Екатерина Федорова - Возвращение милорда
Мама продолжала страдать приглушенным голосом по поводу всех прочих ненормальностей в организме единственного сыночка, обнаруженных за последний месяц ее бдительным материнским оком: и плечи-де опухли у мальчика, не дай бог, начал пить какие-нибудь лошадиные гормоны для наращивания мышечной массы, столь популярные у нынешней молодежи… И взгляд стал острым, как у громил из американских боевиков, прямо-таки не глядит, а прицеливается. И в колледже по физкультуре стал получать сплошные круглые пятерки, а раньше выше слабенькой тройки не заползал…
– Да, растет мужик, – философским тоном соглашался отец.
– Володичка! – шепотом взрывалась мама. – Какой такой мужик, ну какой? Он же еще мальчик! А как он стал относиться к своим любимым кошкам? А к собачкам?! Да он перестал таскать их домой! Слышишь– даже перестал гладить их на улице! И мясо в тарелке нынче съедает сам, не прячет для уличных питомцев… За последний месяц в подъезде ни одной новой кошки не появилось. Правда, за той матерью-одиночкой, которую он приволок еще до своего… вырастания, ухаживать продолжает.
– Вот видишь, – успокаивающе вставлял отец. – Значит, не все еще потеряно. Глядишь, через месяц-другой оклемается и снова начнет лизаться со всеми кобелями и сучками в микрорайоне…
– Да что ты говоришь?! – на грани визга взрывалась мама. – Как ты можешь, Володя? С мальчиком творится что-то непонятное! Вырос за один день… И я даже не знаю – как, почему? Ему как гормон роста вкололи…
– А ты своди его на анализы, – хихикая, предлагал отец.
– Уже. Сводила, заставила сдать все, от а до я.
– Ну и как? Надеюсь, хоть глистов у мальчика нет? – Выдав эту фразу, отец почему-то всегда заходился в кашле.
– Да как ты можешь?! – возмущалась мама-доктор. – Мальчик вырос за один день, мальчик перестал тащить в дом всякую животину с улицы, а ты еще и издеваешься?!
– Помнится, как раз об этом ты раньше и мечтала, – педантично вставлял в разговор папа-геолог. – Помнишь, что в нашей квартире творилось прежде? До, как ты говоришь, «вырастания за один день»?
– Да-а… – рассеянно вздыхала мама. – Только гадюк у нас тут и не было. Вспомни, Володя, – в доме перебывало аж восемь крыс, то ли диких, то ли домашних, один уж, подыхающий еж, которого мне пришлось лечить…
– Это расширило твою квалификацию, – насмешливо замечал отец. – Ты у нас теперь педиатр с ветеринарным уклоном. Даже с глубоким ветеринарным уклоном…
– Ты ж еще и хиханьки хихикаешь! – взлетал в этом месте на целую октаву вверх голос мамы. – Лучше бы о своих делах позаботился, чем надо мной издеваться…
Вот приблизительно такие разговоры и протекали чуть ли не каждый вечер на кухне Кановниных – и протекать они начали аккурат после возвращения Се-реги из достопамятной Империи Нибелунгов. И в этом месте отец всегда замыкался.
Дела у него сейчас и вправду были не очень. Об этом Серега узнал именно из кухонных бесед. До этого, кстати сказать, он даже не подозревал, насколько шатко финансовое положение его семьи…
Отец молчал, а мама продолжала дрожащим шепотком печалиться о том, как трудно сейчас воспитать из мальчика действительно интеллигентного мужа… Такого, чтобы понимал, кто его мать и как с ней надо обращаться, не качал мышцы, как субъекты, которых порядочное воспитание, увы, так и не коснулось. Чтобы не хамил, не пил водку, не смотрел порнуху, не интересовался нехорошими девочками, а вместо этого читал бы книжки, учился на отлично и оставался всегда мягким и приветливым…
В этом месте Серега отрывался от слушания и предавался своим собственным мыслям. В основном они касались его самого. В отличие от мамы он четко знал, что изменения в росте и ширине плеч у него произошли не за один день. Просто между утром, когда мама оставила его наедине с «черненькими брючками» (в простонародье называемыми черными джинсами) и полуднем того же дня, когда он, перемерив всю свою одежду, вдруг обнаружил, что его гардероб больше на него не лезет, – между этими двумя моментами пролегло несколько недель, проведенных в неведомом мире с неведомыми координатами. Где было и на чем взгляд заострить и на чем плечи нарастить. Ой вы мускулы стальные, пальцы крепкие мои…
И надо сказать, что в отличие от мамы он не видел в произошедшем с его телом ничего плохого. Наоборот, от случившихся изменений наблюдались одни только сплошные плюсы – это по его личному мнению. В колледже давнее прозвище Сируня теперь позабылось раз и навсегда. И всего за один месяц. А понадобилось для этого совсем немножко – всего лишь несколько капель крови из энного количества носов (принадлежавших, правда, достаточно широкому кругу лиц) и две-три завернутых за спину руки – и все, позорная кличка исчезла из употребления и памяти окружающих. Исчезла прямо как прошлогодний снег – растаяла, сгинула, и все тут…
И теперь к нему в колледже вообще никак не обращались – просто овевали настороженно-уважительными взглядами и обходили по широкой дуге. Ну, собственно, Серега от этого и не плакал. Не тянуло его что-то нынче общаться со сверстниками-земляками.
И вообще жилось ему в своем собственном мире после возвращения домой затхло и скучно. Мир недоразвитого капитализма для каждой отдельно взятой личности предлагал места ровно столько, сколько нужно для одного очень даже неглубокого вдоха – но вот для доброго рыцарского замаха места, увы, здесь не было. В переносном, конечно, смысле – «для доброго рыцарского замаха». Хотя иногда хотелось в самом прямом смысле размахнуться и вдарить… Но и думать нельзя было о том, чтобы, к примеру, взять да и прикончить добрым ударом меча или кинжала своего обидчика-супостата – действо в Империи Нибелунгов для него вполне позволительное. И даже осененное вящим почтением всех окружающих вассалов – как же, герцог Де Лабри в очередной раз изволит вершить свой скорый и праведный суд… Там, в Нибелунгии, для него единственной заботой было сохранить во время и после суда собственную шкуру. Выжил, победил – и ладно, борись с очередными недругами. Здесь же за попытку восстановить справедливость подручными средствами сэр и милорд Де Лабри рисковал загреметь в тюрягу под громкие фанфары. В «позорное узилище», выражаясь языком Клоти. От этого имени, кстати, по сердцу будто кто горячим ножом проводил…
В Нибелунгию хотелось аж до бешеного крика. Но пути назад – во всяком случае, явного и ощутимого– не было. Поэтому он уже привычно затолкал поглубже свою тоску по покинутому миру и переключился на мысли о приятном. Вот, скажем, физкультура. Тренер пребывал от его перемен в совершеннейшем восторге– ибо отжимался Серега теперь ровно и бесперебойно, прямо как достославный агрегат из песни «Ты агрегат, Дуся». И по канату лазил, как Тарзан, и прочие нормы сдавал на высочайшем уровне…
Так что о переменах, случившихся с некогда тихим и домашним Сереженькой, сожалела, надо думать, нынче только мама, а также сокурсники по колледжу, которым он оказался вдруг не по зубам. И все же… Некоторое уважение к печалям мамы он испытывал. Действительно, не все бывают готовы к переменам.
Родители на кухне, отвздыхав и отшептавшись, отправлялись спать. Серега вновь погружался в мысли, но на этот раз они были уже о несчастье, приключившемся с отцом.
Старший Кановнин, как и многие дети Великой Советской страны, которая благополучно канула в Лету, оставив после себя порядком пообгрызенную по окраинам Российскую Федерацию, был человеком подкованным в науках (и зело подкованным), но не в жизненных перипетиях. Как раз за неделю до Серегиного отбытия в те самые до ужаса отдаленные от родной Земли места Кановнина-старшего уволили. Точнее, ООО, в котором он занимался разведкой каких-то загадочных ископаемых прямо на территории их области, вдруг взяло да и распалось. Перестало существовать. Вместе с ООО испарилась и зарплата за последние восемь месяцев, которую папе-геолог, наряду с другими сотрудниками задолжали. А тщательно разведанное перед этим месторождение неких минералов, дико полезных для сельского хозяйства в качестве удобрения и еще чего-то там, благополучно уплыло в руки каких-то совершенно третьих лиц, кои перед геологической экспедицией, разведавшей это месторождение, никаких обязательств не имели и объяснений давать не желали. Вместе с мечтой о зарплате испарилась и надежда на солидные премиальные, обещанные в случае удачи. Пустое корыто и отсутствие работы. Старший Кановнин захандрил, но тут откуда ни возьмись вынырнул старый друг-приятель. Еще с институтских времен. И предложил создать совместную фирму – опять-таки с геологическим уклоном. Требовались капиталовложения. Для такого великого дела решено было заложить квартиру Кановниных – шаг совершенно глупый и неразумный. То ли приятель умел гипнотизировать, то ли еще что… В общем, отец согласился. В каком-то загадочном местном банке, на котором настаивал приятель, до подозрительного быстро оформили заем, выдали деньги – все тот же приятель понес их куда-то регистрировать как уставной капитал фирмы, куда-то вкладывать и чего-то на них покупать.
