Вячеслав Шторм - Женить нельзя помиловать
Пока Шлема переводил дух, я припомнил, что про бодунин раньше уже слышал. Этот порошок без вкуса и запаха лет сорок назад разработал один фармацевт, большой любитель пропустить стаканчик. Страшная штука: разведи малую толику в какой угодно жидкости, хоть в стакане простой воды, выпей — и через пару минут будешь таким пьяным, словно осушил пару бутылок жохха тройной перегонки. Помнится, в большинстве стран был даже принят закон, в соответствии с которым хозяина любого питейного заведения, пойманного при использовании бодунина, без разговоров отправляли на каторгу, а заведение отходило государству. А вот правдорубит для меня оказался загадкой, в чем я тут же честно признался.
— Это официальное название эликсира правды, — пояснил Шлема.
Ах вот в чем дело! Так бы сразу и сказал.
— Но ведь эликсир правды, если я не ошибаюсь, не позволяет лишь лгать в ответ на поставленный вопрос, — вступил в беседу Бон. — Кто вам мешал промолчать или прямо отказаться ответить?
— Бодунин, друг мой, бодунин, — вздохнул лепре-хун. — Недаром ведь говорят: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке»… Одним словом, выложил я всю историю с наследством дядюшки Самуила как на духу. А коварный Хмурилли головой качает и говорит: «Не верю. Обманываешь ты меня, дорогой Шлема». У меня, что называется, ретивое взыграло. Побежал я в кабинет, потайной сейф открыл и меч приволок. Вместе с ножнами. «Штука очень красивая, — соглашается виконт, — а все одно — не верю!» И кто меня за язык тянул? «Спорим!» — говорю. «Спорим, — соглашается Жулио. — Вот на все, чем каждый из нас владеет, и спорим!» Тут я даже слегка протрезвел: «То есть как? Совсем на все?». — «Совсем, — отвечает подлец. — А что это ты, дорогой друг Шлема, так переполошился? Нет, все-таки обманывал ты меня. Поджилки, небось, затряслись?» — «И ничего не затряслись!» — «Ну так вперед! Был богат, станешь вдвое богаче!» — «Не нужно мне твое богатство!» — «А коли не нужно, потом обратно вернешь. Или хочешь, чтобы о тебе слава пошла как о врале и трусе?»
В общем, поехали мы к нотариусу, — тот, в планы виконта заранее посвященный, нас давно поджидал, да не один, со свидетелями, что по закону положены. Увековечили мы спор наш на бумаге — и в ломбард. Там-то я меч и оставил. В ножнах. Потом Хмурилли меня на собственной карете до дома довез и в постель уложил, а сам обещал утром приехать.
Проснулся я ближе к полудню — голова трещит, во рту гадко, руки трясутся… Только успел привести себя в порядок и сесть за стол — Жулио пожаловал.
Со вчерашним нотариусом, свидетелями и судебным приставом. «Утро, — говорит, — доброе, дорогой друг Шлема. А предъяви-ка ты нам свой волшебный меч, как договаривались!» Тут-то я все и вспомнил, да поздно. Через час стоял я у дверей своего бывшего дома, и всего имущества у меня было — одежда, что на мне надета, да десяток пятироблоровых монет, зашитых на черный день в подкладку камзола. Даже перстни с пальцев поснимали, не погнушались.
— Но ведь не все еще было потеряно, — покачала головой Глори. — Вы ведь не продали меч, а значит, его можно было выкупить у ломбардщика назад?
— Все верно, — кивнул Шлема. — Разумеется, я сразу же бросился к нему. Но там меня ожидал еще один жестокий удар. Оказалось, что я, обуянный гордыней и бодунином, дал обязательство выкупить меч до полудня. Я опоздал!
— Меч был так хорош, что ломбардщик отказался его продать? — понимающе кивнул я.
— Хуже! Меч был так хорош, что он незамедлительно отправил его своему хозяину, в Хойру.
Так-так… Случаются же совпадения на свете!
— Вы там бывали? — поинтересовался Шлема, заметив удивление, написанное на наших лицах.
— Хуже! — с теми же интонациями, что и лепрехун, ответила Глори. — Мы там, можно сказать, живем.
Теперь уже настала Шлемина очередь изумляться:
— Так выходит, что этот портал ведет…
— Нет. Отнюдь не в Хойру. Но для начала мы хотели бы дослушать вашу историю до конца. Каким образом вы из Одисса попали в эти края… кстати, что это за края?
— Варракеш. Разве вы не знали?
Ага! Мое предположение оказалось верным. Действительно, крупный торговый город Варракеш, жемчужина в составе Накого Халифата. От Одисса, если мне память не изменяет, дней эдак пять морем.
— Разумеется, не знали, — отозвался Бон. — Мы ведь пришли с той стороны портала.
— Да, действительно… А насчет Варракеша все было весьма прозаично. В самых расстроенных чувствах я вернулся в лепрехунский квартал. Слава богам, моя маленькая мастерская была на месте, так что без куска хлеба я бы не остался. Конечно, мне было нестерпимо стыдно, конечно, я не знал, как смотреть в глаза родителям и знакомым, но другого выхода не было.
Но не тут-то было! Уже через пару дней после моего вынужденного переселения меня навестила уйма народа, общаться с которым мне меньше всего хотелось, — кредиторы. Счета за продукты и уборку, обеды и приемы и все прочее на сумму почти четыреста золотых. Будь у меня мой меч, я бы и внимания не обратил на эту проблему. Но меча не было. Будто мало мне было прочих бед — месяц закончился, и куча служащих в моем доме горела желанием узнать, кто будет платить им честно заработанные деньги. Не иначе как подлец Хмурилли подсказал им, где можно найти их бывшего хозяина. Самое же печальное, что от лица делегации выступали мои любимые телохранители Вломил и Влупил. Поняв, что сейчас с меня взять нечего, хримтурсы намяли мне бока, разгромили дом и пообещали, что если к завтрашнему утру я не выплачу им все жалованье вплоть до медной орлинки, то следующим моим местом жительства станет лепрехунское кладбище.
Итак, альтернатива была совершенно безрадостной: собрать необходимую сумму с родителей, тем самым обрекая их на нищенское существование, умереть или податься в бега.
— И вы выбрали последнее?
— Именно. Той же ночью я купил себе койку на торговом судне, идущем в Варракеш, и покинул родной город.
К моменту высадки в порту Варракеша у меня осталось что-то около десяти роблоров. Понятное дело, с такими деньгами нечего было и думать о том, чтобы открыть свое дело. Значит, нужно было устраиваться на работу. Вот тут-то и выяснилось, что в городе явный переизбыток рабочих рук и страшная конкуренция. К тому же практически все занятия, которые я счел бы достойными себя, подразумевали членство в соответствующей гильдии. Не говоря уже о том, что вступление в гильдию требовало как минимум двух гильдийцев-поручителей, необходим был вступительный взнос. Узнав о его размере, я впал в уныние. Впору было возвращаться назад, на родину, но денег на обратную дорогу уже не хватало. Что делать?
— Но вы все-таки нашли работу?
— Нашел. Выбирать не приходилось — или голодная смерть, или… Вэй, папочка, увидев, как низко пал его сын, проклял бы час его зачатия! Я стал мусорщиком! Мусорщиком!!!
— А портал?
— Я как раз к этому подхожу. Видите ли, Халифат — островное государство, живущее в первую очередь торговлей. Это чревато, с одной стороны, постоянным дефицитом свободного места, а с другой — большим количеством всеразличного хлама. Разумеется, все, что можно переработать, перерабатывается, но это лишь капля в море. Поэтому на центральной свалке днем и ночью горят костры, сжигающие все отходы, способные гореть, а все прочее специальными кораблями вывозится на материк. Вот на этой-то свалке я и поселился — в ветхой хибарке, в компании крыс, чаек и постоянной вони.
Однажды, выполнив свою дневную норму, я сидел на крылечке и жарил на жаровне двух тощих рыбешек без соли — свой обычный ужин. Внезапно мной овладела смертная тоска. Я вспомнил свой маленький уютный домик в лепрехунском квартале, свою цирюльню, родителей, и слезы хлынули у меня из глаз. Мой ужин сгорел и был уже несъедобен, ветер с моря приносил «ароматы» свалки, а я сидел у шатающейся под ветром развалюхи, кутался в рваное одеяло, найденное на той же свалке, и плакал, размазывая по чумазому лицу слезы рукавом грязной, вонючей робы. И в довершение всего какая-то наглая чайка, пролетавшая мимо, сочла мою голову идеальной мишенью для своего помета.
Это стало последней каплей в чаше моей скорби. Она перехлестнула через край и внезапно обернулась такой же жгучей злостью и даже ненавистью ко всему, что меня окружает. На какой-то период я утратил рассудок и принялся проклинать всех и вся. Я проклинал себя и свою глупость. Виконта Хмурилли и дядюшку Самуила. Меч-Закладенец и эту мерзкую чайку. Богов и свою судьбу. Я в исступлении катался по песку, давясь проклятиями на трех языках и просто какими-то нечленораздельными звуками, которые невозможно описать. Потом вскочил и принялся крушить все вокруг: свою хибару, рабочий инвентарь — все. На моем пути попалась жаровня с рыбой, и я что было сил вдарил по ней ногой, выкрикнув: «Да чтоб оно все провалилось!» Жаровня полетела в сторону, тут что-то замерцало, и она пропала. А я увидел портал.
