Ольга Мяхар - А обещали сказку…
– Нарываешься?
Меня сунули на подоконник, как какую-то вазу. Временно сижу молча, все еще с отвисшей челюстью и стеклянными глазами. Боюсь верить и радоваться. Это как-то … чересчур. Я ж почти замужем! Бли-ин…
Вампир подошел к охотнику. Движения – мягкие, плавные. Словно тень. Хорт усмехнулся и вытащил меч из ножен на стуле. Я судорожно вздохнула и замотала головой. Надо собраться, надо собраться и … к примеру – броситься между этими двумя. Желательно на когти вампира, защищая грудь любимого. Хотя… он тоже вампир… боже, о чем я!
А из пальцев Вирха действительно медленно выходили длинные тонкие лезвия, отражающие блики пылающей за окном полной луны. Он прикрыл глаза и… исчез. На целых две секунды. Как и Хорт. В эти две секунды мое сердце не билось.
Визг, вопли, мат-перемат и две боевые свинки сидят на ковре, пытаясь рычать на орущую на них птичку.
– Потоптались! Ежели я тут лежу, значит – Ковер?!! Вот так и ходИте!!! Аж три раза! НА ВСЁ ПОДРЯД НАСТУПИЛИ!!
Меня трясет. Не пойму – от страха или от холода? Крысками они были… хуже. Не такие… милые. Нет. Все-таки трясет от смеха. Вырвавшегося из горла с полувсхлипами, полустонами. Ржу, сползая на пол и вцепившись рукой в подоконник. А свинки. Презрительно осмотрев друг друга, молча пошли ко мне.
Я обоих взяла на руки, прижала к сердцу и тихо прошептала на мягкие ушки:
– Ни за что вас теперь не расколдую. Слишком вы мне дороги. Оба. Ужас в глазах мохнатиков. Злобный ржач ковыляющей ко мне феи за их спинами.
Глава 27
Всё шло чудесно. Я уже неделю была просто счастлива. Я ела со свинками, пила со свинками, даже купалась с ними. Обе при этом сидели на краешке бочки и смотрели на меня такими масляными глазками…, словно я зря изрезала три простыни, сооружая более или менее приличный купальник.
Фея отходила, поправлялась и ела в три горла. Собственно, только с ней я и могла поговорить. И сейчас, сидя по уши в ароматной воде, я – общалась с птичкой, сонно зевая и жмурясь от удовольствия. Свинки попискивали на подушке, снова что-то не поделив. Та, что с алыми глазками – пыталась что-то объяснить той, что с черными, бурно при этом жестикулируя. Черноглазая при этом ковырялась миниатюрным мечом в зубах и мрачно кивала. Это что… заговор? Мне ж интересно.
А что? Вот возьмут и сделают и меня свинкой… так коллективом и заживем. О, жуть какая.
– Марин. – Со стола. Довольно.
– А? – Отвлекаясь от этих лап.
– Еще вино есть?
– Так бутылка же была?!
– Ну… – Глубокомысленно. – Была.
– Пьянь.
– Иди ты. Помолчали. Продолжаю плескаться. Клонит в сон.
– Слушай…, а он и вправду в меня влюблен?
– Вправду. Хмурюсь.
– А ты сейчас о ком?
– А какая разница? – Отодвигая лапой блюдо с сыром. От греха, так сказать, подальше.
– Хм… то есть оба?
– Нет.
– Придушу. – Нет, ну сколько можно мотать мне нер…
– Хорт любит по-настоящему. А Вирх… по-родственному. – Загнула пьяная фея. Свинки застыли и медленно обернулись, навострив ушки.
– Как это… по-родственному? Тяжелый вздох со стола. Но мне все же объяснили.
– Одно тело – одна душа. Так повелось со дня сотворения мира. Есть, конечно, тела с двумя… но не душами, а половинками, дополняющими друг друга.
– Я – половинка?
– Не перебивай.
– …
– Тело Вирха смогло вместить в себя аж две души! Я, как-то это не совсем ожидала – думала, что твой дух выбьет его, и всего делов.
– Хм…
– Но вы удержались. Оба. И даже сумели сосуществовать какое-то время. Вывод – вы души настолько родственные и похожие, что связь между вами – гораздо сильнее любой другой. Пока ясно?
– Не очень. – Хмуро.
– Он тебе брат, ты ему – сестра. Так понятно?
– Э-э…
– Ну. Образно, говоря. А так – всё раз в сто круче, выражаясь твоим языком.
– У-у…, а свадьба?
– Ну, можете пожениться. Мне-то что?
– На брате? – С ужасом.
– Да хоть на свинке! Отстань, я спать хочу.
Смотрю на свинок. Те снова о чем-то шепчутся. Ох, и не нравится мне эта их сплоченность перед бедой. А что делать?
И уже засыпая и подгребая обоих посвистывающих пушистиков к груди, я неожиданно окончательно и полностью поверила. Что Хорт меня любит. По-настоящему любит! И я его… очень сильно. Люблю.
Утро выдалось свежим и бодрым. Сначала в открытое окно ворвалась молния и попала в птичку (сверкающий силуэт не верящее смотрел на мир, искря разрядами), потом ливанул дождь, грохнул гром, и … мне пришлось доползти до окна и с грохотом его закрыть, зевая и приглаживая колтун на голове. Вернувшись к кровати – с умилением посмотрела на скатившихся в ямку на подушке свинок. И рухнула на них, засыпая в падении. Свинки выжили. …
Еще через час меня снова разбудили стоны со стола. Я замычала и дернула ногой. Стоны стали громче и пронзительней. Кинула файерболом, сумев наколдовать его во сне! Я крута.
Визг и жар резанул по нервам. Пришлось отправить вслед заклинание холода. Там что-то ососулилось – я не вникала. Свинка с черными глазами тихо икнула. Алоглазая провела пальчиком у горла, кивая второй и мрачно щурясь. Черноглазая еще разок икнула. Потом сопели уже все втроем.
До обеда меня так никто и не разбудил. Ура!
А в обед…
Сев на кровати и зевая во весь рот, я встала и подошла к столу. Черно-грязно-серая мокрая сосулька смотрела на меня человеческими глазами, раскрыв клюв. Зрелище… ужасало. Пришлось опустить несчастную в воду (бочку еще не убрали) и оставить плавать так.
– Так. Я – за едой. Скоро буду. Тебя полечить?
Глаза сосульки расширились до предела. Я расценила это, как вежливый отказ.
– Ну, как хочешь. Ребята, вы со мной?
Свинки мрачно сидели на подушке и синхронно показывали мне средние пальчики. Что-то на меня с утра все обижаются.
И только выходя за дверь, я вспомнила, что этот знак – один из завершающих в заклятье подчинения. Пушистики просто хотели подчинить меня своей воле! Улыбнувшись, я смущенно зарылась пальцами в волосы. А я уже испугалась… хм. А что бы они стали делать потом? Хотя, понятно что – заставили бы их расколдовать. Фигу. Они чересчур миленькие. И выбирать не надо.
И этот монстр (в моем лице) бодро зашагал на кухню с целью выпросить полноценный обед у повара. На кольцо, которое я вчера сунула хозяину, трактирщик вообще обещал содержать меня тут не меньше месяца и сносить все капризы. Что не могло не радовать.
– А вот и обед! Свинки свисали с краев бочки и мрачно смотрели на воду.
– Эй, вы чего это там? Ой… фея.
Подбегаю и тоже склоняюсь над водой. К поверхности поднялись крохотные пузырьки, я разглядела что-то черное в глубине.
Фею вытащила, подлечила и напоила вином. Птичка отошла и попыталась высказаться – не получилось, горло все еще работало плохо. Я только порадовалась, сочувствуя в целом.
Грызуны жрали сыр, повернувшись ко мне спиной и сидя в тарелке с фруктами.
– Ну… и чего дуемся?
Сажусь. Беру бутерброд и осторожно чешу ноготком за ушком Хорта. В палец плотоядно вцепились. Глаза сверкнули и… окосели. Послышалось чмоканье, а свинка блаженно осела на четыре лапки. Блин… совсем забыла, что он вампир.
Вторая свинка крайне неодобрительно смотрела на своего собрата. Сую ей в нос второй палец. Хоть и больно.
Палец царственным жестом отодвинули. Снова сую, выбив зуб и чуть не заехав в глаз. Укусил. Чмокают вместе. Хм… я их вполне могу прокормить.
– Им бы хватило и пол капельки. – К фее вернулся голос. Сидит рядом с вазочкой, в которую я налила вина, и смотрит на нас мутными глазами. – У них эта… зависимость будет. И ломка. Возможно.
Отбираю пальцы. Угу, а кто мне их отдаст? Пришлось бороться не на жизнь, а на смерть! Но пальцы отодрала, а икающие свинки упали на стол и начали с умным видом пересвистываться, жмуря глазки.
– И что теперь с ними будет?
– Ну…, один раз – еще не страшно. Но больше не рискуй.
Бултых. Фея все же навернулась в вазу и теперь вполне довольная лежала в алой жидкости, потягиваясь и отпивая прямо с поверхности.
– Да, кстати… у твоей крови есть и еще одно свойство.
– И какое? – Почесывая пузо пушистику.
Вспыхнуло. Грохнуло. Два полуголых мужика возлежали на столе, опасно накренившемся вбок.
– Оно устраняет ранее наложенное на вампиров заклятие.
– Я уже догадалась. – Сквозь зубы. Отводя руку от брюшного пресса Вирха. А на меня смотрели две пары самых незабываемых во всем мире глаз. Гм… пойду я, пожалуй. Прогуляюсь. И дверь с грохотом врезалась в косяк.
Глава 28
Меня догнали. Вернули. Прибили… заклинаниями к кровати, и устало уселись на стульях рядом, прожигая гневными взглядами и разыскивая признаки совести на лице. Я старательно изображала раскаяние и хлопала длинными ресницами. Говорить не рисковала – опасалась, что поймут: не раскаиваюсь.
