Алексей Калинин - Амулет колдуна
Через две минуты все население деревни высыпало на околицу, каждый нес в подоле предметы, напоминающие по форме яблоки. Ну, с яблоками я, положим, ошибся — стражник взмахнул рукой и на нашу телегу обрушился град булыжников. Судя по частоте попаданий, опыт в этом деле у них был изрядный. Хотя ткань, которой мы были накрыты, сдерживала камнепад, все же несколько пролетели внутрь. Павел накрыл своим телом сжавшихся в углу Кана и Татину (я, понятное дело, уже сидел у него за пазухой), поэтому нас не коснулся ни один камень. Видимо один из камней попал в лошадей, поскольку наша телега резво дернулась и понеслась, подпрыгивая на ухабах. Вслед нам раздались вопли стражников, которые во время обстрела скрывались за телегой. Вскоре вопли и удары об решетку стихли, и тогда Татина подала голос.
— Павел, ты уже можешь встать. Хотя если Кану понравилось твое общество, то можете лежать и обсуждать плывущие по небу облака, а мне еще нужно коней останавливать, — Татина выбралась из-под живого щита и начала поднимать ткань с передней стенки клетки. Павлу видимо тоже не улыбалось лежать со старичком, потому что он кинулся ей помогать, заодно поддерживая на особо высоких прыжках. Вместе, они своими голосами, а Павел еще и вылез наружу, кое-как утихомирили лошадей и те остановились.
— Молодые люди, мы довольно далеко оторвались от наших жадных друзей и я предлагаю их немного подождать, тем более, что уже показалась Башня Безмолвия, значит, мы скоро будем на месте, — палец Кана показывал на север. Там, за верхушками деревьев, протыкал небо длинный тонкий шпиль.
Ребята согласились с Каном и решили доесть припасы — неизвестно, когда еще удастся перекусить и удастся ли вообще. Кан оторвал от связки последнюю рыбешку, вопросительно посмотрел на меня и отрезал-таки хвостик, который я с аппетитом тут же умял. Татина с Пашкой флегматично дожевывали вяленое мясо с хлебом, запивая остатками воды из фляжки, когда из-за деревьев донеслись голоса стражников. Ребята быстренько уничтожили следы обеда, то есть выбросили кости подальше и вытерли сальные губы.
Догнавшие нас бодрые слуги закона и своего кармана теперь были похожи на солдат разбитой армии. Их блестящие латы украшены вмятинами и выбоинами, трое хромали. У Торда наливался багровый синяк под глазом, Истрит задорно алел правым ухом, все остальные в той или иной мере поцарапаны и побиты. В глазах все также горел огонек наживы, и он разгорелся еще ярче, когда увидели нашу телегу. Хотели обрадоваться, но это вышло так слабо и неубедительно, что они просто махнули рукой и, взяв лошадей под уздцы, понуро побрели к Башне. По пути не было оборонено ни слова, вероятно, они думали какими дорогами идти обратно и как уберечь свою долю от остальных. Это видно по бросаемым искоса взглядам, более ласковых глаз я еще не видел.
Мы двигались шагом, не торопясь обдумывали дальнейшие действия. Башня становилась все ближе и ближе, медленно, но верно вырастала из-за вековых деревьев. Чем ближе мы к ней подъезжали, тем реже становились деревья, мельче кустарники, а трава вообще росла желтыми клочками и не везде. Все больше возникало просветов и просек, на деревьях чернела какая-то гниль, а не лепетали листки на ветру. И не потому, что им было лень, а потому, что они отсутствовали. Неожиданно всякая растительность кончилась, и мы выехали на песчаное поле, которое простиралось на много километров. Пустыня Сахара.
Песок был такого цвета, словно здесь произошло великое побоище, и он в полной мере напитался расплесканной кровью. У моих спутников возникли примерно такие же ассоциации, поскольку они прекратили шептаться и приникли к прорехам в ткани, не в силах оторваться от красной равнины. Эта краснота простиралась до горизонта и посреди этого поля высилась пресловутая Башня Безмолвия.
Теперь я понимаю, почему её называли с большой буквы. Размеры поистине впечатляли. Когда-то давно, в моей прошлой жизни, по телевизору показывали самые высокие башни. Я тогда в полглаза посматривал на виды с высоты птичьего полета, на всякие разные башенки, и тонкие и толстые, на большие и маленькие, на прямые и наклонные. Но эта «малышка» похожа на результат романтического союза Останкинской и Эйфелевой башен, своего рода плод русско-французской дружбы. Округлой конусообразной формы, она расширялась к низу и становилась почти неразличимой вверху.
— Офигеть! — проговорил Павел и я с ним согласился.
Чем ближе мы подъезжали, тем меньше мне в нее хотелось. Казалось, что она вырублена из цельного куска камня, а маленькие и узкие окна даже на бойницы не похожи, словно мелкие трещинки, они были предназначены лишь для вентиляции. Перед Башней выкопан глубокий ров с обеих сторон украшенный вкопанными заостренными бревнами. Это когда мы подъехали ближе я увидел, что бревна утыканы ржавыми гвоздями, а склоны оврага усеяны осколками битой посуды, острыми кусками сломанных пик, алебард и сабель, и всякой прочей дребеденью, предназначенной затруднить как набег, так и побег. За рвом возвышалась стена высотой метра в четыре, с рваными краями и торчащей арматурой.
«Павел, ох и не нравится мне здесь. Ты бы узнал у Кана, какой у него план освобождения Кристана?» — спросил я у своего молчащего друга.
Павел почесал макушку, что означало стимулирование мыслительного процесса, и ответил: «Кешка, а ты где только что был? Мы уже целых два часа обсуждаем, как лучше добраться до пленника, а ты лишь сейчас очнулся. Так ничего и не придумав, мы решили действовать по ситуации, так как не знаем, где его держат. Оказывается, это не только место заключения и отбывания наказания, но еще и механизм по добыче целительной воды. Заключенные заставляют его работать, и вода поступает на поверхность, но в очень малых количествах. Эту воду раньше использовали для лечебных целей, в аптекарских делах, а теперь король Стим повадился принимать из нее ванны. Вот и работает эта Башня круглосуточно, а не так как раньше — днем. Из-за того, что её высасывают в таких количествах, песок и покраснел. Как это между собой связано, я не вполне понял, но похоже, что эта вода является кровью местной земли. Поэтому около Башни ничего не растет, так как на поверхности всё исчерпали. Высохшие деревья сгнили за месяц и рассыпались пылью, та же участь ожидает и близлежащие, заметил — какие они стоят? Кан сказал, что если добыча будет и дальше производится в таких количествах, то через год все вокруг на многие сотни километров покроется этим красным песком, выселяя людей и животных. Кстати её только недавно назвали Башней Безмолвия, до этого она была исправительным рудником. Ссылали в него только самых отъявленных преступников, чтобы те искупили своим трудом преступления и заодно исправиться. Водные пары благоприятно воздействуют на психику, исправляя людей в хорошую сторону, и поэтому сюда редко кто возвращался. Но почему-то с королем Стимом этого не происходит».
«А почему же её сейчас Безмолвной называют?» — поинтересовался я.
«А ты помнишь, как толпа отреагировала на наше представление, или мужчина на удар Торда? Вот именно — безмолвно и безмятежно. Так же сейчас и в Башне крутится механизм, ни криков, ни стонов. Люди делают работу беззвучно, умирают, на их место присылают других. Лишь в каком-то отделении находятся чувствующие и соображающие. Вот таких и „любят“ надзиратели, поэтому и платят за них, чтобы вдосталь поиздеваться и послушать крики. Из-за этого, наверно, нас везут сдавать с такими почестями» — Павел хмыкнул, вспомнив «почести».
«А все же, зачем им деньги? И почему они отличаются от остальных?» — повторил я наболевшие вопросы.
— Господа стражники, а зачем вам золото, и почему вы не такие как остальные жители? — переадресовал мои вопросы Павел, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Не твое дело, сиди и не вякай, и так из-за вас пострадали! — брат Торда зло пнул по колесу телеги.
— Да ладно тебе, Миск, и так они скоро уйдут в неизвестность, пусть хоть напоследок узнают нашу маленькую тайну. Отличаемся же мы особой благосклонностью короля, потому что поддержали его. Когда он пришел к власти, то даровал нам эти мешочки с заговоренными травами, чтобы мы блюли порядок в королевстве, — Торд показал обычный холщовый мешочек, ничем не примечательный. Такие же мешочки я где-то видел раньше. — Нам строго-настрого было запрещено открывать их, но все же один из наших не удержался и сорвал печать. Тогда он стал таким же скотом, как и остальное население — ничего уже не помогало. Ну, нам любопытно стало, мы открыли его мешочек, а там была лишь полынь и кусочек камушка, почти песчинка. Вот и вся тайна отличия, в какой-то травке и песчинке. А золото всегда в цене, неизвестно — сколько продлится время людского забвения, а капиталец всегда при нас останется, да и в кости будет на что поиграть. А теперь заткнитесь и ведите себя спокойно, скоро подъедем к мосту.
