим ты, а то я в ближайшее время буду занята.
— Собхитой?
— И да и нет.
Ведьмы уже шли к выходу с кладбища.
— Я сегодня была в поликлинике по поводу растяжения связок и познакомилась там с одним молодым человеком.
— Тетушка!
— Да уж, вот так. Где не ждала. Его зовут Марат, и он фотохудожник. Ему сделали заказ: фотосессию ведьмы за работой. Вот он и упросил меня, чтобы я ему позировала над пентаграммами и ритуальными ножами.
— Блин, — ревниво сказала Юля. — Вот меня никто на фотосессию не зазывает.
— Ты и так губернаторша, чего тебе еще надо?
— Любви, — немедленно ответила Юля. — Большой и чистой на сеновале. С кузнецом. Или токарем. Тетя, у меня нет личной жизни!
— А Ромул?
— Что Ромул? Ромул в последнее время так увлекся своим дайвингом и спелеологией, что по полгода его не вижу! То ли есть он, то ли нет. Даже эсэмэски не шлет!
— А в губернаторском секретариате нет подходящих молодых людей?
— Да вы что, тетя! Они же все карьеристы и склочники. Если такой типчик попадет в мою постель, все, прощай мое губернаторство, выкинут с позором. Нет, тут нужно что-то большое, основательное. Может, мне прийти поприсутствовать на вашей фотосессии? Глядишь, Марат и мной заинтересуется.
— А что, это мысль. Приходи.
— Куда, кстати? В ваш старый дом или алейниковский особняк?
— В особняк, конечно. Ой!
— Что?
— Я Марату, похоже, старый адрес дала. Того дома. Вот черт! И телефона нет. Похоже, фотосессия не состоится.
— Да ладно вам. Если он парень настойчивый и любопытный, порасспрашивает о вас соседок и те укажут на особняк. Весь Щедрый знает, как хитро и беспардонно вы его захватили.
— Потому что у меня было задание найти потайную комнату.
— Да я ничего, не осуждаю. Ну что, разлетаемся?
Ведьмы поцеловались и оседлали метлы.
— Я тебе позвоню насчет Марата, не переживай, — пообещала Анна Николаевна, взлетая.
Следом за ней поднялась в воздух и Юля Ветрова.
Анна Николаевна вернулась в дом почти перед рассветом. В доме стояла тишина, и ведьма порадовалась тому, что ее прекрасный малыш спит спокойно.
Она оставила магические причиндалы в кабинете и поднялась в спальню Собхиты. Каково же было ее удивление, когда она не обнаружила ребенка в постели!
— Собхита, ты где? — негромко спросила Анна Николаевна.
Она методично обошла весь дом, зовя мальчика, но того нигде не было. Тогда она вышла в сад.
Тихо шуршала опадающая листва, и в этом шорохе ведьме послышался тихий, едва слышный шепот. Анна Николаевна набросила невидимость и взлетела. И таким манером двинулась к беседке в центре сада. Разговор слышался именно оттуда.
Когда Анна Николаевна приблизилась к беседке, то увидела следующее. В беседке друг напротив друга сидели Собхита и Лекант. Златоперый сын и бескрылый отец.
— Я долго искал тебя, сын, — бесстрастно говорил Лекант. Лицо его ничего не выражало. — И вот наконец нашел. Твоя мать хорошо спрятала тебя.
— Меня зовут Собхита, отец.
— Мне неважно имя того, кто может погубить весь мир. Я призван остановить это.
— Отец, я умею рисовать цветы. А еще у меня есть глобус.
— Я должен убить тебя, сын. Поэтому не стану слушать твоих слов — они обольщают, как слова твоей матери. Ты — сын лжи и клеветы, ты должен умереть.
— Но я же твой сын!
— Против моей воли ты был зачат, но по моей воле ты умрешь.
— Пожалей меня, отец. Поговори со мной. Я не сделал никакого зла.
— Это еще впереди, если я не остановлю тебя.
— Не убивай меня, отец!
Лекант приказал металлическим голосом:
— Встань.
Собхита повиновался, словно сомнамбула. И тогда Лекант занес над его головой меч.
Анна Николаевна закричала:
— Ты не посмеешь!
И, собрав все силы, запустила в Леканта шаровой молнией.
Шамбала
Время неизвестно
До Сангё наши герои добирались без особых приключений. Правда, попали в кабачок, где хозяйка пекла пампушки с человечиной. Пришлось закрыть кабачок, а хозяйку повесить, но это мелочи.
К вечеру третьего дня удальцы подошли к воротам Сангё. Из большой смотровой башни вышли два стражника, вооруженные пиками и мечами, и преградили им путь.
— Кто вы такие и по какой надобности идете в наш город?
— Мы паломники, — сказал за всех Ли Пин, а его люди меж тем цепко оглядывали стены города. — Хотим поклониться правителю города и вручить дары, а также осмотреть ваши святыни.
— Что ж, паломники, проходите. Только сначала заплатите десять лян серебра в казну на благоустройство городских ворот.
— Хорошо.
Оуян Сю отвесил десять лян серебра и с поклонами передал стражникам. Торговаться не приходилось — главное, попасть в город.
Наконец они оказались в Сангё. Они стояли на рыночной площади и осматривались удивленно. Никому из них еще не приходилось видеть такого некрасивого города.
Дома здесь, казалось, были слеплены из грязи и соломы, улицы не подметены, в канавах бурлили помои, и воняло так, что у монаха Куя стали слезиться глаза.
— Что ж, идемте искать постоялый двор, — сказал Ли Пин.
Постоялый двор они нашли не скоро. Уже почти стемнело, когда они наконец увидели старую покосившуюся вывеску, гласившую: «Постоялый двор „Процветание и долголетие“».
— Ну и названьице, — хмыкнул Пей. — Похоже, тут далеко до процветания.
— Тише, Пей, — одернул дружка Друкчен. — Мы в чужом городе, и за нами наверняка следят и подслушивают. Мало ли что может из этого выйти. Людям и за меньшие слова рубили головы.
— Прости, господин, — покаялся Пей.
А Ли Пин уже стучал в ворота постоялого двора. Долго никто не отзывался. Наконец к воротам подошел старик с фонарем в руках.
— Кто вы такие? — прошамкал он, поднимая повыше фонарь.
— Мы добрые паломники, отец, и хотели бы остановиться на постой у вас.
— Что ж, гостям мы всегда рады. Десять лян с каждого за постой, и ни слитком меньше!
