Кир Булычев - Жертва вторжения (Рассказ)
– Насилие, а тем более педофилия, преследуются по закону.
– О, Роман! – бормотала Лукерья, стараясь возбудить в нем мужчину.
– Сорок два года как Роман, – ответил ее муж и ловким движением сбросил супругу на пол. – Мы не бабники, мы алкоголики.
Лукерья лежала на полу, сил не было подняться.
И не замечала, как за этой сценой через окно наблюдает некий маленький аппаратик, вроде кинокамеры, управляемый на расстоянии.
– Хоть бы подох! – воскликнула она сквозь слезы.
– Почему? – заинтересовался Ромочка.
– Я из-за тебя хорошему человеку в любви отказала!
Ромочка немного подумал и сказал:
– Наверное, не очень он к тебе стремился.
– Очень! – И Лукерья заплакала.
– Значит, ты не очень горела.
– Горела.
– А зря отказала. Может быть, прилично заплатил бы и мы бы с тобой мотоцикл купили, за грибами ездить.
Это была не шутка. Это была мечта ее мужа.
Лукерья пошла плакать на кухню.
Жизнь не удалась.
И никогда Земле не стать цивилизованной планетой.
Зря добрые инопланетяне стараются.
И Ромочка в той комнате заснул, захрапел.
5
Русские женщины могут быть умом не быстры, но зато если они включатся в размышление, то могут прийти к неожиданным и парадоксальным результатам.
Лукерья всю ночь не спала, а думала.
И надумала.
Она заглянула в поликлинику, взяла направление на уколы для одной женщины, а сама пошла к Матвею Тимофеевичу домой, посоветоваться. Матвея Тимофеевича дома не было, а его племянница, раздосадованная тем, что тот не помер, как положено, стала сердиться и гнать Лукерью со двора, потому что полагала, что медсестра неправильно его лечила, раз он остался живой.
– Чему вас там учат! – кричала она, а соседи высовывались из окон и некоторые сочувствовали. – На что народные деньги идут!
Лукерья спорить не стала, потому что не знала, на что идут народные деньги. А пошла искать Матвея по интуиции.
Нашла недалеко, на Пушкинской, где он во дворе шестнадцатого дома играл в домино, забивал рыбу в компании со стариком Ложкиным, а также Удаловым и Грубиным – старые люди вспоминали далекое прошлое, когда и народ был добрее, и космос отзывчивее.
Лукерья остановилась в сторонке, сердце забилось, в глазах пошли круги – что-то с ней творилось, разыгрались гормоны, это она как медицинский работник понимала.
Матвей вздрогнул. У него было звериное чутье.
Он резко обратил к ней свой пронзительный взор.
Разве подумаешь, что такой мог умирать, безвольно лежа в койке?
– Ты чего? – спросил он.
– Ты играй, играй, отдыхай, – ответила, зардевшись, Лукерья. – А потом поговорим.
– Ну зачем ты так, – мягко возразил мужчина. – Ребята подождут.
Его товарищи и в самом деле готовы были подождать. Лукерья вышла с Матвеем на улицу, там было два шага до скверика у Параскевы Пятницы.
– Посидим? – спросила Лукерья.
– Не томи, – сказал Матвей. – Я ведь терпеливый, терпеливый, а могу и не дотерпеть.
– А вы, значит, можете в человека внедриться? – спросила Лукерья.
– При условии последнего вздоха, – ответил Матвей.
Лукерья глубоко вздохнула, как пловец перед прыжком с вышки, и спросила:
– А в моего мужа?
– А разве он у тебя болеет?
– Болеет, – поспешила с ответом Лукерья, – часто болеет, хроник он безнадежный.
– А что за болезнь?
– Ну что у них бывает за болезнь? Алкоголизм, конечно, – сказала Лукерья.
– Алкоголизм – это не болезнь, – возразил Матвей, – а времяпрепровождение. А ты-то чего желаешь?
– Любви, – призналась Лукерья, – ласки желаю. Во мне пропадает жена и возлюбленная, потому что он мерзопакостный бездельник, профукивает жизнь, вместо того чтобы идти по ней со мной рука об руку.
– Красиво излагаешь, – сказал Матвей. – А я тут при чем? Могу только оказать тебе мужскую услугу – подарить тебе несколько ночей любви.
– Не понял ты меня, – вздохнула Лукерья. – Не в тебе дело. Не хочу я мужу своему изменять. Я его себе выбрала, и я его желаю.
– А я-то тут при чем? – Матвей буквально закричал.
– Но ты же мне говорил, что вы все как братья и как кто помрет, в него входите, а потом человек возрождается к жизни и любви.
– Ой ли?
– А ты на Байсуридзе погляди, – сказала Лукерья. – Английская королева ему письма из жалости писала, а сейчас он чего?
– Сейчас он себе дачу строит, – ответил Матвей.
– Я хочу, чтобы мой Ромочка тоже возродился к жизни и любви, пускай он тоже дачу построит.
– А я...
– Не кричи. Я хочу, чтобы один из ваших товарищей, которые хотят помочь нам, своим братьям и сестрам по разуму, внедрился в тело моего покойного мужа, я буду любить его и окультуриваться, сколько необходимо. Ой, как я буду его любить!
– Остался пустяк, – вздохнул Матвей, – чтобы твой муж помер.
– Но ведь это на самом деле пустяк... в свете современной медицины.
До Матвея дошла мысль Лукерьи и испугала его. Видно, недостаточно крепкие нервы оказались у пришельца.
– Ты что, убить его хочешь? – спросил он.
И голос Матвея дрожал.
– Я не убийца и не намерена поднимать руку на законного супруга. С кем же я жить буду тогда? Нет, сделайте так, чтобы я и не заметила. То есть заметила, но только на следующий день.
– А если мы не поможем тебе, коварная женщина, – спросил Матвей. – Ты откажешься от своей затеи?
– Если не поможете, – Лукерья потянулась, запрокинув руки за голову, и ее груди поднялись к солнцу, смутив взор Матвея Тимофеевича, – если откажетесь, то будете иметь дело с нашей доблестной милицией. Потому что я заготовлю заявление, как вы уничтожаете людей и в них вторгаетесь.
– И никто тебе не поверит!
– А вот это мы проверим. Посмотрим.
Лукерья поднялась.
– Мне пора, – произнесла она.
– А может, все же мной обойдемся, – сказал Матвей, но без особой уверенности.
– Я другому отдана, – классически ответила медсестра, – и буду век ему верна, понял?
Матвей подавил злобный блеск своих чужеземных глаз, а из кустов раздался негромкий начальственный голос, который не столько звучал в воздухе, как проникал в мозги:
– Предложение следует обдумать и, возможно, принять. Однако ты, женщина, тоже будешь оказывать нам некоторые услуги.
– По окультуриванию, – хихикнула Лукерья. – Пионер всегда готов!
Она пошла на уколы и в воображении строила абстрактные картины, в которых ее Ромочка с помощью культурных пришельцев сначала немножко помирает, а потом становится молодым и красивым, как Иван-дурак в русской сказке, окунувшийся в соответствующий котел.
Так и день прошел.
6
К дому она подходила неуверенно, даже с робостью.
А вдруг Ромочка уже приболел?
Нет, лучше пускай они его завтра обработают.
И чем ближе она подходила к дому, тем более страдала от вины перед Ромочкой. И в подъезде уже искренне возмечтала, пускай Ромочка как мужчина пользы не представляет, но, главное, он должен остаться жив и здоров. Что она, изуверка, что ли?
Она открыла дверь своим ключом и прислушалась.
Ни звука.
Может, что случилось?
Она кинулась в спальный закуток. Пусто.
Она кинулась на кухню.
На кухне сидел Ромочка и пил чай из самовара – приданое Лукерьи.
Он был нормальным, обыкновенным, если не считать забинтованной головы.
– Явилась не запылилась, – заявил он. – Я тут без тебя и помереть мог, а ты бы и не заметила.
– Что случилось? – И все было забыто. И злодейство, и намерения. Ее крохотулечка приболел.
– А на меня кирпич упал, – сообщил Ромочка не без гордости. – Мало на кого падает, а на меня грохнулся.
– Как? Где?
– Ты не поверишь, прямо на кухне.
– Откуда на кухне кирпич взялся? – Лукерья начала сердиться. Она сочувствует, переживает, а он ёрничает.
– А кто банку с квашеной капустой кирпичом придавил? И на верхнюю полку поставил?
– Ну уж...
А ведь было это, три дня просила Ромочку кирпич принести для этой цели. Пришлось, как всегда, самой кирпич тащить.
– Как ты умудрился, урод?
– Как, как? Качнуло меня, о стенку задел, а ты этот кирпич криво положила – а за ним и банка трехлитровая с капустой.
Он указал пальцем вниз, как памятник Юрию Долгорукому в городе Москве, который таким жестом велел закладывать столицу.
А на полу расплывшейся стаей червяков воняла кислая капуста. Блестели осколки банки. Валялся кирпич с отбитым краем.
– И что? – Лукерья старалась не смотреть на сцену крушения – ей же убирать придется.
– И все. Погиб я и умер безвозвратно. Еще держусь, но скоро кончусь...
Тут Ромочка побледнел и стал оседать. Лукерья подхватила его, дотащила до постели.
Вызвала «Скорую». Пока она мчалась с соседней улицы, Роман скончался. Кровоизлияние в мозг от ушиба.
В первый миг его смерти Лукерья с внутренним содроганием увидела бесплотную тень мужчины, который как бы вошел в бездыханного Ромочку.
