Кир Булычев - Господа гуслярцы
– Это эпохальное открытие, – строго продолжал Минц, – имело место на территории, которая находится под вашей ответственностью.
Мэр кивал. Он слушал покорно и с пониманием, которое росло в нем с каждой минутой.
– Человечество ждет, как вы сохраните народное достояние. В наше сложное и трудное время сразу найдутся люди с грязными руками, которым захочется извлечь из сенсационной находки своекорыстный интерес...
– Понимаю, – вздохнул Анатолий Борисович.
У входа в пещеру глухо выругался дядя Веня. Он бесстыдно подслушивал разговор Минца с Лебедянским. Про динозавров он ничего не понял, зато уразумел, что его названый зять и протеже намерен передать драгоценный холм под застройку кому-то другому, и вернее всего, этому плешивому профессору. Спелись! Продали! Никому нельзя верить! И если бы Катька не позвонила и не предупредила, считай, что он лишился бы дачного участка. А ведь в этой жизни не деньги важны, а важен престиж. Вот он, Веня, уже пригласил заранее братву на новоселье. Из Тулы, из Питера, даже из Москвы!
– В тот момент, когда первое из чудовищ, – продолжал Минц, – восстановленное по помпейскому принципу, встанет на площади Гусляра, все самолеты мира полетят в нашу сторону. Спилберг заплатит любые деньги, только чтобы прикоснуться к нашему с вами открытию.
Мэр зажмурился.
Минц продолжал разливаться соловьем, потому что понимал: без поддержки Лебедянского динозавров могут погубить, уничтожить или украсть.
Веня не слышал и не хотел слушать продолжения разговора. Так и не узнав, о чем идет на самом деле беседа, он указал пальцем охраннику Ральфу то место над входом в пещеру, где порода нависала козырьком. Ральф, идеальный охранник, тихо зарычал. Он любил стрелять из гранатомета.
Тщательно прицелившись в козырек, он выпустил гранату.
Граната вонзилась куда надо, и козырек рухнул вниз, увлекая за собой тонны породы.
Через секунду вход в пещеру перестал существовать. Клубилась лишь черная, дурно пахнущая пыль.
– К ноге! – приказал Веня охраннику.
Ральф пошел за ним к машине.
Веня не оглядывался. Он знал: не стоит оглядываться на прошлое. Даже в Библии написано, что жена Лота обернулась (поглядеть не то на Содом, не то на Иерихон) и превратилась в соляной столб.
Веня не хотел ни в кого превращаться. Ему и так было хорошо.
Глава 6
Внутри взрыв гранаты ударил по ушам. Минцу показалось, что кто-то шлепнул его по голове тяжелым холодным мешком, полным овсяной каши. Фонарик вылетел из руки и исчез. Пещера наполнилась пылью, воздух в ней стал такой сплющенный, что даже чихнуть удалось не сразу.
Абсолютная темнота. Абсолютная тишина. Именно так чувствует себя человек после смерти, подумал Лев Христофорович и тут же уловил слабый стон, которого сразу после смерти не услышишь.
– Кто это? – хотел спросить Минц, но вместо этого промычал неразборчиво, потому что во рту пересохло.
– Это я, – откликнулся знакомый голос. – Анатолий Лебедянский, можешь звать меня Толиком. Я здесь руковожу.
Голос в темноте дрожал и срывался. Будто бы Анатолий Лебедянский уже не был ни в чем уверен.
– Наверное, обвал, – подумал вслух Минц. – Надо же, простоять тридцать миллионов лет и рухнуть именно сейчас.
– Таких случайностей не бывает, – откликнулся мэр. – Вижу в этом злой умысел.
– Ну кому это нужно?
– Тому, кто хочет возвести чертоги на наших костях, – патетически возвестил Анатолий Борисович.
Наступила тягостная тишина. Потом ее нарушил слабый голос Лебедянского:
– Мы обречены? Что вы думаете, профессор?
Как странно мы устроены, подумал Минц. Вот и изменился тон нашего мэра. Он уже не руководит с высоты, он согласен снова стать обыкновенным человеком, отягощенным слабостями и сомнениями.
– Давайте искать фонарь, – ответил Минц. – Он упал где-то рядом, но мог откатиться. Ползите по полу и водите вокруг руками, поняли?
– Начал исполнять, – отозвался Анатолий Борисович. – Уже ползу.
Минц тоже пополз – навстречу Лебедянскому. Правда, ползать было трудно, так как в темноте они двигались зигзагами и никак не могли исследовать всю подозреваемую поверхность.
Фонаря не было.
Воздух в подземелье становился все более спертым. Возможно, им грозит удушье, о чем Минц не стал говорить Лебедянскому, чтобы тот не ударился в панику.
И когда силы и надежды уже оставляли Минца, его пальцы натолкнулись на толстую ручку фонарика.
«Теперь зажгись, – колдовал Минц, уговаривая фонарь, – только зажгись! Без тебя мы пропали!»
И фонарик зажегся. Как ни в чем не бывало. Словно лежал на полке в шкафу и ждал момента поработать.
«Спасибо», – сказал фонарю Минц.
– Теперь мы выберемся отсюда? – спросил Лебедянский. – Скажите мне правду!
– Посмотрим, – ответил Минц и принялся водить лучом фонаря по стенам.
Стены были на месте, за исключением той, в которой недавно зияла дыра наружу. Эта стена сдвинулась, сплющилась под давлением потолка. Именно потолок и претерпел самые большие изменения. Он опустился, лишенный поддержки, косо лег, упершись углом в пол, и потому пещера уменьшилась втрое, а высота ее – в несколько раз. Теперь в ней даже выпрямиться толком было нельзя.
Минц подобрался к бывшему выходу. Он был завален настолько сильно, что и не стоило пробовать разобрать осыпь.
Лебедянский догадался, что диагноз неблагоприятен, и сразу начал канючить:
– Что же прикажете, до смерти здесь оставаться? Нет, вы мне ответьте, вы меня сюда завлекли, вы несете ответственность за мою безопасность!
– Помолчите!
– А знаете ли вы, что я вхожу в элиту области и даже всей России? Знаете ли вы... у меня же семья есть! Любимая жена, дети, теща! Неужели вы хотите оставить их сиротами? Нет, признайтесь, вы этого хотите?
Минц игнорировал стенания, водя лучом фонарика по стенам и питая слабую надежду на то, что найдет какое-нибудь другое отверстие. Ничего не обнаружив, он принялся выстукивать стены рукояткой фонарика. А вдруг где-то рядом есть другая пещера?
Но стены отзывались одинаковым глухим звуком, показывая, что за ними нет никакой пустоты.
Минц устал и уселся у стены, вытянув вперед ноги. Фонарь он выключил.
– Зачем вы потушили свет? – рассердился Лебедянский. – Неужели не понимаете, что мне страшно?
– Мне тоже, – сказал Минц. – И к тому же обидно.
– Обидно?
– Отыскать целого динозавра, и на твоих глазах он гибнет!
– Какой еще динозавр? Куда он гибнет?
– Так нет его больше! Разрушили!
– Как вы можете думать о пустяках! Немедленно продолжайте искать выход. О динозаврах мы поговорим после.
– Боюсь, что никакого «после» не будет.
И Минц произнес эти слова таким тоном, что мэр ударился в жалкий плач.
Так прошло еще несколько минут. Дышать становилось все труднее.
Всхлипывания Лебедянского звучали все тише.
И тогда в почти полной тишине, далекий и слабый, словно шуршание кузнечика, ползущего по скатерти, сороконожки, бегущей по палой листве, послышался звук.
– Тук-тук.
Минц кинулся к стене и постучал в ответ. Пауза.
Снова стук снаружи.
Вернее, не снаружи, как сообразил Минц, а изнутри холма. То есть кто-то заточен так же, как и они?
– Что? Кто там? – спросил Лебедянский. – Меня нет!
Минц снова постучал.
И тут товарищи по несчастью поняли его. Они обрушили на стену мощную серию ударов. Минц отвечал им короткими очередями, постепенно приближаясь к тому месту, где перегородка или перемычка между камерами была самой тонкой.
Минц лихорадочно старался вспомнить азбуку Морзе, которую изучил, когда в молодости служил на флоте коком. Но кроме сигнала «SOS», ничего вспомнить не смог – память уже подводила гения.
Видно, собеседники не знали даже такого простого сигнала. Они колотили бессистемно.
Лебедянский лишь вяло стонал, а потом сообщил Минцу, что умирает, но стонать не перестал. Минц ничем не мог помочь главе города и поэтому поднял с пола осколок камня и принялся царапать им по стене, надеясь когда-нибудь процарапать в ней отверстие.
Но люди по ту сторону стенки были лучше вооружены. По крайней мере после недолгого молчания они вернулись к стене, и послышались ритмичные уверенные удары.
Это продолжалось не меньше получаса. К тому времени воздуха в пещере почти не осталось, и Минц, чтобы не тратить его понапрасну, улегся на пол и закрыл глаза.
Из забытья его вывела струя свежего воздуха.
Минц с трудом открыл глаза.
В пещере горели свечи – несколько свечей, отчего казалось, что профессор попал на елку, тем более что вокруг стоял такой суматошный и оживленный шум, будто окружающие намеревались пуститься в пляс.
– Объясните! – попытался перекричать окружающих Минц.
И тут в сиянии свечей и фонарей к нему склонилось очаровательное лицо Марины:
– Только не волнуйтесь, Лев Христофорович, все будет в порядке. Мы вас нашли.
