Михаил Успенский - Кого за смертью посылать
Жихарь погрустнел.
— Не убереглись мы, значит, — сказал он. — Ну, веди — вот тебе рука.
Он ухватился за протянутую голую кость, и под его пальцами кость снова обросла молодой крепкой плотью.
— Признали? — снова спросила девчонка.
— Так ты, значит…
— Да! — крикнула девчонка и закружилась вокруг него. — И она — это я, и сама я — это я! Как же ты до сих пор не понял?
Она достала из-за спины ту самую бесполезную покупку — серп на цветущей ветви.
Потом подскочила к богатырю и поцеловала так, что стихла всякая боль, сгинула усталость, расправились плечи и загорелись очи.
— А меня! А меня! — подпрыгивал плоский Колобок.
Девчонка опечалилась.
— Второй раз по-другому поцелую, — предупредила она.
— Знаю. Понял, — кивнул Жихарь.
— А хочешь — совсем за тобой не приду?
— Раньше бы обязательно сказал — хочу… Но я же не Кощей.
— Умница, — сказала она. — А Кощея мне так жалко стало — больно уж он пригожий!
— Только ты смотри, — сказал Жихарь. — Предупреди как-нибудь!
— Чтобы мыши одежду изгрызли? — засмеялась девчонка. — Ладно, будет тебе знак…
— А я-то! А я-то! — надрывался Колобок. Она подняла Гомункула и звонко чмокнула промеж изюминок.
Колобок немедля округлился, зарумянился и начал пыхать жаром, словно только что из печки.
— И еще, — сказал Жихарь. — Яр-Тур… С ним как теперь будет?
Перед ним снова возникло безносое белое лицо.
— Я его забрать не могу, — сказала Смерть. И вздохнула — уже девчонкой.
— А я его на свете оставить не могу, — сказала Жизнь. — Придется ему теперь спать на невидимом острове до тревожного часа… Ладно, заговорилась я с вами, а у меня ведь столько дел накопилось — души вынимать и души вкладывать, сеять и убирать, валить и поднимать, сушить и соками наливать, губить и родить, из земли вытаскивать и в землю загонять, жечь и леденить, ранить и лечить, здороваться и прощаться, встречать и провожать, расцветать и вянуть…
— А что с Мироедом-то? — решил уточнить Жихарь.
— Ему теперь долго придется себя по кускам собирать!
Жихарь кивнул — но с большим недоверием.
— Ну, я пошла. Спасибо за все…
— Погоди! — крикнул богатырь. — Нам ведь по дороге!
Девчонка округлила глаза.
— А коса-то? — напомнил Жихарь. — Беломор ее, небось, три ночи напролет точилом наяривал!
Девчонка развела руками.
— Ну ты, парень, горазд! — сказала она. — Никак от тебя не отвяжешься! И подмигнула.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Кто книгу прочел, пусть вина поставит, А коли нет денег, закладывай платье.
«Песнь о моем Сиде»— Конечно, нам за ней не угнаться, — сказал Колобок, прихорашиваясь. — За ней только Симеону бегать…
— Вот вроде все сделали, — сказал Жихарь. — А как-то тревожно.
— Вот чудак! Да нам теперь люди по земле ступить не дадут — на руках будут носить! В каждом доме портреты повесят! Встретят с песнями и цветами!
Но покуда их встретили только Леший да Боровой — без цветов, без песен.
Лесные хозяева выглядели повеселее прежнего, но смотрели на вернувшихся победителей с каким-то сожалением.
— Выводите прямо в город, — сказал Жихарь. — Нас там ждут.
— Ждут, — повторил Леший.
— Все жданки съели, — добавил Боровой.
— Угрюмый народ эти лесные, — сказал Колобок. — Природа ликует, возрождаясь, кругом вторая весна наступила, а они — бу-бу, бу-бу…
И в самом деле — те листья, что лежали на земле, пожелтели и свернулись, а на ветвях и на кустах пробивались новые, блестящие и липкие. Птицы старались переорать друг друга, гоняясь за комарами и мышами. Зайцы порскали прямо из-под ног, уходя от проголодавшихся лисиц и волков. Колобок всем зверям показывал средний пальчик на кулачке и приговаривал:
— Съели? Съели?
— Ну ты и злопамятен! — сказал Жихарь. Леший повернулся к ним.
— Спасибо, — сказал он и обвел свои владения лапой.
— Старались, — ответил Жихарь.
— Первым делом закажу себе золотую карету, — предполагал Колобок. — Выпишу карликовых лошадок. Найму троих мелких арапчат — один за кучера, двое на запятках. Приоденусь как следует. Выкуплю у тех мужиков Глупого Милорда, чтобы гостей встречал… Ах, ведь мне еще домик нужен!
— Так и быть, пожертвую тебе собачью будку, — сказал Жихарь. — А я трое суток буду отсыпаться… Как жить-то хорошо!
— Помирать не надо, — согласился Гомункул.
— Ну, если баня не топлена, — сказал Жихарь. — Ох я всех разгоню! Ох я вложу ума! Ну да Кот с Дроздом такого не допустят…
Из сплошной зелени послышался свист. Леший откликнулся совиньм уханьем.
— Ты куда это нас привел? — закричал Жихарь. — Или мы тебя обидели?
— Тихо, — сказал Леший. — Не хватало еще людей сюда навести…
— Да вы что, сдурели?
Леший вывел их на поляну, к той самой разбойничьей избушке, где прошло детство богатыря. Ярко светились новые оконные рамы. На крыше сидел Кот и что-то там прилаживал. Из-за избы доносился визг пилы.
— Пришли, — сказал Леший и растворился среди веток.
— Ох, — сказал богатырь.
С противоположной стороны на поляну выбрел кузнец Окул, волоча за собой толстенную сосновую лесину. Увидел князя и пошел навстречу. Руки у него были все в смоле.
— Что случилось? — спросил Жихарь и понял вдруг, что за всякую победу нужно платить.
— Все живы, — сказал Окул. — Главное, что все живы.
— Да где же они? — закричал богатырь.
— Тихо. Спят они. В избе. Мы всю ночь сюда добирались… Если бы не Леший…
— Да ты можешь объяснить толком? — прошипел Жихарь.
— Я понял, — сказал Колобок. — Понял, что вместо золотой кареты будет мне медный таз…
— Вот так, — сказал кузнец. — А ты что думал? Что будут ковры под ноги стелить?
— Что случилось в городе, прокопченная душа?
— Княжеский терем сожгли, — сказал Окул. — И всех твоих там хотели сжечь.
Спасибо старым разбойникам, я бы один без них не отмахался. И места этого в лесу не нашел бы.
— Набег? — воскликнул Жихарь.
— Кабы набег. Свои. Наши, столенградские.
— А дружина куда смотрела?
— Ты же всех на заставы отправил. Да и не стал бы я надеяться на дружину.
Не будут они тебе больше подчиняться. Там теперь указчиками Заломай и Завид. Не казнил ты их в свое время, пожалел.
— А народ-то что же? Против законного князя пошел?
— Был ты народу добрый князь, а теперь ты народу первый враг.
— Это почему же?
— А кого за Смертью посылали? Кто ее снова в мир привел?
У Жихаря от обиды и ярости перехватило глотку.
— Так я же для них…
— Объясняй теперь. Когда Смерть воротилась, многие попадали замертво. Ну, кому-то от старости уже было положено, кто-то себе сдуру шею свернул, кого-то тюкнули сгоряча по темечку… Ты думал, они станут твои заветы блюсти?
— А Беломор что делал?
— Да косу эту дурацкую точил дурацким камнем. На него первого и набросились. Выживет ли, неведомо.
— Выживет, — сказал Жихарь. — Она к нему теперь добрая.
— Как белены объелись, — продолжал кузнец. — Мужики, бабы, детишки, старики… Орут: «Смерть Жихарю! Смерть пособнику Смерти!» Только могильщики да гроботесы за тебя заступались, но им тоже досталось. Княгиня хотела к народу выйти, да я не позволил, вывел через тайный погреб ее с княжнами и маленьким.
— Они-то чем виноваты?
— Вражеское семя потому что! — сказал Окул. — Когда терем жгли, казну твою растащили. Тут и дружина подоспела, мужиков раскидали, посекли, сами стали золото делить. Друг дружку тоже посекли, так что побитым гроботесам работы досталось много. Опять же ветер поднялся, сгорело чуть не полгорода.
— Ой, дураки, — сказал Жихарь. — А если соседи сделают набег? Кто их в бой поведет?
— Есть такое мнение, что снова надо звать на княжение Жупела-Кипучую Серу.
Образы его в каждой избе, даже на улицах намалеваны. Стоят вокруг зеленой лужи, той самой, из которой он народился, зовут, кличут, причитают… И, сказывают, бурлит что-то в луже, пена идет…
— А Карина к отцу ехать не захотела?
— Там же мачеха, — сказал кузнец. — Вот когда Жупел вылезет снова из грязи в князи, то Апсурда, конечно, к нему переметнется. А пока нечего у кривлян делать. Да и со степняками нашли время поссориться — договор разодрали, Сочиняевы гусли разбили. Теперь нас с восхода некому прикрывать.
Снова Жихарь оказался виноват перед всем белым светом.
— А твои-то как? Семья, подмастерья?
— На заимке, — сказал кузнец. — Где угольные ямы. Кузнецов, сам знаешь, от колдунов не отличают… Ох, Жихарь, как бы наш старый черт с крыши не сверзился!
Еле успели добежать до избы — почтенный разбойник действительно сверзился, да еще на лету заехал конопаткой по голове подхватившему его Жихарю.
