Сергей Шкенёв - Пёс имперского значения
— Нет, — Роман Григорьевич покачал головой. — Зная о моём плохом зрении, Геродот Евграфович предложил стреляться на старинных дуэльных пистолетах…, собака.
— Собак не трогайте, — глаза Израила опасно прищурились.
— Значит её самка, — покладисто поправился Карасс. — Пот из этого пистоля я Полуграфова и того-с…
— Так всё же застрелили?
— Нет, отстрелил.
— Чего?
— А всё что было, то и отстрелил.
— Страсти-то, какие! — ужаснулся Раевский.
— Ага, — грустно согласился Роман Григорьевич. — Только ему всё одно это без надобности было, а я три месяца под следствием провёл. Работу вот потерял, пришлось в такси устраиваться.
— Вы кто по специальности будете, разрешите полюбопытствовать? — Берия достал из кармана блокнот.
— В последнее время занимался проектированием холодильных установок.
Лаврентий Павлович кивнул, перевернул несколько страниц и задумался, делая пометки карандашом. С этим всё понятно. Сейчас из въевшейся привычки к коллекционированию профессионалов подберёт подходящую вакансию, и запузырит Карасса куда-нибудь в жаркие края, в Кушку или Мары, где офицеры от скуки развлекаются гонками на ишаках или метанием на дальность ядовитых змей. А чего? Мне приходилось неоднократно бывать в тех местах по работе и пить тёплую водку. Холодильники там просто необходимы. Но, видимо, у Берии имелось своё видение ситуации.
— Роман Григорьевич, а вы не хотите вернуться на историческую родину?
— Это куда?
— Ну, допустим, в Баварию.
— Простите, но мои предки приехали в Россию из Померании.
— Да? — Лаврентий опять заглянул в блокнот. — Её Антон Иванович не отдаст. Может согласитесь на Шлезвиг-Голштейн?
— Каким образом? — Карасс, не привыкший к глобальности наших мыслей, пребывал в некотором недоумении. ОН даже выключил двигатель своего такси, тарахтевший на холостом ходу и мешающий разговору.
— Элементарно, — подхватил Раевский. — Вы его завоюете.
— Как, я же штатский?
— Не вопрос, — Изя театральным жестом рванул на груди блузу, под которой оказался лейб-гвардейский мундир со всеми регалиями. Потом вытащил неизвестно откуда здоровенный акинак, видимо хранимый ещё с битвы на Каталаунских полях, и плашмя хлопнул Романа Григорьевича по плечу. — Поздравляю вас прапорщиком. Лаврентий Павлович, пишите приказ.
— Уже готово, — Берия протянул лист бумаги. Потом ещё один. — Вот это записка к барону фон Таксу, найдёте его в Советском Союзе. И запомните пароль: — "Здравствуйте, вы не из Конотопа? Могу предложить капканы на волков". Отзывом будет следующая фраза: — "Спасибо, но нам нужны только на Капланов" Всё понятно?
— Так точно! Когда выезжать?
— Не торопитесь, товарищ прапорщик, — укорил Израил, приводя одежду в надлежащий вид. — Мы же ещё не обмыли ваше звание.
— Тогда в "Клозери де Лила"? — Карасс завёл машину.
— Упаси, Господи! — в ужасе воскликнул Изя. — Кто же вспрыскивает новенькие погоны в непотребном кабаке?
— А сам? Напомнить?
— Чего? Ты про "Донон"? Так он стал непотребным только на вторые сутки нашего пребывания там. Так что не надо гнусностей… Едем к "Максиму"!
Житие от Израила
Утро, хмурое утро, кто же тебя выдумал? Что, Гавриил уже когда-то говорил эти слова? Вполне может быть, только легче от этого знания не становится. Где я? Или мы? Да, точно мы, вот Лаврентий Павлович спит в вычурном кресле с позолоченными ножками, а из-за балдахина роскошной кровати доносится знакомое похрапывание непосредственного начальника. А кто тогда на диване калачиком свернулся? Точно, инженер Карасс, нас же вчера четверо было.
Осторожно слезаю со стола, на котором лежал, завернувшись в бархатную портьеру, сорванную с окна, и оглядываюсь. Под ногами паркет блестящий, на стенах картины развешаны, в камине дрова потрескивают. А ничего, уютненько так, только на мой вкус комната слишком уж просторная. А сортир куда спрятали? За этой дверью нет, за той тоже, а тут что у нас будет? Пальма экзотическая, в деревянной кадушке, одна штука. Ладно, сойдёт.
И сразу даже и в голове прояснилось, настроение улучшилось, а общее самочувствие поднялось от отметки "и чего я вчера не умер" до уровня "плохо, но не смертельно", да там и стабилизировалось. Без скрипа открылась высокая, под три с лишним метра, дверь, и вошёл странный для этого времени человек. На вытянутых руках, затянутых в белые перчатки, он нёс перед собой поднос. Напудренный парик с косицей сзади, красная ливрея с позументами, на ногах башмаки с бантами, короткие штаны чуть ниже колена и чулки всё того же белого шёлка. Лакей? Мы что, ещё глубже в прошлое провалились?
Человек меж тем подошёл ближе и поклонился, протягивая поднос. А на нём стояли четыре вместительных рюмки и блюдечко с огурчиками. Вот это понимаю, вот это забота! Я только успел выпить ледяную тягучую водку, как лакей всё так же молча подал серебряную вилку с наколотым на ней крохотным, в мизинец величиной, произведением засолочного искусства. Эх, красота! Мечта любого интеллигента и либерала. Чтобы вот так, в ливрее и белых перчатках… В том смысле — им приносили, а не как обычно, наоборот.
— Можешь идти, любезнейший, — отпустил я слугу. — Остальные сахибы ещё спят. А водку оставь.
— Ты кого там гоняешь? — послышался из-за балдахина хриплый голос Гавриила.
— Лекарство от утренней усталости принесли. Будешь?
— Буду! — генерал Архангельский вылез из кровати, на которой спал по-походному, не раздеваясь, и пошёл к столу, царапая паркет подкованными сапогами. — Водка холодная?
— Ледяная.
— И огурцы?
— Не ананасы же…
— Мираж, — Гиви медленно выцедил рюмку сквозь зубы и добавил, как-то странно ухмыляясь: — Зря ты, Изяслав Родионович, вчера ресторан спалил.
— Когда?
— Пожалуй, что и сегодня, — Гавриил посмотрел на часы. — Примерно в половине пятого утра.
— Как?
— Дотла. Да ты не переживай, культурно отдохнуть мы успели.
Не помню, честное слово не помню. Наверное всё же добрался до проклятого абсента. А Архангельский такого рассказал….
Нет, сначала всё было прилично и благопристойно — икра за бешеные деньги и почти бесплатное шампанское, цыганские скрипки и вышитые рубахи польских балалаечников, заменивших вернувшихся на Родину русских. Да…, а потом я всё же потребовал от поляков снять смазные сапоги, от которых воняло дёгтем, и заставил сплясать мазурку Домбровского босиком на столе. Зато потом, после разгона оркестра, как отметил Гиви, стало тихо и спокойно. Это ещё помню.
И даже то в памяти отложилось, как подсел к нам земляк, представившийся майором Филипповым, присутствующим в ресторане инкогнито и с очень секретным заданием. Звание мог и не говорить, всё равно пришёл в форме. Мы с Виктором Эдуардовичем немного поспорили, обсуждая способы убиения генералов Краснова и Шкуро, которых ему зачем-то непременно требовалось устранить. Причём самые изощрённые майор пытался продемонстрировать на официантах, справедливо называя их агентами британской разведки. Кровопролитию помешало только прибытие в "Максим" потенциальных жертв, появившихся для обмытия выхода новой, но лживой книги Краснова. О, вспомнил! И чего Гаврила меня обманывает? Ресторан был подожжён не из прихоти и пьяного куража, а для сокрытия трупов. Кстати, того, который Шкуро, ликвидировал лично Лаврентий ударом шампура в печень. Очень уж Палычу фамилия пациента не понравилась. Я так Архангельскому и сказал. А он… он просто в душу плюнул своим новым вопросом:
— Ты больше ничего не помнишь?
— Всё помню. А что-то ещё было?
— Было. Зачем Лувр купил?
— Какой?
— Вот этот, что вокруг.
Я огляделся. Действительно, знакомые интерьеры. Лет двести прошло, а почти ничего не изменилось, разве что картины другие и висят не так.
— Слушай, Гиви, не ругайся, а? Хороший ведь дворец, самим ещё пригодится. А за сколько купил, не помнишь?
— И знать не хочу! — отрезал Гавриил. — Только расплачивался ты с директором музея облигациями государственного займа тысяча девятьсот сорокового года.
— Как же он их взял?
— Не догадываешься? А кто полтора часа убеждал недоверчивого француза, что в СССР экономика социалистическая, пятилетка за три года выполняется, и советское правительство печатает деньги в соответствии со сверхплановым календарём?
— А он?
— А что он? Всплакнул от умиления, подписал бумаги, среди ночи съездил в мэрию заверить их, и позвонил своему зятю, начальнику одного из отделений "Лионского кредита".
— Ему зачем?
— Так, решить некоторые семейные вопросы. Думаю, что сейчас всё их семейство стремительно продвигается в сторону корсиканской границы.
— А этот, который в ливрее?
— Лакей?
— Ага, чего он тянется?
