Юлия Набокова - Легенда Лукоморья.
— Жарко тут. Пойду проветрюсь на крылечко.
— Конечно, иди! — кивнула Фрося.— И Кузьму кликни, пусть приходит.
Выходя, я бросила взгляд на печь и вздрогнула. Из глубины тряпья на меня пристально смотрели воспаленные старческие глаза, до краев наполненные болью и безысходностью.
Не успела я выйти за калитку, как из-за соседнего забора сиганул взъерошенный Варфоломей. По ту сторону надрывно орал одноглазый полосатый кот. Белая кошка лениво развалилась на крылечке и делала вид, что разборки кавалеров ее не касаются. Ситуация напоминала анекдотическую «возвращается муж из командировки».
— Что, застукали? — посочувствовала я Варфоломею, убедившись, что поблизости никого нет и никто не будет шокирован моей беседой с говорящим котом.
Тот поднял на меня несчастные глаза:
— Ну почему, как у меня любовь с первого взгляда, так у нее — облезлый кот?! Чем я хуже?
— И много у тебя таких любовей? —- не сдержала усмешки я.
— В каждой деревне,— с достоинством ответил Варфоломей, вылизывая манишку и высокомерно поглядывая на полосатого кота, который затаился по ту сторону забора и не сводил с чужака настороженного глаза.
— Я заметила, И наверняка не по одной. Пойдешь со мной или останещься нервировать соперника?
Варфоломей лениво потянулся и, с удовольствием проследив, как напрягся одноглазый, засеменил рядом.
— Я, может, единственную ищу! — пылко сказал кот.— Чтоб на всю жизнь.
— Любовь одна,— усмехнулась я.— Меняются лишь объекты.
Кот поднял на меня восхищенный взгляд.
— Как ты сказала? Ведь так и есть. А кошки мяучат «гуляка»! Но что я могу с собой поделать, если одна другой краше?
— В моем мире тебя бы кастрировали,— сказала я и осеклась.
— Это как? — озадачился кот и, заподозрив неладное, уточнил: — Это что-то нехорошее?
— Лучше тебе этого не знать.
— Нет, скажи!
— Не скажу!
— Скажи!
— Не скажу.
Скажи, спать не буду!
— Если скажу, точно спать не будешь.
— Скаж-жи-и-и-и-и-и! — протяжно заканючил кот, заставив меня поморщиться.
— Ну ладно, только потом не говори, что я тебя не предупреждала.
— Говори!
— И сразу говорю: я этого не одобряю!
— Рассказывай!
— Так вот...
От моего рассказа у Варфоломея в жилах кровь застыла, шерсть дыбом встала, глаза округлились, как два блюдца.
— Бреш-шешь! — выдавил он, ошеломленно тряся ушами, словно желая вытрясти из них кошмарные слова.
Я изобразила скорбную гримасу, выражая соболезнования всем миллионам кастрированных котов в моем мире.
— И они это терпят?! Я бы хозяину морду разодрал, а после в омуте утопился! — трагически провозгласил Варфоломей и, покачав головой, посочувствовал — Твой мир злой, Яна. Как ты могла в нем жить?
— Почему могла? — возразила я.— Надеюсь, что еще буду жить.
— И ты вернешься туда, где с котами учиняют такое зверство? — Варфоломей посмотрел на меня, как на врага всего кошачьего народа.
— Такова цивилизация,— заметила в оправдание своего мира я, проходя мимо ветхого, прогнившего от старости и кое-где обвалившегося забора. Впереди не было ни души. Начинало смеркаться, и все крестьяне уже разошлись по домам. Сейчас окна-глазики подмигивали светом лучин, а из труб валил дымок — хозяйки колдовали у печей, готовя сытный ужин. И пусть деревенские слишком бедны для того, чтобы позволить себе жаркое из мяса и жирный творог, как их ближайшие соседи из деревни Большие Бобры, я была уверена, что хозяйка каждого дома расстарается, чтобы накормить домочадцев вкуснейшей кашей, ароматными соленьями или пышными пирогами.
— Таков конец света,— возразил кот и замер с поднятой лапой, зачарованно уставившись в дыру забора.
Заглянув туда, я увидела вросший в землю низенький домишко, который дребезжал и пыхтел, как паровоз, весело выпуская дымок из печи. Позади дома, у забора, женщина в платке доила белую корову. Интересно, это Невеста или Беляна? На крылечке, созывая гостей, вылизывалась трех- цветная кошка. Варфоломей мигом сделал стойку и рванул знакомиться с красоткой. Та заинтересованно замерла, склонив голову и разглядывая кавалера. Все, Варфоломей для меня потерян. Если у кошки не сыщется ревнивый кавалер, то можно быть уверенной в том, где проведет эту ночь любвеобильный усатый брюнет.
— Не подскажете, где Кузьма живет? — окликнула я доярку.
Женщина махнула рукой, указывая направление.
На завалинке у дома Кузьмы сидели три девчонки и лузгали семечки, вынимая их прямо из подсолнечника, росшего у забора.
— Здесь Кузьма живет? — спросила у них я.
Самая старшая, девочка лет десяти, вылупилась на меня светло-голубыми, как у Кузи, глазами:
— Ты, что ли, Аня будешь?
— Ну я.
Девчонки скатились со скамьи и хором завопили:
— Тили-тили тесто, жених и невеста! Тили-тили тесто, к Кузьме пришла невеста!
— Тише вы, балаболки! — Из-за забора показалась усталая женщина в съехавшем на затылок платке.— Чего раскричались?
— Мама,— захлебываясь от восторга, доложила старшенькая,— к Кузьке невеста пришла.
Женщина свесилась через забор и оценивающе оглядела меня с головы до ног, Я не осталась в долгу, отметив, что Кузя явно пошел в более симпатичного отца, тогда как его матушка напоминала ожившего мопса — и широким, словно приплющенным, лицом, и маленькими, будто бы утопленными в лице, глазками, и по-бульдожьи обвислыми щеками, и шеей, собиравшейся складками над проймой домашнего платья, и цепким взглядом. Так вот ты какая, Кузькина мать! Видимо, осмотр женщину удовлетворил, потому что она поспешно распахнула калитку, едва не снеся ее с петель, и выскочила на улицу, широко раскрыв объятья:
— Аннушка, дочка!
Я испуганно попятилась. Но мать Кузьмы в один прыжок подскочила ко мне и прижала к необъятной груди. Ее цепкие объятья пахли кислой капустой и немытым телом.
В следующий миг сильные руки ухватили меня под мышки и уволокли во двор.
— Заходи, заходи, Аннушка, смотри, как живем! Вот изба наша — еще мой батя строил, каждую досочку сам строгая.— Кузина мать, судя по всему, решила устроить мне обзорную экскурсию по семейной «усадьбе» и повела вокруг избы.— Конечно, не царские палаты, но в тесноте, да не в обиде. Есть и погребок для солений. Любишь огурчики соленые? Сама солишь? Конечно, солишь, как без этого! Зимой-то как хорошо груздей соленых или помидорчиков отведать.— Баба тараторила, не давая мне вставить ни слова. Сама задавала вопросы, сама отвечала, и без перехода перескакивала на другую тему: — Печка у нас справная, завсегда теплом обогреет, не боись, зимой не замерзнешь.
— А Кузьма где? — Я все-таки умудрилась вклиниться в ее фонтан красноречия.
— Скоро будет! Соседка позвала дров наколоть, а взамен сметанки свежей пообещала.
Надо будет попросить у него плошку сметаны для Варфоломея. А пока...
— Я попозже зайду...
Но пятерня Кузькиной матери цепко схватила меня за локоть:
— Да куда же? Я же еще не все показала. Вот огородик наш,— приговаривала баба, энергично таща меня вдоль грядок, тесно засаженных ботвой.— Вот картошечка, вот морковочка, вот капустка, вот репка, вот свеколочка. Свеколочка какая в этом году уродилася, слаще сахару! Любишь свеколочку, Аннушка? — не дожидаясь моего ответа, она наклонилась к грядке и, дернув за ботву, вытащила из земли свеклу и сунула мне в руки.— Кушай, доченька. Ишь какая худющая! Работящая, поди! Али родители тебя не кормят? — Она неожиданно притормозила и пристально глянула на меня.— Родители-то у тебя есть?
— Есть,— кивнула я, чувствуя себя обвиняемой на допросе у строгого прокурора.
— Да ты кушай, кушай!
Я с сомнением скосила глаза на грязную, в комьях земли, свеклу. За кого меня здесь принимают?
— Оба? — тем временем требовательно осведомилась баба.— И мамка, и батька?
— Оба,— кивнула я, заметив за соседским забором упитанную хавронью, которая с явным гастрономическим интересом поглядывала на свеклу в моих руках.
— Вот и ладненько,— лицо хозяйки прояснилось,— сват и сваха, значит. Промышляют чем или хозяйство ведут?
Свинка тем временем уже поравнялась с забором и про- сунула пятачок между досками, жадно принюхиваясь к свекле. Осталось только подловить момент!
— Мама — по хозяйству, папа — промышляет.— Воспользовавшись тем, что Кузькина мать наклонилась к грядке, чтобы подвязать огурцы, я убрала руку за спину и протянула свеклу голодной хавронье. За спиной душераздирающе чавкнуло, в руке заметно полегчало.
Кузькина мать, вздрогнув, разогнулась и с подозрением уставилась на меня. Я пару раз жевнула и облизнулась.
— Свеколка у вас — объедение!
— Ты уже всю съела? — поразилась она.
Вместо ответа я вынула руку из-за спины и продемонстрировала все, что осталось от щедрого угощения,— ботву.
