Лана Туулли - Короли и Звездочеты
- Конечно, - кивнул Октавио, лихорадочно соображая, как же ему быть. Принцесса, милая принцесса… Конечно, он желал ей счастья всей душой, но кто он, вчерашний разбойник, а кто она - наследница тысячелетней королевской династии! - Это самое… не брошу… это самое… люблю…
Ангелика радостно завизжала и бросилась Октавио на шею.
- Гудеран! - деловито крикнул Лорад. - Где ты там?
Когда явился старший принц, Громдевур был морально готов к тому, что его запрут в какой-нибудь темнице, за оскорбление Короны. Вместо этого Гудеран и Лорад обменялись заговорщицкими взглядами:
- А ты, оказывается, был прав, - хлопнул король сына по плечу. - Так, с Ангеликой я определился. Давай сочинять завещание дальше…
Оказывается, таким образом его величество изволило позаботиться о судьбе дочери. А что? И генерал Громдевур - человек заслуженный, без сомнения, достойный, и будущему королю Гудерану - правителю умному и справедливому, но уж слишком далекому от войн и сражений - компетентный советник по армейским делам пригодится… Да и Ангелика - кто ж поймет этих женщин? - влюбилась в Октавио по уши.
Больше года Октавио наслаждался немыслимым, неземным счастьем. Поначалу придворные, глядя на эту странную пару - семнадцатилетнюю юную Ангелику и громоздкого, похожего на разбойника генерала - хихикали; после того, как Октавио немножко подправил улыбки самых упертых зубоскалов, смеяться перестали. Они бы поженились по весне, в канун нового года, но сохнущий от хворей Лорад ворчал, маялся, страдал, и дочь не решалась оставить его одного надолго.
Тут, как мышка из ларя с мукой, выскочил мэтр Нюй.
Он начал пророчить Ангелике, что «Аль-Кушар искривляет орбиту Аман-Бусара», «знаки Анкха смущают дома Лебедя и купель Скорпиона», «апогей зенита перевешивает в созвездии Посоха», «Змея кусает свой хвост», «Волки грозят затмением Охотнику и Кувшину», «Кот смещает равновесие»… Понять что-то в этой звездочетской ерунде было невозможно, но Ангелика вежливо слушала, кивала, соглашалась и обещала, что немедленно примет меры.
Когда Лорад дал поручение, проверить, какие беды творятся в горах Восточного Шумерета, Ангелика, дождавшись, когда отец окончит аудиенцию, выскользнула следом.
- Октавио! А может быть, ты не поедешь?
- Как это - «не поедешь»? Меня его величество попросил. Не бойся, душа моя, - он нежно поцеловал невесту в лоб, - сейчас мэтр Фледегран телепортирует меня в Луаз, там я возьму отряд; четыре дня - добраться до Монти, еще три-четыре дня - там на месте во всем разобраться; еще четыре дня - обратно. Ну, еще один день положим на всякие непредвиденные заминки - и через каких-нибудь тринадцать дней я вернусь. Обязательно.
Ангелика всхлипнула:
- Мэтр Нюй пророчит тебе неприятности.
- Дайте сюда мэтра Нюя, и он мигом поймет, что ошибался, предсказывая неприятности мне, - хвастливо пообещал Октавио.
Ангелика невесело улыбнулась сквозь подступающие слезы.
- Пошли, - потянула она Октавио в башню придворного мага. - У меня есть для тебя подарок. Я прошу принять его - чтобы он хранил тебя от бед.
В башне их уже ждал мэтр Фледегран. Он попросил Октавио вытянуть правую руку и тонкой кисточкой принялся наносить замысловатый узор на внутренней стороне ладони. Было немного щекотно, немного горячо, - а потом Фледегран положил на ладонь Громдевура тяжелый золотой медальон с миниатюрным портретом Ангелики.
- Постарайтесь хотя бы два дня поменьше тревожить артефакт, чтобы он лучше укрепился, - посоветовал маг, перебинтовывая ладонь с погрузившимся в нее медальоном.
- Мэтр Фледегран, - объяснила Ангелика, - вложил в артефакт заклинание, предупреждающее об опасности, плюс заклинание, снимающее чужое воздействие на твой разум. А рисунок, сделанный на ладони, поможет тебе не потерять мой портрет.
- Да я бы и так ни за что на свете не потерял, - улыбнулся Октавио, прощаясь. - Помни - через тринадцать дней. Я вернусь.
И восемь дней из назначенного срока уже прошли.
Вместо того, чтобы спешить в Луаз, он сидит рядом с двумя странными незнакомцами, смотрит в синее ночное небо, стараясь найти хоть одно знакомое созвездие, и ждет неизвестно чего…
Неужели был прав козявка Нюй, что предрекал Октавио Громдевуру всяческие беды? Сначала крестьяне эти, хитрецы доморощенные, - то тролли у них шалят, то гоблины расплодились, потом чернокнижник, колдующий посреди горной дороги… Когда Октавио попытался проткнуть колдуна копьем, тот вдруг подпрыгнул вверх; и конь, не сбавляя хода, угодил в синюю дыру, вдруг образовавшуюся в том месте, где стоял маг. Потом… что было потом, Октавио плохо понял. Его подхватило и закружило потоком расплавленного ярко-синего света, и вдруг выбросило на каменистый склон. Он, помнится, еще не удержался в седле - вернее, не удержался умбирадец[7], тоже испытавший на своей конской шкуре воздействие магии, упал на колени, скатываясь по склону вниз, а Октавио тяжело и неловко вывалился из седла, чтоб не придавило.
Отряхнув пыль и оглядев расцарапанные ладони, Октавио с удивлением убедился, что медальону Ангелики падение не повредило. Нет, всё так, как говорил придворный маг: если сосредоточиться, то можно увидеть золотой медальон, прячущийся за золотистыми замысловатыми рисунками. А стоит приказать медальону спрятаться - так и нет его. Всего лишь ладонь с рисунком, похожим на цинскую татуировку.
Некоторое время - Октавио сам не мог сказать, сколько именно, но усталость навалилась зверская, - он блуждал по степи, не зная, как отыскать человеческое жилье. Какой-то заколдованный круг снова и снова выводил его на ту же гору - хотя называть эту возвышенность «горой» означало оскорбить вершины Восточного Шумерета, - где и закончилось его «магическое перемещение». Потом какой-то козел встретился - увы, не настоящий, а то бы пообедал, а человеческий, наглый и самоуверенный, так что его пришлось проучить да сбросить с холма вниз, чтоб не выпендривался. Прошлой ночью, когда он набрел на растерзанное монстрами тело, Октавио даже, чего скрывать, обрадовался появлению людей.
Удивился, откуда у них такое нелепое оружие, почему они так странно одеты, но и обрадовался - сейчас он узнает, где спрятался маг-чернокнижник, который так зло подшутил над ним, Октавио Громдевуром…
Ан нет. Вместо этого Октавио отвели в странный дом, где лысый низкорослый крепыш по прозванию Лукин долго объяснял ему, что тот попал в «параллельный мир». Фр… придумает же человек подобные байки… хорошо хоть, накормили… А то он так проголодался за время блуждания по горам…
Как вкусно пахнет свежая кровь… - вдруг медальон в ладони нагрелся. Еда… Мр… вкусно… Мой живот наполнится теплым мясом… и я буду спать на нагревшихся каменных глыбах…
- Началось, - Октавио сжал плечо Волкова.
Убедился, что Волков сбросил мечтательность и готов к решительным действиям. И, осторожно подобравшись к Прытковецкому - тот, будто загипнотизированный, следил широко открытыми блестящими глазами за только ему видимой точкой на небосводе, - повторил процедуру пробуждения. Не спать! Монстры идут!
Волков приник к прибору ночного видения. В зеленоватом сумраке колыхались очертания какой-то крупной твари, раздирающей сурка на части. Большая, да. Это единственное, что было понятно. А вот количество ног… или это хвост? Какие странные движения! Может, если подойти поближе, будет понятнее? А аппетитная, должно быть, зверушка… - подумалось Волкову, как будто он сквозь сон слышал далекое радио, - Хмм… а я так голоден… Надо подойти поближе…
- Куда! - ухватил Октавио Волкова за куртку и оттащил обратно в укрытие. Резко ударил всё еще спящего с открытыми глазами Прытковецкого под ребро: - Чего заснул, убогий? Стреляй промеж глаз! Сказано - стреляй, пока не улетел!
Федотушка замешкался, заворочался в тесном для его богатырского сложения убежище, и поедающая приманку тварь забеспокоилась, учуяла что-то, притаилась, ожидая нападения.
Первый выстрел был сделан впопыхах, и лишь раззадорил ночного гостя. Второй раз Прытковецкий успел поймать цель в окуляре прицела. Открыв от удивления рот, Федот несколько раз нажал на спусковой крючок. Звук выстрелов - почти не различимый из-за глушителя - и противный чавкающий отклик попавшей в плоть пули. Всё?
Проклятая тварь, утробно рыча от боли, бросилась вверх по склону. На то, чтобы одолеть расстояние до убежища охотников, ей потребовалось всего дюжина ударов сердца - тварь была сильна, непередаваемо, нечеловечески, неестественно сильна и подвижна. Не успел стихнуть отзвук последнего из выстрелов Прытковецкого, как громадные когтистые лапы зверя уже скрежетали по камням, за которыми притаились Волков и Октавио.
