Андрей Белянин - Колдун на завтрак
— Ну… в принципе для здоровья полезно.
— Ты энто говорил уже.
— Хочешь, ещё раз повторю?
— Хрен с тобой, хорунжий, — не стал спорить Шлёма. — А тока есть я это дело не буду, потравлюсь ещё. Лучше намажусь. А ты Моньку намажь, нам ить ещё за ворота выходить, дак будет чем бабку Фросю запугивать. Небось в йогурте не признает…
По Шлёминому примеру я откупорил вторую коробочку и щедро вымазал лицо всё ещё притворяющегося Мони. Нет, в себя он давно пришёл, но по чисто интеллигентской привычке изображал умирающего, а сам, гад, дважды пытался лизнуть мою ладонь шершавым языком — видать, вкус йогурта понравился. Заметил это и второй упырь:
— О, очухался, братан! Вставай давай, валить отсель надо.
— Дак мы ж в гостях вроде? — слабо откликнулся Моня, делая вид, что с трудом размыкает ресницы.
— Ага, в гостях у хорунжего, да только Хозяйка ему насчёт бурого гостеприимства указаний не давала. Не ровён час, заявится, а тут псы голодные. Короче, ты как хочешь, а я сваливаю…
— И я свали… А-а-а!!! — Несчастный наконец-то открыл глаза. — Что у тебя с лицом?! Мозги вытекли, да?!!
— Тронулся, — беззаботно объяснил мне Шлёма, привычно взвалил вопящего товарища на плечо и повернулся к воротам. — Не поминай лихом, Иловайский. Ежели от Фроськи-скандалистки уйдём, ищи нас у Вдовца. Ну а нет… Выпей за наш упокой у него же, да чётную с нечётной не перепутай!
— Бегите, — напутствовал я. — Огнём сверху прикрыть?
— Уж сотвори такую божескую милость, подпали старушку…
Да что ж мне, жалко, что ли? Парни ради меня старались, почему бы мне ради их безопасности лишний раз Змея Горыныча не изобразить, с меня не убудет. В который раз лёгкой пташкой взлетел по лестнице наверх, взялся за рычаг и… вовремя бросил взгляд на экран волшебной книги. Вовремя, потому что руку с рычага пришлось убрать.
— Это… энто что ж с вами содеяли-то, соколики мои ясные? — схватилась за сердце высокая русская красавица Евфросинья. — Как же он, злыдень в лампасах, вас вот так за службу верную изувечил? Ить весь мозг наружу…
— Включая костный, — интеллектуально поддакнул Моня и опять «потерял сознание».
Шлёма с перемазанной клубничным йогуртом физой, с самым умоляющим взглядом и болью в пылающих очах молча встал перед бабкой.
— Да уж садитесь, садитесь, касатики, — тут же прогнулась девица. — Нешто баба Фрося без сострадания? Чай, у меня сердце не каменное… Не то что у хорунжего, так его через эдак, в позе лотоса об стенку! Всё про него Хозяюшке доложу, всё как есть поведаю о беспредельщине! А вы садитеся, куды поедем-то?
— К Вдовцу. Лечиться, — хором обозначили упыри.
— И я с вами, — кивнула бабка, посадила себе на спину двоих довольных охламонов и звонкой рысью двинулась в путь.
Прям сказка про Волка и Лису на новый лад. Но ведь главное что? Все довольны, и никто не в обиде! Всё по-человечески, всё как у нас, иногда даже кажется, что нечистой силы как таковой и не существует. Все в одном мире живём, кто выше, кто ниже. Каждый своим трудом пропитается, как умеет, верит во что горазд, друзей каких-никаких заводит, страстями мается, где плачет, где смеётся. И мы для них тоже антагонисты, тоже не так живём, не по их законам. Поэтому они нас уничтожают, мы — их, всё как на войне. Но на войне и перемирие бывает, и братание с противником, и полюбовное прекращение драки, когда делить-то по большому счёту вроде и нечего…
Понимаю, что говорю крамольные вещи. Не должен православный казак и мыслей подобных себе в голову впускать, а тут… В общем, лучше мне в Оборотном городе долго не засиживаться, плохо он на меня действует. Чаю, что ли, выпить от глубоких дум? Дак его заново кипятить надо, а тут в уголке шкафчика стояла початая бутылка какого-то мартини. Уксус, поди?
— Да это… винцо, — распробовав, улыбнулся я. — Хоть и слабенькое, и сладенькое, но время скоротать вполне сгодится…
— Иловайский, ау?! — окликнул меня Катенькин голосок, и я не сразу сообразил, что разговаривает она со мной из волшебной книги. — Ты чего, пьёшь небось? Так я и знала! Оставь мужика одного в доме, он непременно выпивку найдёт. Положь моё мартини, алкаш несчастный!
Я едва не выплюнул вино струйкой обратно в бутылку.
— Так, давай сглотни и докладывай. — Катенька с экрана книги выглядела довольно строго, но глаза её смеялись. Она была одета в платье простой послушницы из монастыря, но за её спиной мелькали люди в разных костюмах: военные, гражданские, чиновные, но всё какое-то ненастоящее, надуманное, маскарадное. Ну да она и говорила вроде про научный конгресс, но неужели все эти лица учёные?
— Илюша, у меня роуминг, — сделав умоляющие бровки, протянула моя любимая. — Давай коротенько, ты там ничего серьёзного не наворотил?
— Нет, — подумав, решил я. — Да всё в порядке, звёздочка моя ясная, из дворца не выхожу, с народом через забор общаюсь, беспорядков не замечается, Моня, Шлёма да баба Фрося помогают, как могут. Йогурты ещё есть, колбаса тоже, чего ж не пожить как-нибудь?
— Ой, не скромничай, я тебе всё равно не верю… Точно ничего такого не было?
— Какого такого?
— Ты с кем разговариваешь, что за тайны от коллектива?! — влез в нашу беседу чей-то неприятный голос, и мужская рука обняла Катю за плечи. Она недовольно поморщилась, но руку не стряхнула…
— Ладно, милый, я всё! Перезвоню! Пока, пока!
Изображение погасло. Я тупо уставился в чудесную книгу, ожидая, что прелестница покажется вновь, но увы… Снова замельтешили квадратики камер наблюдения, снова на улицах города фланировала, болтала и дралась нечисть, но мне всё это уже не было хоть сколько-то интересно. Кто это обнимал её за плечи? Почему и по какому праву? И что это за научная конференция, где ряженые учёные шумят, танцуют (там музыка громыхала, я слышал), почему Катя так резко ушла из книги, ничего мне не объяснила, оборвала, как мальчишку…
Настроение было испорчено безвозвратно. Я сунул её бутылку обратно на полку, мысленно пообещав себе вообще ни к чему тут не прикасаться. И есть ничего из её припасов не буду. Поголодаю два денёчка, посты соблюдать всем полезно. В крайнем случае всегда можно наведаться к отцу Григорию — если он не пьян, не воюет и сам сыт, то накормит. А если нет, то убьёт. Тоже запросто, так что уж тут «или-или»… Но здесь всё одно ничего не возьму. Потому что нечего так со мной, у меня тоже гордость есть, я тоже не сын собачий!
Проверив пистолеты, я положил их перед собой, повесил дедову саблю рядом, на спинку вертящегося стула, а сам сходил вниз, задал адским псам корму из большущего пакета с собачьей мордой и, подобрав ещё парочку упавших прошений, попёрся к себе наверх. Вот там уже уютно устроился на маленьком диванчике, скинул сапоги и углубился в чтение.
Нечисть подошла к данному вопросу серьёзно; судя по красоте почерка и чистописанию, все бумаги были написаны у одного, максимум двух, профессиональных писцов. В массе там, конечно, был полный бред, но несколько просьб вкупе с манерой обращения доставили мне немало приятных минут… Кое-чем готов поделиться, мне понравилось:
«Купил пачку табаку, а на ём написано: „Вызывает импотенцию“. Это чё за слово такое? Это чё они с нами творят, ваше превосходительство? Возвернул, взял другой, со старой надписью: „Курение убивает“, сразу и успокоился, от сердца отлегло…»
«С мясом надо чё-то решать! У меня ж коровы худеют, покуда вегетарианцы у них силос тырют и жрут наглым образом!»
«Сколько можно терпеть, если вы казаки?! Они уже все наши рынки захватили! Гнать их, всех гнать, особенно отца Григория! Только цивилизованно, интеллигентно, без обид чтоб, и гнать, и… ну, не трогать их, в общем. Вот как бы мы проснулись, а их нет! И будет всем нам счастье…»
«Водку — в каждый дом!»
«Первое, мужиков не хватает! Второе, я имела в виду мужчин! Третье, именно мужчин, а не мужиков! Четвёртое, но мы, бабы, тоже те ещё… Пятое, то есть в смысле женщины! Отсюда вопрос: и что мне со всем этим делать, а?! Вот и ответьте!»
Но самое трогательное, что, оказывается, одно письмо было от моего старого знакомого, еврейского чёрта, мелкого розничного торговца:
«Таки имею желание открыть у вас лавочку. Но не имею возможности, начальство сдерёт три шкуры, начиная с хвоста, а оно мне надо? С другой стороны, почему бы не обратиться к хорошему человеку, который войдёт на паях, и это будет маленький гешефт, о котором никому не надо знать. Немного вложений, фирму пишем на ваше имя, а проценты за идею вы выплатите мне в какие-нибудь пять лет. Шо такое пять лет, если вы молоды и проживёте ещё сто?! Это даже смешно! Я отдаю последнее, и шоб ви были до гроба счастливы за „такие проценты“…»
Ну вот, ещё только мне в Оборотном городе своей недвижимостью обзавестись осталось. Получить прописку, осесть здесь, под землей, и только по ночам вылезать на свежий воздух, под звёздное небушко, дышать полной грудью на кладбище. Нет уж, братцы, казаку без России да без воли не жить. С этими мыслями я вроде начал даже задрёмывать, глаза-то устали от чтения, и, наверное, всё же уснул, но через какое-то время глаза неожиданно раскрылись сами. Словно бы что-то подбросило меня на диване, я не стал дожидаться характернического покалывания иголками в левой ноге, а, схватив оба пистолета, кинулся по лестнице вниз прямо босиком.
