Терри Пратчетт - Пехотная баллада
— Э… Уолти, — сказала она.
— Да, Полли?
— Ты вроде как на прямой связи с Герцогиней?
— Мы разговариваем, да, — задумчиво ответила Уолти.
— А ты бы не могла попросить у нее кофе? — жалобно сказала Полли.
— Герцогиня двигает только маленькие, очень маленькие предметы.
— Хотя бы несколько зерен! Уолти, нам очень нужен кофе. Сомневаюсь, что желуди его заменят.
— Я помолюсь, — пообещала Уолти.
— Спасибо. Помолись, — сказала Полли и, как ни странно, ощутила проблеск надежды. Маладикт страдал от галлюцинаций, а Уолти обладала уверенностью, способной гнуть железо. А это прямо противоположно галлюцинациям. Уолти словно видела то, что было скрыто от всех остальных.
— Полли, — окликнула Уолти.
— Что?
— Ты не веришь в Герцогиню? В настоящую Герцогиню, а не в ваш трактир.
Полли взглянула в худенькое, острое, напряженное личико.
— Ну… говорят, что она умерла… и я молилась ей, когда была маленькая, но, раз уж ты спросила… э… я не очень верю, что…
— Она стоит прямо у тебя за спиной. За правым плечом.
Воцарилась тишина. Полли обернулась.
— Никого не вижу, — сказала она.
— Я рада за тебя, — Уолти протянула ей пустую кружку.
— Но я никого не увидела!
— И все-таки ты обернулась.
Полли никогда не расспрашивала о Работной школе. По определению, она была Хорошей Девочкой. Ее отец пользовался влиянием в городке, а она прилежно работала, почти не зналась с парнями, а главное, отличалась умом. В достаточной мере, чтобы каждый день делать все то, что и остальные люди, выросшие в атмосфере монотонного, нерассуждающего безумия, то есть в Мунце. Полли знала, что замечать, а чего не замечать, когда повиноваться, а когда притворяться, когда говорить, а когда держать язык за зубами. Она постигла науку выживания. Как большинство девушек. Но если девушка бунтовала, или отличалась опасной честностью, или болела чем-то необычным, или была нежеланным ребенком, или обращала на молодых людей больше внимания, чем считали допустимым старухи, или, самое страшное, плохо умела считать… тогда она отправлялась в Школу.
Полли не знала, что там творилось, но воображение услужливо заполняло брешь. Она задумалась, как меняет человека эта проклятая мясорубка. Крепких, как Холтер, Школа закаляла и снабжала прочной броней. Что касается Тьют… трудно сказать. Она была тихой и застенчивой, пока в ее глазах не отражался свет пламени, а иногда он вспыхивал, даже если поблизости не было никакого огня. Но такие, как Уолти… Когда с тобой плохо обращаются, сажают под замок, морят голодом, бьют и унижают Нугган знает как (да, подумала Полли, Нугган скорее всего знает как), когда вынуждают глубже и глубже уходить в себя… что ты там найдешь?
И тогда ты смотришь из этой глубины на единственную улыбку, которую видела в жизни.
Последним в дозоре стоял Джекрам, потому что Маникль готовила. Он сидел на обомшелом валуне, с арбалетом на коленях, и что-то рассматривал. Он резко обернулся, когда Полли подошла, и она успела заметить золотой блеск, прежде чем непонятный предмет скользнул за ворот.
Сержант опустил арбалет.
— Топаешь как слон, Перкс, — сказал он.
— Простите, сержант, — ответила Полли, хотя и знала, что шла тихо. Джекрам взял кружку и указал на склон холма.
— Видишь вон тот куст, Перкс? Справа от бревна.
Полли прищурилась.
— Вижу, сержант.
— Ничего не замечаешь?
Полли вновь напрягла зрение. Что-то явно было не так, иначе Джекрам не стал бы спрашивать. Она сосредоточилась.
— У куста странная тень, — наконец сказала она.
— Молодчина. Потому что за ним сидит наш незваный гость. Он наблюдает за мной, а я за ним. И больше ничего. Он удерет, как только кто-нибудь двинется. И он слишком далеко, чтобы всадить в него стрелу.
— Это враг?
— Вряд ли.
— Друг?
— В любом случае нахальный стервец. Ему плевать, что я его засек. Ступай в лагерь, парень, и принеси-ка тот большой лук… Вон он!
Тень исчезла. Полли вглядывалась в лес, но вечерний свет уже слабел, и между деревьев ползли сумерки.
— Это волк, — сказал Джекрам.
— Вервольф? — уточнила Полли.
— С чего ты взял?
— Сержант Тауэринг сказал, что в отряде вервольф. А я уверен, что нет. Мы бы это уже выяснили. Наверное, вервольфа видел Тауэринг и его люди.
— В любом случае тут ничего не поделаешь, — сказал Джекрам. — Серебряная стрела не помешала бы, но где ж ее возьмешь.
— А ваш шиллинг, сержант?
— Думаешь, можно убить оборотня кусочком олова?
— У вас есть настоящий шиллинг, сержант. Вы его носите на шее вместе с золотым медальоном.
Если уверенность Уолти гнула железо, то взгляд Джекрама его плавил.
— Не твое дело, Перкс, что я ношу на шее. И если кто-нибудь попытается забрать у меня шиллинг, я буду пострашнее вервольфа. Понял?
Он смягчился, увидев испуганное лицо Полли.
— Когда поедим, пойдем дальше и найдем для отдыха местечко получше. Там, где проще обороняться.
— Все устали, сержант.
— Поэтому я и хочу, чтобы вы были на ногах и при оружии, если наш гость вернется с друзьями, — сказал Джекрам.
Он проследил взгляд Полли. Золотой медальон вновь выскользнул из-за ворота и виновато покачивался на цепочке. Сержант поспешно сунул его обратно.
— На память… об одной девушке, — сказал он. — Не спрашивай. Это было очень давно.
— Я ни о чем и не спрашивал, сержант, — отступив на шаг, произнесла Полли.
Джекрам опустил плечи.
— Верно, парень. Не спрашивал. И я тоже тебя ни о чем не спрашиваю. Хорошо бы нам раздобыть для капрала кофе.
— Согласен, сержант.
— А наш руперт мечтает о лавровом венке, Перкс. Такой-разэтакий герой, навязался на нашу голову. Ничего не соображает, драться не умеет… никакого прока, черт возьми. Он только и думает о героической последней схватке и о медали, какую пошлют его старушке матери. Я пережил несколько героических последних схваток, парень, и вот что тебе скажу: это просто бойня. Блуз ведет вас на смерть, помяни мое слово. Что вы тогда будете делать? Да, нам пришлось разок-другой подраться, но это еще не война. Думаете, у вас хватит силенок выстоять, когда встретятся сталь и плоть?
— Вы ведь выстояли, сержант, — ответила Полли. — Вы сказали, что пережили несколько героических последних схваток.
— Да, парень, но сталь была в руках у меня.
Полли шагала обратно по склону. А мы ведь еще даже не добрались до Кнека, думала она. Сержант вспоминает девушку, которую когда-то оставил… ну, это нормально. Холтер и Тьют думают только друг о друге… ничего удивительного, после Работной-то школы… а что касается Уолти…
Полли задумалась, выжила бы в Школе она сама. Огрубела бы, как Холтер, или наглухо замкнулась изнутри, как те безымянные служанки, которые приходили, уходили и работали что есть сил? Или, может быть, она превратилась бы в подобие Уолти и нашла потайную дверь в собственной голове? «Пускай я ничтожна, но я говорю с богами».
…Уолти сказала, что не имеет в виду трактир. А разве Полли говорила ей про «Герцогиню»? Нет. Впрочем, она рассказала Холтер. Вот и объяснение. Все понятно. Холтер, должно быть, обмолвилась при Уолти. Ничего странного… не считая того, что с Уолти почти никто не разговаривал, потому что это было очень трудно. Она держалась слишком напряженно и скованно. Но это — единственное объяснение. Ну да. Иных просто не должно быть.
Полли вздрогнула и вдруг поняла, что кто-то идет рядом. Она подняла глаза и застонала.
— Ты ведь моя галлюцинация?
— ДА. ВЫ ВСЕ В СОСТОЯНИИ ОБОСТРЕННОЙ ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТИ, ВЫЗВАННОЙ ОБЩИМ ПСИХИЧЕСКИМ СОСТОЯНИЕМ И НЕДОСТАТКОМ СНА.
— Если ты — галлюцинация, откуда ты это знаешь?
— Я ЗНАЮ, ПОТОМУ ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ. Я ПРОСТО МОГУ ЛУЧШЕ СФОРМУЛИРОВАТЬ.
— Я ведь не умру, правда? В смысле, не прямо сейчас?
— НЕТ. НО ТЕБЯ ВЕДЬ ПРЕДУПРЕДИЛИ, ЧТО ТЫ КАЖДЫЙ ДЕНЬ БУДЕШЬ ИДТИ БОК О БОК СО СМЕРТЬЮ.
— Э… да. Так сказал капрал Шкаллот.
— МЫ С НИМ СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ. ОН, ТАК СКАЗАТЬ, ПОСТУПАЕТ КО МНЕ В РАССРОЧКУ.
— А ты не мог бы стать… менее видимым?
— КОНЕЧНО. ВОТ ТАК ЛУЧШЕ?
— И чуть тише, если можно.
Воцарилось молчание. Видимо, оно и было ответом.
— И почистись, — сказала Полли в пустоту. — А мантию не помешало бы выстирать.
Никто не ответил, но ей стало немного легче.
Маникль приготовила говяжье рагу с клецками и травами. Невероятно вкусное. И вдобавок загадочное.
— Не припомню, чтобы нам встречалась корова, рядовой, — сказал Блуз, протягивая тарелку за второй порцией.
— Э… так точно, сэр.
— Тем не менее ты раздобыл говядину?
— Э… да, сэр. Когда приехал тот газетчик… ну, пока вы разговаривали… я подобрался к его тележке и заглянул…
