Андрей Белянин - Колдун на завтрак
— Слава Тебе, Господи, что мы есть! И слава Тебе, Господи, что мы казаки!
Наверное, всё-таки получилось не так уж громко, я же ещё и выпрямиться толком не мог, не то чтоб на ноги встать. Но после этих слов самой короткой казачьей молитвы на душе вроде бы стало легче. Тише стало и спокойнее. Оборотень больше не вернётся. Днём мы с хлопцами выкопаем эту мразь и сожжём, как учил отец Григорий. Призрак бывшего аптекаря не тронет Катерину, не войдёт в Оборотный город, не появится на улицах наших сёл, и даже сама память о нём сгинет быстро. Человек всегда помнит только хорошее, а всё плохое — оно как накипь, его надо счищать с сердца и идти дальше, своей дорогой, потому что если…
Мои пустопорожние размышления прервал заунывный вой чумчар, раздавшийся так близко, что я вздрогнул.
И какого же лешего, спрашивается, мне стукнуло в башку переться сюда одному?! Говорил же Прохор, возьми казаков, так нет! Их пожалел, не хотел никого подставлять, а теперь меня кто пожалеет? Ох, права была Катенька, даунито я и есть…
Каким невероятным усилием воли я сумел подняться, быстро зарыть запечатанную клизму в той же грязной земле и, подняв пистолет, встретить ближайшего гада прямым выстрелом в лоб, — эх, кто бы знал, кому расскажешь…
Но теперь уже шесть или семь чёрных силуэтов бросились ко мне со всех сторон. Ближайший в длинном прыжке ударил меня в грудь, опрокинув навзничь, но, прежде чем чумчара пустил в ход зубы, я, схватив его за подбородок, свернул нечисти шею. Только успел вроде заметить оскаленные пасти остальных и проститься с белым светом, как три грохнувших выстрела едва не оглушили меня окончательно. Ну и ночка…
— Иловайский, кинто, ты живой, э? Скажи, что нэт, я всех их ещё раз паубиваю! Зарэжу всех, да! — Возбуждённый грузинский батюшка протянул жилистую когтистую руку, помогая мне подняться из-под навалившихся на меня трупов чумчар. Подоспевшие Моня и Шлёма тут же подставили плечи, потому что дойти сам я бы не смог уже никакими силами.
— Спасибо… очень вовремя, — пробормотал я, повиснув на двух преданных кровососах. — Откуда вы здесь?
— Гуляли, э…
— Вот врать не надо, а? Гуляли они… Нашли милое место с чумчарами под ручку вечерний моцион совершать. Хозяйка послала?
— Она всех послала, — весомо поддакнул Моня. — Не только нас, от её визга почитай половина Оборотного города по заграничной родне эмигрировала и вернётся не скоро.
— Да уж, послала так послала, — довольно ухмыльнулся Шлёма. — А мы наверх дёрнули, денщика твоего проведать. Только он злой какой-то, тоже нас послал… в ту степь! Но ведь правильным маршрутом, раз мы тебя нашли. Чё молчишь, хорунжий?
— Устал человек, нэ видишь, да? В село его нэсите, паближе к людям. Я здэсь ждать буду. Чумчар мёртвых старажить. Зачэм свэжему мясу зря прападать, ходите быстро, бичо, туда-сюда, э…
Я смутно помню, как меня вприпрыжку донесли до околицы, облокотили на чей-то хрустнувший забор и бросили там под нарастающий собачий лай. Вроде как я сам по тому же заборчику выбрался на улицу, где был подхвачен нашими станичниками и куда-то отнесён. Помню лишь сон… Красивый и короткий, как поцелуй.
Мы с Катей идём по незнакомому городу, вокруг высоченные дома, и в каждом людей проживает — на целое село! Вокруг магазины да трактиры, телеги самоходные, в них народ странный, все одеты, как моя спутница, и на меня смотрят с эдаким недоумением. Но любовь моя кудрявая, сияя глазами влюблёнными, ведёт меня под руку уверенно и гордо, а на моём синем мундире матово играет первый серебряный крест Святого Георгия…
Чем сон закончился, не помню, а утром меня разбудил тёплый аромат гречневой каши, заботливо принесённой моим суровым денщиком.
— Прохор, прости, я…
— Как поп говорит — пусть тебя Бог простит! А я прощу, как в могилу опущу, — беззлобно рассмеялся он, укутывая меня своим тулупом. — Лежи, паря, не слушай меня, дурака старого. Тебя наши по ночи принесли едва живого, но, видать, и ты этой нечисти хвост накрутить сумел.
— Откуда знаешь?
— Дак здоров же я, ваше благородие! — В доказательство мой денщик прошёлся передо мной едва ли не вприсядку. — Эх, кузькина мать, нас за так не обломать! Стерва ты несносная, отвали, безносая!
Ну, если он так саму смерть костерит, значит, жить будет. Хотелось бы понять, с чего такой прогресс: Катино лекарство помогло, боязнь возвращения двух медиков с клизмой или тот факт, что в этой самой клизме на данный момент и находится пленённый аптекарь-оборотень?
Кстати, не забыть бы аккуратно выкопать его и сжечь на закате вместе с останками тела. Он вроде так и говорил, что Тьма отпустила ему лишь несколько дней и срок истечёт именно сегодня к вечеру. Будем считать, что злодей не уложился… А что делать, мы в России живём, у нас всё не по расписанию.
— А ты сам чё разлёгся-то, хлопчик? — прервал мои философствования бодрый Прохор, хотя сам только что велел не вставать. — Поднимайся давай, мордень умывай, кашу ешь, небось не околеешь. Да и бегом к дяде, уж он при всём параде, ждёт в колеснице тебя повезть жениться!
— Какая ещё колесница? — поморщился я — желание вставать резко пропало.
— Дак бричка обычная, колесницу я ради красного словца ввернул. Но ждёт-то по-любому.
Я встал, кряхтя как старик, с надеждой ожидая немыслимых болей во всех местах. Угу, как же, обломись, сын казачий, на коже ни синяка, ни царапинки, как будто бы все вчерашние страдания пришлись на чью-то чужую шкуру. Даже похвастаться нечем, голова не болит, живот в целости, боевых шрамов не наблюдается. Ну и ладно, жив ведь, а всё прочее ерунда, не стоит и Бога гневить…
До дядиных апартаментов добирались пешим строем, по дороге Прохор заставил меня подробнейшим образом отчитаться во всех событиях вчерашней ночи. Пару раз порывался выругаться матом, но сдерживался, то есть понимал, что иного выхода, кроме как идти на аптекаря одному, у меня просто не было…
Мой титулованный дядюшка Василий Дмитриевич при полном мундире действительно ждал меня, развалившись в небольшой двуколке. Рыжий ординарец, также без малейших признаков недомогания, самодовольно пощёлкивал семечками на облучке.
— Разрешите доложить, ваше превосходительство?!!
— Не ори, оглашенный! От бес, аж лошади дёрнулись, — буркнул мой дядя. — Апосля доложишь. Я к генерал-губернатору Воронцову на завтрак, ну и вообще… Так что, шалопай, ты со мной али как?
— И рад бы, да не могу — служба, — почти не кривя душой, вздохнул я. — Мне ещё оборотня сжечь надо и клизму с привидением уничтожить, а уж тела чумчар, надеюсь, упыри и без меня доели.
— Тьфу, ажно слушать такое противно. Не хочешь жениться, значит?
— Не хочу, дядя.
— Ну и пёс с тобой. — Он разгладил усы, подтянул мундир на пузе и, звеня орденами, протянул: — А может, ты и прав, может, хватит мне по супруге безвременно ушедшей печаль влачить. Съезжу-ка да и посмотрю ещё разок, может, и глянусь молодой, покуда ты глупостями на голову страдаешь.
— Совет да любовь, — едва ли не одновременно благословили мы с Прохором.
Дядя плюнул, перекрестился и, уже трогаясь, словно бы вспомнил о чём-то, с замедленной театральностью помахивая небольшим конвертом:
— Вроде как по твою душу, утром на подоконник легло. Откуда только, не знаю… Вскрыть али сам?
Я в два гигантских прыжка догнал «колесницу», на ходу цапнул письмо и едва не завертелся волчком от счастья — Катенькин почерк ни с чем не спутаешь!
— Ну открывай давай, не томи, — безапелляционно приобнял меня за плечи старый казак. — Небось на свиданку приглашают? Раз такое дело, видать, девка дозрела и зовёт неспроста — знай целуй в уста!
Я покосился на этого бородатого рифмоплёта, повертелся так и эдак, надеясь укрыть от его любопытства милый текст, понял, что фигу, и, мысленно махнув рукой, вскрыл конверт. Из него выпала маленькая картинка из чудо-машины «принтера» — цветной портрет младшей дочки губернатора. Короткий текст с обратной стороны пришлось прочесть вслух, даже дважды, но легче от этого не стало…
«Иловайский, что происходит? Это девица или оружие массового уничтожения?! Бабка Фрося доложила, как сия Барби краснеет при упоминании твоего имени и уже стишки любовные в альбом пишет. Я не поняла-а…»
— Эй, ты куда побёг, ваше благородие-э?! — донеслось мне вслед из сиреневой дали.
— В Оборотный город, — скорее подумал, чем ответил я. А вот успею ли до того, как кареглазая любовь моя с дивной грудью сама себе всё напридумывает и примет гневное скоропалительное решение! Ну, баба Фрося, ну удружила, ну погоди…
Часть третья
КРОВЬ НА КОНФЕРЕНЦИИ
…Если бы в тот день меня не сумел остановить Прохор, я бы, наверное, здорово наломал дров. Ну то есть прорвался бы с саблей наголо в Оборотный город, наорал на бесов под аркой, спровоцировал местных на очередной мордобой, добрался до Хозяйкиного дворца, сдал девицу Ефросинью и Христом Богом клялся бы, что у меня с губернаторской дочкой ничего не было. Согласитесь, это было бы легко и даже абсолютно честно.
