Артем Тихомиров - Седьмая пятница
— Но теперь он знает?
— Я ему объяснила.
— Ты все-таки полегче. Он наш гость. Нельзя, чтобы он пришел в негодность. Как сдавать обратно будем? Еще претензии предъявят.
— Если что, отсылай их ко мне.
Я пообещал, что непременно так и сделаю. Гермиона ответила, чтобы я немедленно отправлялся спать. Завтра, дескать, дельце у нас не менее сложное и опасное. Идем добывать Смех Леопарда.
Возражений с моей стороны не было. Я поплелся в свою спальню, где заглотил щедрую порцию особой настойки для успокоения нервов и лучшего сна, и вырубился.
Снилось, кажется, что-то мерзкое — глаза в темноте, демонический смех и прочие прелести. Потом по мне пробежалось стадо антилоп, за которым чинно проследовали слоны, носороги и бегемоты. А затем ваш покорный сообразил, что дело и этим не ограничилось. Один бегемот, самый толстый и большой, уселся мне на грудную клетку. Дышать стало невозможно, и ни на какие мои попытки обрести свободу зверь не обращал внимания. Затем послышался грохот, словно по лестнице спускали громадный, окованный железом сундук. И голоса — повсюду голоса. Ага! Я понял! Бандиты влезли в дом и решили извести меня в моем логове, да? И привели с собой бегемота! Ну это уже нахальство! Не знаете, с кем связались, господа!
Я вступил в неравную битву с молодчиками и почти победил — мне удалось сдвинуть бегемота в сторону, — но мне помешали. Появилась Гермиона и принялась колотить в дверь и вербально выражать свое недовольство.
Я высунул голову из мешанины подушек, одеял, тумбочки и этажерки. Оглядел комнату и ахнул: какой же погром здесь устроили молодчики!
— Браул! Открой или я высажу твою проклятую дверь!
Еле выпутавшись, я подполз к двери и открыл. Встать сил не было.
— Ты что здесь…
Волшебница вытаращила глаза. Квирсел, заглянувший в спальню, тоже. Впрочем, ему и стараться-то особенно не нужно.
Я объяснил, что произошло нападение, и если мы хотим догнать бандитов, надо выступать немедленно.
Гермиона заставила меня встать и напомнила, что я собирался быть героем во всех случаях. Я вытянулся по струнке. Спросил, когда же мы двинемся в погоню.
— Ты уже двинулся, — сказала сестрица. — Я понимаю, что бывают беспокойные сны, но чтобы так… Ну и наградили же меня боги таким родственником!
Я размышлял над ее словами продолжительное время, пока Квирсел не заметил:
— Ты сам все перевернул. Неужели думаешь, мы бы не заметили чье-то вторжение?
Посрамленный, я зарделся, как майский цветок.
— Кстати! — Гермиона заглянула в спальню снова, — Мы выезжаем через пятнадцать минут!
— Что???
— Не надо было дрыхнуть! Мы долбились в твою дверь битый час!
Еще более посрамленный, я опустил голову ниже и поплелся в сторону ванной. Ну хотя бы умыться мне дадут?
Дали. Но это и все — я не успел даже подойти к своей недавно изобретенной машине и не получил заряда бодрости.
Натянув на меня одежду, Гермиона зашипела, как змея, и сказала, что, если я буду изображать истукана, мне несдобровать.
— Я не поймала тебя на слове, когда ты говорил, что отныне будешь исключительно деятельной и пробивной личностью, а надо было. Так или иначе, тебе не отвертеться. Физические немощи не считаются!
— Жаль.
И меня выставили на крыльцо за дверь. В природе наблюдалось не по-осеннему оптимистическое шевеление. Кажется, это называется «бабье лето», хотя при чем тут бабы — не знаю.
Солнце припекало, пахло опадающей листвой и землей. В саду, который худо-бедно окружал мой дом, все было красно-желтым. Когда на красно-желтое падали солнечные лучи, становилось нестерпимо ярко и напоминало о весне. Птички, пользуясь моментом, надрывали горла, навевая на потенциальных поэтов романтические мотивы. На меня они тоже кое-что навеяли. Я стоял и пробовал понять, где нахожусь. Прямо кусочек сказки. Так и тянет…
Гермиона отличалась большей практичностью, особенно если речь шла об угрозе опоздать к авантюре, назначенной на десять утра.
Выскочив на крыльцо, она ткнула меня большим пальцем в спину и спросила, долго ли я намерен прохлаждаться. Я подпрыгнул, разинув рот. Его тут же заткнули толстым бутербродом с толстым куском ветчины.
Не успел я прожевать «завтрак», как понял, что сижу в карете, несущейся во весь опор.
— Статуя Грокесса Багрового находится в парке Мэйдл Ильвонской. Если нам повезет, народу там не будет, — сказала Гермиона.
— Почему не будет?
— Не знаю, я сказала «если повезет». Толкователь следит за этим местом и утверждает, что Смех Леопарда по-прежнему в тайнике.
Хлеб с ветчиной не доставил мне никакого удовольствия. Я привык завтракать как человек, а не хомяк, перехватывающий на ходу кусочек-другой. Поэтому, скорчив мину, спросил, почему наши божественные союзники сами не могут добыть нужные артефакты.
— В пророчестве Мартула написано, что это должны делать жители измерений, которым грозит опасность. По-моему, логично.
— Не вижу логики.
— Браул прав, — поддержал меня Квирсел. — Почему бы Мартулу было не написать что-то более разумное?
— Спроси у него, — предложила мопсу Гермиона.
— Ладно, при случае…
— Кстати, — сказал я, — кто такая эта Мэйдл Ильвонская?
Гермиона уставилась на меня, словно я вдруг осмелился подвергнуть сомнению одну из аксиом миропорядка. А я не нарочно — вот не знаю, и все тут, хотя живу в Мигонии всю жизнь. С Грокессом худо-бедно ситуация ясна, но с Мэйдл… Одним словом, Гермиона кипела от возмущения. По ее словам, Мэйдл Ильвонская — это великая и мудрая чародейка, жившая триста лет назад. Она первая стала бороться за права адепток Искусства, первая выступила против многовековой мужской тирании, и именно благодаря ей сегодняшние дамы от магии могут свободно заниматься своими делами.
Квирсел покачал головой и сказал, что наш мир странный. Вот в его измерении дамы изначально делали свои дела свободно.
Я надулся. Вот, оказывается, кому мы обязаны нынешней эмансипацией. Эта Мэйдл была та еще щучка. Благодаря ей, видимо, теперь каждая волшебная персона в юбке задирает нос к Полярной звезде и обзывает всех мужчин вокруг болванами и тупицами.
И ее именем назвали целый парк? От негодования я решил надуться еще сильнее, но мы уже приехали.
Гермиона посмотрела на меня свысока, словно говорила этим: «Такого я от тебя не ожидала!» А вот я не ожидал такого от наших властей. Я в них разочарован и намерен при случае довести это до их сведения…
Высадили нас у больших чугунных ворот парка, состоящих из сплошных завитушек. Взад и вперед через них текли праздношатающиеся. Со столбов мило ухмылялись мраморные горгульи. На них погода тоже действовала благотворно.
— Ты, судя по всему, недоволен, — заметила Гермиона, прицепляя поводок к ошейнику Квирсела. Ему надлежало снова изображать из себя собачку. — Ты не любишь Мэйдл Ильвонскую.
— Я? Да я ее обожаю. У тебя найдется лишний портретик? Я повешу его над своей кроватью и каждое утро буду возносить благодарственные молитвы.
Гермиона прищурилась, помолчала и сказала:
— Хорошо. Я это запомню. Когда-нибудь мы поговорим на эту тему.
— Жду не дождусь!
— Какая муха тебя укусила?
— Она называется: «Браула лишили законного завтрака».
— Сам виноват.
— Конечно…
Препирательства продолжались всю дорогу к точке, помеченной на схеме крестиком.
Парк — это громадное такое место, покрытое плотной зеленой травкой и редкими раскидистыми деревьями. В их тени отдыхающие устраивали пикники с воздушными шарами, писком, визгом и детским ревом. Собаки носились взад-вперед с высунутыми языками и время от времени сшибали какого-нибудь господина или госпожу. Короче, мигонцы весело проводили время, стараясь насладиться последними теплыми днями.
Мы шли по центральной дорожке, пронизывающей парк из конца в конец, а Квирсел, повинуясь своей собачьей составляющей, просто рвался с поводка. Ему не терпелось присоединиться к четвероногим увеселениям. На мое предложение отпустить чародея, Гермиона ответила, что ни в коем разе, у нас дело. Но Квирсела заметили и бросились к нему небольшой толпой в количестве десяти голов. Собаки были разных пород и размеров. Каждая знакомилась с Квирсел ом индивидуально, с соблюдением всех собачьих приличий, и это, разумеется, задерживало нас.
Гермиона не стала церемониться и выдернула мопса из толпы почитателей. И вручила мне. Собаки огорченно вздохнули, Квирсел помахал им лапкой, едва не прослезившись.
— Нам надо сосредоточиться, — сказала волшебница. — Уж больно здесь красиво и тихо. Жди беды.
Я понял, что, возможно, она права, когда увидел памятник Грокессу Багровому.
Легендарный премьер-министр Эртилана, немало сделавший во благо королевства, почему-то стоял в самом дальнем углу парка и популярностью не пользовался. Никто не приходил к его постаменту пролить слезу-другую и вспомнить о былом. Вероятно, все из-за того, что жил он слишком давно. К памятнику приложил свою длань Джулс Клакевит, а следовательно, стоит Багровый здесь уже тысячу лет.
