Ника Ракитина - Дело о физруке-привидении
Девочка душераздирающе вздохнула.
— Мы можем даже выйти на какое-то серьезное преступление, — подлил масла в огонь Максим и заглотил булочку. — Ведь дело может казаться незначительным только на первый взгляд. Все думают — несерьезно, а потом выходит…
— Ты меня убеждаешь?
— И не думал.
Катька решилась. Не переводить же тетрадку на дурацкие стихи. А тут преступление. Кража. Может, даже со взломом. Если бы всю метелку похитили — это ясно, соседи. Но ручку… Надо поинтересоваться, была ли метла с ручкой у них в отряде.
— Прискакала, — со слезами в голосе произнесла воспитательница Жанна Юрьевна. — А мы тут твою крысу ловим.
Катька легкомысленно тряхнула волосами:
— Она у меня самостоятельная, сама вернется.
Слезы почти вырвались в истеричное рыдание:
— Но я же не могу… не могу сидеть спокойно, когда тут, по корпусу, бродит крыса!
Девчонки, обступив воспитательницу с Катькой, внимали.
— Она не кусается. Ее, главное, не пугать.
Шокированная Жанна сбежала с крыльца:
— Это меня, главное, не пугать! Предупреждали меня — не езди.
— Жанночка, — позвала ее от качелей Елена Тимофеевна, которую мальчишки за глаза иначе, чем Ленка, не звали. — Покурим.
Юрьевна дернулась: так откровенно, при детях?
— У меня крыса в корпусе.
— И по-моему, не одна, — ухмыльнулась Ленка, поглядывая на суетящихся девчонок. — Пошли, не съест ничего твоя крыса. Понимаешь, у нас ручку от метелки…
И повлекла Жанночку в сторону туалета. Катька поняла, что ей тоже туда нужно. И тоже немедленно. Но воспитательница третьего отряда говорила тихо, и ничего разобрать не удалось.
Елене Тимофеевне с самого начала понравился этот мальчик, Симрик Максим, который топтался сейчас невдалеке с тетрадью и ручкой в руках. Да, он был слегка полноват, но кто у нас без недостатков? Зато от него исходило ощущение солидности и здравого смысла, он не взрывал вокруг корпуса песок и не пинал, азартно матерясь, футбольный мячик, отчего в домике дребезжали стекла.
— Тебе что-нибудь надо, Симрик?
Она сидела с Жанночкой на скамейке, прислонившись к деревянной стенке домика и блаженно вытянув ноги, и сосредоточенно жевала апельсиновую корочку. Полдник минул, а до ужина далеко. Самое время со вкусом отдохнуть, пусть себе гоцают. Лишь бы окна не поразбивали.
Максим подошел, вежливо улыбнулся:
— Можно присесть?
Потрясенная Ленка подавилась корочкой. От современного подростка она такой вежливости не ожидала.
— Д-да… — воспитательница выплюнула останки корочки и быстренько затолкала ногой под скамейку.
— Видите ли, я собираю свидетельские показания. Вы были первой, обнаружившей пропажу ручки?
Ленка покрутила шеей. Той вдруг стало очень тесно в просторном вырезе сарафана.
А Максим открыл тетрадь и приготовился записывать. Какие-то записи наверху страницы были, Ленка едва не умерла от любопытства на месте, но плохое зрение… Может, Жанночка разглядит? У Жанны Юрьевны выражение лица оказалось не умней ее собственного, что Ленку весьма утешило.
— Да, я первая.
— Вспомните, пожалуйста, как это произошло.
— А протокол надо будет подписывать? — заинтересовалась Ленка.
Ребенок широко улыбнулся:
— Нет, это частное расследование.
— Тогда пошли. Вот здесь… ой, простите, Игорь Леонидович, — Ленка показала за кровать, на которой возлежал Терминатор, — у нас стоит ведро, совок, метелки… Будешь убирать территорию — запомнишь. Игорь Леонидович, я у вас спрашивала? Ручка от метелки…
— Не видел, — буркнул воспитатель и отвернулся к стене.
— Ладно, — сквозь зубы процедила Ленка. — Можешь внести его в список подозреваемых. Под номером первым!
— Не могу, — неожиданно ответил Максим. — Я не имею права фальсифицировать материалы следствия в пользу заинтересованных лиц.
Выслушав назидание, Ленка поняла, что не слишком-то этот мальчишка ей и нравится. Говорит книжными фразами, зануда и вообще. Поэтому она наскоро поведала ему обстоятельства обнаружения отсутствия присутствия и отправила ребенка гулять.
Гуляя, досужий юноша сумел выяснить, что в соседних корпусах у метел ручек вообще не было, что ручка от метлы — это такая гладенькая палка ростом почти с него, а еще на нее можно насаживать лопату. А вот в граблях ручка худее и, видимо, поэтому никуда не пропадала. Все это, как и история столкновения с хорошо вооруженным дворником, было аккуратно занесено в тетрадь. Впрочем, далее расследование не продвинулось, что обстоятельного Симрика очень огорчало.
3.
Ирочку боялись все. Непонятно, как удавалось пятилетнему существу добиться столь потрясающего эффекта, но стоило кому-либо шепнуть "Ирочка…", и люди немедленно бросались наутек. Ирочка была липучей, приставучей, вездесущей и нахальной. Она отбирала чужие тряпки и косметику, а стоило кому-то попытаться самым вежливым образом вернуть похищенное — поднимала жуткий крик. Она талантливо визжала, больно кусалась, дико царапалась и виртуозно материлась. Она могла подойти и запросто пнуть ногой, а потом мило улыбаться щербатым ртом обиженному. Интеллигентная тихая мама-медсестра не подозревала за дочкой столь обширных талантов и всегда брала ее сторону. Чем Ируська беззастенчиво пользовалась. И даже когда она накрасила пуговицы только что помытого и отутюженного медицинского халата перламутровым французским лаком, пролив остальное на подол, а потом подошла в этом халате к маме и нежно спросила: "Я красивая?", та никак не окоротила чадо. А еще этот лагерный ужас был влюбчивым, словно кошка. Осведомленные люди знали: если Ирочка надела мамину юбку с разрезами до подмышек, выкрасила губы в коралловый цвет и нанесла на веки тени толщиной в полтора сантиметра — ждите… Мальчишки, покуривая за туалетом, каждый раз пробовали вычислить жертву. И всегда ошибались.
… Когда Кира вломилась в корпус, у Ленки сложилось впечатление, что влетела она верхом на метле и с развевающимися за спиной волосами. Или, на худой конец, боевым знаменем. Ленка даже очки протерла на всякий случай. У Киры было странное выражение лица — и взбешенное, и смущенное одновременно.
— Ты умеешь танцевать канкан? — спросила она.
— А что, надо?
Кира отбросила метлу и боевое знамя, плюхнулась на кровать и сообщила:
— У Любочки опилки в голове.
— По-моему, у Винни-Пуха, — осторожно поправила Ленка.
— И у Любочки тоже!
Путем осторожных расспросов удалось добиться, что обыкновенный концерт на открытии смены Любочку не устроил. Дети незнакомы, всякое такое. А потому отдуваться будут воспитатели, показывать себя во всей красе. Вернее, балет, ну и себя тоже.
Ленка переварила это дикое известие, кончая заправлять постель — в этот раз вышло куда менее аккуратно, чем обычно.
— Сценарий хочешь?
— Либретто.
Кира передернула плечами.
— В общем, одна девица выигрывает конкурс красоты и в качестве приза получает «дипломат» с баксами. Отправляется с ними на Нижегородскую ярмарку…
— Я бы в Париж отправилась, — откидываясь к стеночке, вздохнула Ленка.
— У Любочки на Париж фантазии не хватило. В общем, покупает там редкостной величины антикварную вещь. Кстати, ее Вадимчик будет играть, — Вадимчик, воспитатель первого отряда, размерами и повадками напоминал хорошо воспитанного медведя.
— А девицу кто?
— Не решили.
За стенкой завозились, просыпаясь, мальчики, и Кира заторопилась.
— В общем, покупает и зовет весь бомонд. Устраивают пляски при луне вокруг Вадимчика. Луну нарисуют! — выкрикнула она в нервах. — А тут появляется мафия. То ли они сами хотели этот дипломат, то ли раритет, то ли дамочка им задолжала.
— А канкан когда будет?
Кира потрясла головой.
— Когда бомонд, тогда канкан, а потом мафия.
— Много?
— Нет, один, зато крутой, как куриное яйцо.
Ленка потерла щеку.
— В общем, хватает он ее, волочит в свое логово. И тут является доблестный спецназ. Камуфляж, карате — и свадьба.
— Круто!
Кира ядовито улыбнулась:
— Самое крутое — не это. Откуда Любаша уперла сюжет? Догадайся с трех раз.
Дети за стенкой уже буйствовали. И Ленка поторопилась сдаться.
— Чуковский, "Муха-Цокотуха", — огорошила подружку Кира.
— Да-а, — пробираясь в эпицентре подушечного боя, повторяла себе под нос Ленка, — это да-а.
Потому что других слов у нее не было.
… Представление длилось своим чередом. Происходило оно на открытой эстраде, и спецэффектов было всего два карманных фонарика и лазер, отнятый у кого-то из малышей, дразнивших красным лучиком девчонок и кошек. Зато реакции зрителей мог позавидовать и Большой театр.
Оказалось, что самое страшное — не танцевать канкан: когда тебя обнимает за талию Вадимчик, ноги сами отрываются от земли. Труднее всего было удержать рвущийся наружу дикий смех, зародившийся уже тогда, когда на сцену выпорхнула, маша марлевыми крылышками, Муха-Жанночка. При каждом ее порхании прогибались и вздрагивали доски, на телесах трепетала какая-то полупрозрачная черная тряпка, а над головой мотались на проволочках две кухонные мочалки. Зал, в отличие от Киры, имел право реагировать, и хохот и хлопки едва не снесли амфитеатр. Второй взрыв последовал, когда в кордебалет вломился экспедитор Володя в черных очках, зеленой пачке из папиросной бумаги, с огромными надписями «кузнечик» на спине и груди. Массовка истерически хихикала и подвывала залу, когда он на корточках обскакивал сцену с убийственно мрачным выражением лица. После этого под рукой Любочки зловеще взвыли динамики, и на сцену пополз Ванечка в черном трико, с чулком, надетым на голову. Любочка гнусавым голосом комментировала происходящее. Жанночка заметалась, самовар-Вадим спрятался за Киру, а кузнечик наконец упал со сцены. И, очень смешно хромая, побежал в медпункт. Все почему-то решили, что так и нужно, и проводили его аплодисментами.
