ОПГ «Деревня» 3 (СИ) - "Alchy"

От предложений великого русского полководца не отказываются и деревенские поплелись за Александром Васильевичем в столовую. При свете нескольких свечей расселись за столом, Олега послали к себе в комнату за спиртным, на что Суворов с прискорбием заметил: «У справных хозяев завсегда наливки на кухне стоят, али в погребе, а вы, одно слово — лекари! У себя всё прячете…» Серёга встал на защиту коммуны деревенских в заводе: «Мы же русские люди, Александр Васильевич! А столовая для всех, а тут и учителя, и заводские живут, поставь в общий доступ алкаху, считай сорван и учебный процесс, и производственный!»

В процессе символического распития (что там ноль пять на пятерых мужиков) генералиссимус посоветовал прислушаться к разумному совету полковника Ершова и заниматься своим делом: «Вот-вот император приедет, да не один, а с семьей и всеми вытекающими в виде свиты и придворных. А вы тут о политике во всеуслышание орете, привыкли там в будущем, со своим интернетом — к безнаказанности!»

Потом, слегка размякнув — успокоил потомков по поводу судьбы страны. Реформы в армии шли полным ходом, перетрясли кадровый состав, обучали грамоте всех солдат. Уменьшения срока службы рекрутов до пятнадцати лет разом освобождало большую массу солдат. «Сейчас им азы грамоты преподадут, чтоб писать-читать умели и в отставку якобы. А на самом деле, пристроим в гражданские службы, кои по вашему подобию обустроим. Про конституцию и разделение власти читали?» — Суворов дождался утвердительного кивка и продолжил: «Сейчас, после манифеста о трехдневной барщине — будем следить за исполнением на местах сего указа, тщательно и с неуклонным наказанием за его неисполнение. В вашей истории этот манифест на местах саботировали и сопровождалось всё неизбежными крестьянскими волнениями, мы рассчитываем на это же. Так что и грамотных людей для освоения рубежей страны поприбавится, и крестьян немного, из особо буйных. Так крепостное право будем изживать, не разом, но без всяких там выкупных платежей и прочих поблажек землевладельцам, особенно крупным».

Заодно предостерег потомков от слишком тесного общения с должными приехать сановниками, мечтательно проговорив: «Там таких прожженных интриганов привезут — не все обратно в столицу вернутся, половина по дороге сгинет, кто от рук татей, кто от зверей диких…» В общем, обнадежил и напутствовал на дальнейшие свершения, после чего велел всем расходиться, а Серёге с Егором — не задерживаться нигде и ехать домой завтра с утра. Причем, задерживая взгляд на Егоре — посулил: «Рвутся попы с тобой в богословском споре сойтись, хе-хе-хе!»

Егор еле нашел комнату, отведенную Ксюхе, та вопреки его предположениям — не спала, а ломала глаза при свете трех свечей, разбирая какие-то записи.

— Видно, как ты по жене соскучился! — Сказала с укором, не отрываясь от бумаг.

— Да Александр Васильевич политинформацию проводил, еле вырвался! — Подошел Егор к Ксюше и мягко, но настойчиво оторвал от канцелярской работы.

Доказав жене, как он по ней соскучился, не преминул поинтересоваться:

— А чо у тебя за бумаги на столе, Ксюх? Неужто сказы уральские удалось собрать?

— А то! — Оживилась Ксюха. — Что в Сатке, что здесь в Златоусте, полный комплект! С минимальным расхождением от первоисточника!

— Да ну⁈ — Неподдельно удивился Егор. — Не может быть!

— Чо не может то, — зевнула Ксюша. — я тоже поначалу удивилась, потом расспросила, от кого они это услышали. Думала, про дедов и прадедов скажут, а оказалось, детям в школе учителя читали, они дома пересказали. Это что, вот в Сатке, после того как там наши подростки на исправление две недели отбывали, так фольклор народный обогатился, аж уши заворачиваются! Не говоря о словарном запасе…

Глава 21

Южный Урал, апрель 1797 г.

Разверзлись хляби небесные и дорога из Златоуста в Сатку превратилась в типичную беду России. На Уреньгу забрались кое как, благо со стороны завода подняться было всего ничего и дальше стали спускаться под горку. На особо крутых спусках приходилось слезать с лошади, облегчая ей работу. Копыта скользили на каменистой осыпи, смешанной с глиной, а на обуви налипало по килограмму этой же раскисшей смеси. Как верно выразил общие чаяния один из казаков: «Что ходили вчера в баню, что зря…»

Благополучно преодолев перевал — курящие спрятались под раскидистой сосной, закрутить самокрутки и перекурить перед дальнейшей дорогой.

— А раньше тут заправка и кафешка была, — с ностальгией заметил деревенский, — щас бы шаурму из морозильника, разогретую в микроволновке, заточить… Егор, а чо тут табак такой беспонтовый, не как у нас?

— Это не тут табак плохой, это у нас то, что мы курили, к табаку никакого отношения не имело, — поучительно пояснил Егор. — Отходы табачного производства, соусированные никотиновой жижей с химозой лютой.

— Вы бы вообще курить бросали, — внезапно угрожающим тоном посоветовал участковый. — щемить наверное начнем курильщиков. А то на нас окружающие смотрят и видят образец для подражания, не говоря о детях, те ваще обезьянничают…

Все дружно покосились на здоровую кривоватую самокрутку, дымившуюся в руке у Серёги, но спорить не стали, докурили в относительной сухости и взгромоздившись по седлам — продолжили путь, пусть и не под проливным, но от того не менее досаждавшим дождем. Егор, поддавшись очарованию погоды, которая нашептывала то о меланхолии, то о суициде — приотстал от основной группы и затянул себе под нос, как обычно — не в такт и дурным голосом:

Школьник, Бау.

Участковый, заслышав заунывный вой — поморщился, приотстал и укоризненно заметил:

— Братан, мы же договаривались! Не пой, это не твое! Ну или в бане там, когда никого нет!

— Баня у нас общественная, не уединишься! — Огрызнулся Егор. — А дома жена беременная, тоже не попоешь. Какие вы все, сука, чувствительные!

— Ну будет тебе, — примиряюще сказал участковый. — Чо за гнусь то хоть пел, я такого не слышал?

— Папку телеграмовскую разбирал, с сохраненками. У меня там по умолчанию сохранялись все медиа, как чуял. Вот под семьдесят гигов всякой хрени, от политоты до музыки из чатов, осколки нашего времени считай, раритет… А это музло норм, зря ты так, поставлю дома, как доберемся. Припев по крайней мере зачетный.

— Ностальгируешь, значит, тоже хочешь вернуть свой две тысячи седьмой⁈

— Тьфу три раза! — Сплюнул Егор. — Я в седьмом первый год в лагере чалился, никогда этого мема не понимал! Да я и по нашему то времени не особо скучаю, какие там у нас перспективы были? Одна неопределенность и постоянное пробивание дна, новости без испанского стыда невозможно смотреть. А тут у меня Ксюха, дети скоро и сам я начальник химической промышленности, министр практически. А сейчас страна поболее той Российской Федерации, из двадцать первого века, ещё не успели все полимеры и территории просрать…

По донельзя раскисшей дороге в Троице-Саткинский завод добрались только под вечер. Завидя дымы заводских труб — приободрились, и даже лошади, умотанные дорогой — прибавили шаг. Судя по времени — ночевать предстояло при заводе, желания штурмовать на ночь глядя Калым-гору ни у кого не возникло. Подъезжая к заводоуправлению — обратили внимание на бодро передвигающуюся по пруду посудину, исторгающую из трубы вполне себе явственные клубы дыма. «Ай да молодцы!» — Не смог сдержать восторга Егор: «Пока мы фигней в лесах страдали и от клещей отбивались — пароходик запустили! Пошел по озеру дымок! Только он какой-то не кошерный, колес не видно, видать не доделали. Хотя прет бодрячком, что не может не радовать!» «Деревня ты, братан!» — Укорил его участковый: «Даже я знаю, что колесные — отстой, наши сразу с гребным винтом сделали. Не удивлюсь, если там паровая турбина стоит, чо мелочиться то…»