Андрей Белянин - Ржавый меч царя Гороха
— Мить, только без фанатизма, — заранее предупредил я, ложась животом на мокрую горячую лавку.
— Не извольте беспокоиться, Никита Иванович, — бесстрашно обливая меня едва ли не крутым кипятком, откликнулся он.
Мой предсмертный вопль был мгновенно погашен тяжёлым ударом векового дуба (не меньше!), стукнувшего меня по лопаткам. Потом к нему присоединилось второе дерево, словно былинный великан начал работать двумя руками, и моих сил хватало лишь на то, чтобы дышать, и то через раз…
— Держись, батюшка участковый, не робей, отец родной! — надрывался красный Митя, едва различимый в густейших клубах пара. — Щас мы с вас все болезни-хворости вышибем!
Дух он из меня вышиб мигом, поэтому любым «болезням-хворостям» тоже не позавидуешь. Я пытался уползти с лавки, пользуясь тем, что скользкий и в мыле, но Митьку на мякине не проведёшь…
— Вы ж так упадёте, Никита Иванович! Позвольте-кась я вас за ножку белую да пяточку розовую попридержу покуда… А теперича берёзовым веничком, а?!
— А-а-а!!! — не своим голосом возопил я, но он воспринял это как подтверждение и продолжил свою гестаповскую работу.
— И ещё водичкой тёпленькой отполируем… да мочалкою! Раз-два, раз-два, раз-два!
По-моему, у меня со спины слезла вся кожа. Сил орать уже не оставалось да, собственно, и никогда не было, но тут он окатил меня ведром колодезной воды, и я сразу ожил. В смысле заорал…
— А-а-а, твою же мать в юриспруденцию-у!!! Митя хотел ответить чем-то ободряющим и уже заново макнул веник в кипяток, но тут в двери постучали. Он стыдливо прикрылся шайкой и осторожно распахнул дверь. В тот же миг к нам был безжалостно втолкнут бунтарский дьяк Филимон Груздев. Абсолютно голый, с крестиком на шее и в той же многострадальной скуфейке на голове.
— Христу Господу в молениях припадаю, ибо не сам в сие чистилище ступил, но был ввергнут против воли прекраснодушной бабушкой Ягою! Дай ей Бог долгих лет жизни и всяческого благополучия! А ты, ирод стоеросовый, дверь прикрой, я ж материться буду, дак, не ровён час, услышит. Ну её, милейшую, от искушений греховных подальше…
Мой младший сотрудник послушно сделал, что велено, и вопросительно уставился на меня.
— А ты подвинься-ка давай, сыскной воевода, — нагло прикрикнул дьяк. — Небось в бане-то генералов нет!
— С удовольствием уступлю место, — легко встал я и подмигнул. — Митя, мочи арестованного.
— Дозволяете?
— Прошу, — от всего сердца подтвердил я. — Уж расстарайся, пропарь нашего дорогого гостя как следует. Я пока в предбаннике с квасом отдохну.
— Вот энто правильные слова, — важно дёрнул куцей бородёнкой дьяк. — За то, может, я вам и арест прощу, и плаху смертную заменю монастырским покаянием. Чай, уж царский-то зять всякое себе позволить могёт. Небось уже и не хвост собачий, а…
Я вышел, чтобы не слушать продолжение. Дикий вопль гражданина Груздева напомнил мне собственные испытания, но, учитывая, что я лично попросил Митю поусердствовать, спасения пылкому женишку не было. Мне оставалось лишь наслаждаться холодным кваском в предбаннике и пропускать мимо ушей все крики, вопли, визги, всхлипы, мольбы, проклятия, мат, уговоры, клятвы, угрозы, обещания и всё такое прочее, доносившееся из парной. Хотя вскоре именно угрозы навели меня на хорошую мысль…
— Откуда у вас меч? — на минуту приоткрыв дверь, проорал я.
— Не скажу, сатрапы, палачи, Навуходоносоры сопливые-е!
— Митя, продолжай…
Через пару минут «белорусский партизан» в скуфейке сдал первые позиции.
— Да нашёл я его, нашёл! Пустите на волю, фараоны египетские, я уже намылся-а…
— Где нашли?
— Не скажу! Непочтительно просишь у царского-то зятю-у… уй-юй! Горячо-о!!! И листик прилип куда не надобно-о-о…
Ну вот примерно в таком ключе мы пообщались минут пятнадцать — двадцать. На моей памяти это был один из самых эффективных допросов при полном содействии задержанного. Что, согласитесь, весьма приятно…
Не буду никого грузить специфичной дьяковской манерой речи (это самая вежливая формулирована для обозначения его поганого языка), но в общем и целом он рассказал вполне достаточно. В тот день, когда бесы собирались красть меч, гражданин Груздев, как вы понимаете, традиционно сшивался за дверями.
Возможно, Горох слишком эмоционально орал на сестру Марьяну, потому что какие-то обрывки чутким слухом Филимон Митрофанович уловил, сообразив, что больше всего царевна хочет замуж, но так, чтоб по-книжному и романтично. А главную роль сыграл копчёный угорь…
— Да не украл я его, не украл, ироды семипалатинские! Взял на пробу! Государя-батюшку охранить, вдруг в том угре яд был, а?! А вы сразу веником бить… Нету в вас понимания деликатности моменту… волки вы все… Аи!!!
Короче, этот аферист, критикан и мелкий жулик в наглую спёр с царской кухни здоровущего копчёного угря, завернул его в мешковину и спрятал под бревном у ворот. В ночь кражи меча он, естественно, попёрся краденое доставать, а на обратном пути столкнулся нос к носу с тремя низенькими незнакомцами, несущими свёрток в лапах…
Взаимный испуг, короткая свалка, все бросают награбленное и бегут, но шустрый дьяк опомнился первым, схватил свой свёрток и удрал через тайную калиточку. А на трёх «мужичков» напали дворовые псы, и, что там было дальше, гражданин Груздев «знать не знает, ведать не ведает»… Хотя, прижми мы его покрепче, так этот гад сознался бы, что он же и спустил собак.
— А дома, в келье своей убогой, разворачиваю свёрточек тяжёлый, возжелав оскоромиться рыбкою на нервной почве, а там…
Ну, дальше можно не разжёвывать. Первое, что осознал хитромордый дьяк думского приказу, это то, что он и есть «прекрасный принц с волшебным мечом» и рыжеволосая красавица царских кровей на коленях умоляет его взять её под венец. С этими мыслями он крепко выпил, наутро протрезвел, раскаялся и, по его словам…
— Да я уж и пошёл вернуть кормильцу меч эн-тот проклятущий! Уж и в холстинку завернул да понёс! А тут слышу — участковый помер… Вот, думаю, горе великое, сердце ретивое защемило, подогнулись ножки резвые, думаю, ох, не дойду… Вернул меч домой, а сам в каб… в храм, свечи заупокойные ставить да молитвы по душу твою возносить! А ты, стервец, чтоб тебя черти в аду по-содомски приняли…
— Митя, где мочалка?
— Не надо мочалку-у-у!!!
Когда я вышел из бани, чистый и просветлённый, все показания дьяка чётко довершали картину преступления и гарантированно достраивали кусочки мозаики, полностью совпадая с показаниями пленных бесов. Держать его и дальше в отделении не имело никакого смысла.
Тем более что бесы в порубе слёзно умоляли сотника Еремеева болтливого гражданина Груздева к ним больше не подсаживать, ибо ноет он без меры, матерится, аж уши полыхают, и склоняет сокамерников принять его вину на себя, в чём покаяться публично, а уж он потом на всенощной отмолит…
— Спасибо, что загнали меня в баню, — вернувшись в горницу, искренне поблагодарил я мою смущённую домохозяйку, расставляющую тарелки на столе.
— Да не за что, касатик… Баня, она от всего лечит и душу, и тело. Без баньки на Руси никак нельзя…
— Вот тут согласен, — серьёзно подтвердил я. — И даже более того! От лица всего отделения выражаю вам отдельную благодарность за то, что сунули под Митькину руку дьяка Груздева!
— Не выдержал допроса? — понятливо подмигнула Яга, разрезая свежайший пирог с капустой и грибами.
— Раскололся, как орех Кракатук, при первом же лёгком постукивании по дряблым ягодицам берёзовым веничком.
Бабка хихикнула про себя и положила мне самый большой кусок, типа заслужил.
Я сел за стол и отвёл душу, поскольку только сейчас ощутил совершенно зверский голод! Да и неудивительно, если вспомнить, сколько времени мы мотались по всем служебным надобностям. Фактически с утра в желудке был лишь лёгкий завтрак, обеда не было вообще, а ужин такой поздний, что все петухи в Лукошкине уже давно прокукарекали отбой и преспокойно спали, сунув голову под крыло. За окошком стояла ночь. Это когда же солнце-то сесть успело? Хотя если моё воскрешение происходило на фоне тонкого предзакатного золота, то… или…
— Никитушка, да ты ж спишь за столом, — разбудил меня голос бабки. — А ну марш к себе наверх, в постелю тёплую!
— А-а? Да, простите, действительно устал. Но сейчас царь придёт, мы его вызывали.
— Это ты поторопился, соколик, — укоризненно протянула моя домохозяйка. — Но что сделано, то сделано. Давай-ка я тебе чайку бодрящего налью да и подождём государя ещё часок. Ужо вдвоём-то небось продержимся…
Я вызвал Еремеева, уточнил у него распорядок дежурств и передал короткие указания на завтрашний день. Кроме Митиных походов и бунта, больше ничего криминального не произошло. Лично меня немного напрягали его разборки с тёткой Матрёной. Просто потому, что рано или поздно всё действительно придёт к серьёзному конфликту.
