Николай Грошев - Начало
Так вот, их на пост поставили. И даже собаку дали. Пограничники всё-таки. Деды забухали в тот день, так что собаку всучили персонально им. Штык, на пару с другом, когда их не сменили (сержант забыл отправить смену), Шарика съели. Вкусный был, тот конкретный друг человека…
К чему все эти воспоминания? Возле дома тут стая бродячих псов обитает, есть там одна рыжая псина, здоровенная. Реальный барашек. Главное не вспоминать, что этот барашек, раньше имел привычку пронзительно гавкать.
Ну а что? С голодухи загибаться что ли? Хм, а что если к Костяну, корешу давнему? Может, не откажет, супу хоть плеснёт…, блин, он на работе сейчас по любому. А если к жене его? Ага, Костян потом живьём зароет. Образно конечно, но и так контакт никакой, будет потерян вовсе. А в жизни случаи, когда есть нечего, совсем не редкость. Нет, жену Костяна, решительно нельзя. А если зайдёт в дом, обязательно попытается её того, что нельзя. Ну — природа такая, ничего тут не поделаешь.
Штык нацепил майку, одел ветровку, пятку почесать не забыл — там, кстати, дырка удобная образовалась, можно почесаться, не снимая носка. И как вовремя ногти не стриженые пригодились! Пятку-то просто пальцем не почешешь, тут когти нужны, реальные. Или что-нибудь металлическое.
Собаки! Слышно как на улице тявкают. Значит, возле помойки крутятся. Надо поспешить, пока не сбежали. Штык осмотрелся в квартире в поисках чего-нибудь, чем можно убить или хотя бы оглушить собаку. Ничего подходящего не нашлось ни в туалете, ни в зале. Даже на кухне пусто…, а чего так пусто-то? А, так он всё продал месяца три назад — на порошок не хватало. А, хрен с ним. На улице штакетину какую найдёт и айда, охотиться на мохнатую антилопу городских джунглей.
Штык подошёл к своей вечно открытой двери и, уж было, почти толкнул её. К сожалению, за дверью кто-то его ждал. Этот кто-то её и открыл.
— Что за… — Штык едва не упал, толкнув чистый (весьма условно чистый) воздух. И тут же получил под дых, тяжеленным кулаком. Через весь коридор бросило на пол. Штык согнулся, ловя ртом воздух, глаза выпучил…
Только не потому, что задохнулся от удара. Парень пребывал в состоянии глубокого шока. Проблема в том, что он не задыхался вообще никак. И мгновенная боль в солнечном сплетении, так же мгновенно и прошла. Ему в пузо двинул кабан под два метра, а он в полном порядке!
Здоровенная лапища подхватила Штыка за шиворот и поволокла его в зал. Он как-то не мог даже сопротивляться — шок никак не отпускал. В квартиру тем временем входили ещё двое людей, с лицами Аль Пачино в юности. Морщатся оба, рожи недовольные. Интерьер им видать не понравился…, а кто они вообще такие?
Штыка забросили в угол, и он решил не отсвечивать некоторое время. Эти трое явно не шпана уличная. Вон, здоровяк этот — в уголке встал, приказов ждёт. Одет в куртку лёгкую, мяса на нём как на быке бройлерном. Морда спокойная, мраморная какая-то даже. И глаза пустые, серые. Вошли двое других, с отвращением осмотрелись — видать, наивно полагали, что тут есть где присесть.
— Ты бы хоть один стул завёл, ушлёп позорный. — Процедил сквозь зубы один из них. Снял замшевую кепку, волосы пригладил и замер у порога. Сигаретку достал, закуривать стал. Второй по солиднее, на гопника не похож. Одет не так заметно, но аккуратно. Судя по лицу, ему лет сорок. Глаза волчьи…, чем-то похож на опера. Значит, либо мент, либо кто-то из блатных. И за каким он понадобился таким людям? Старые грешки какие всплыли?
— Здравствуй Штык. — Проговорил этот пожилой, садясь на корточки метрах в двух от него.
— Добрый день. — Приветливо ответил Штык. Страх сейчас показывать нельзя. Что опер, что блатной, да и обычный лох, страх чует как дворовая лайка — чутка слабости показал и обязательно за штанину тяпнет. Ну, этот вряд ли будет штанину драть. Этот сразу башку откусит.
— Вежливый. Хе-хе. Мне нравится этот чухан. — Усмехнулся пожилой и, обернувшись к товарищу в кепке, добавил. — Валан, ты не сказал, что этот чмошник с юмором живёт.
Валан в ответ пожал плечами. Харкнул в стену и вообще отвернулся. Значит, что бы ни задумал пожилой, конкретно Валан считает это идеей, мягко говоря, плохой.
Штык молча проглотил оскорбления. Люди серьёзные, их трое. И если на чистоту — он конченный наркоман. Дно этой жизни. Рассчитывать хоть на капельку уважения от серьёзных людей, не стоит и надеяться. Пыркаться тем более — зарежут и всё. Вон, у пожилого перстни колоты. И Штык, малолетку прошедший (в армию взяли, благодаря папе и некоторой сумме, за которую записи о судимости, в военкомате увидеть «забыли»), кое-что об их значении знал. С этим дядей не забалуешь. Накажет так, что день собственного рождения проклянёшь.
— Вам что-то от меня нужно? — Снова вежливо проговорил Штык.
— Не хами, а то невзначай так пидором станешь. — Ощерился пожилой, хотя никакого хамства и не было. Его ставят на место. Легко и доступно опускают, точнее, дают понять, что он и так опустился ниже не куда. Но как раз в их силах, совершить, почти чудо и опустить его ещё ниже. Не убить, нет. Убить просто, это все могут. А вот превратить жизнь в такой позорный ад, что сам будешь умолять о смерти, вот это не каждому под силу.
— Валан, — пожилой снова обернулся, — ты глянь на него. В хате голяк, а он толстенький, ебало круглое. — Снова к Штыку повернулся. — Не только на ширево тратишься, да чушкан?
Штык кивнул, решительно давя бешенство и злобу, нарастающие где-то в глубине души. Что за дела такие? Ведь всё понимает, знает, как опасно сейчас играть в гордость. В натуре ведь могут опустить. А всё равно — внутри всё пылает огнём бешенства. Тише Штык. Тише. Эту тварь блатную ведь можно найти позже. Все где-то живут. Все ходят на работу, в собес, в магазин, ещё куда-то. Засесть у подъезда и пером глотку располосовать, когда дверь откроет — дело-то плёвое. Но только не сейчас! Сейчас нужно молчать и глотать оскорбления, а если сильно хочется, потом пробьёт кто да что и порежет всех по одному. Никто даже не сообразит, кто именно их положил и мести можно будет не опасаться. Главное сейчас не выпендриваться и потом не допустить ошибок.
— Короче, чушка, есть дело. — Пожилой крякнул с натуги и вытащил из кармана пакет. Расправил и покачал им в воздухе. Штык услышал, как радостно лязгнув отвалилась нижняя челюсть — да в пакете полкило, не меньше! — Вижу, тему сечёшь. Полкило, чистяк. Сможешь ширяться пока не сдохнешь.
— На передозе сдохнет за три дня. — Проворчал от входа Валан. — Ему и двадцати грамм за глаза. Всё равно загнётся. В жопу товар бросаешь.
Пожилой указал пальцем на Штыка, который глаз не отрывал от пакета и ничего не мог поделать со слюноотделением — на подбородок потекло, а челюсть закрыть не может.
— Эта жопа с лихом окупит затраты, если всё сделает ровно. Валан, ты же согласился, так? Ну и что теперь какой базар?
— Делай, как знаешь. — Пожал плечами Валан.
— Значит так. — Пожилой убрал пакет в карман и, наконец, отпустило. Штык смог рот закрыть. — Дело простое. Справишься даже ты. Слышал имя, Анна Арсеньева? Так вот…
Штык кивнул. Читал возле газетного ларька на развороте газеты новостей. Смелая женщина, являлась судьёй. А смелая, потому что садила всех, не считаясь с их положением. Отправляла проплаченные дела на доследование. Было дело, она девять раз отправляла обратно на доследование в прокуратуру, дело авторитета Сивого. Там такие бабки прокуратуре проплатили! А она взяла и всё испоганила. Сивого в итоге закрыли. И пожилой требовал «пообщаться» с этим судьёй.
— …всё сделаем. Охраны не будет. Пасём её давно, знаем даже в какое время эта падла драная ссать ходит. Тебе чухан, нужно только оказаться вовремя в нужном месте и посадить на перо нужную бабу. Понимаешь?
Штык кивнул. Но он ни слова не понял из последней речи. Точнее просто не услышал. Что-то изменилось. Голод усилился. Желудок не урчал, он, словно напрягся в струну и вот-вот лопнет. В ушах звенит. Что-то оглушительно шуршит рядом…, до чего мерзкий шелест.
Штык повернул голову на звук — по полу ползёт таракан. Как же громко он ползает! А что так оглушительно стучит? Бум-бум-бум-бум-бум…
— Ты чё падло, потерялся бля? — Рыкнул пожилой. Штык повернул голову.
Бум-бум-бум. Их три, бьются не ровно, не в унисон. Получается какой-то неровный грохот, но Господи! До чего божественный, до чего прекрасный это звук!
Бум, сердце одно, бум, сердце другое, бум, сердце третье — музыка самой жизни…
И как сладко шумят потоки крови в венах их!
Штык ничего не смог с собой поделать. Заломило зубы, лицо пожилого покрылось смертельной бледностью и всё заволокло кровавым туманом.
Когда наркоман прыгнул и укусил пожилого товарища в шею, Валан всё ещё стоял у двери. Секунды три и белое как мело тело, летит в сторону, с хрустом врезается в стену. Вадя, боксёр по образованию, кидается вперёд и наркоман с красными болезненными глазами, прыгает на него. Словно моська на слона…, Вадя упал таким же белым куском плоти. А нарик выпрямился, у него позвоночник захрустел, глаза аж горят и…
