Ирина Боброва - Наше величество Змей Горыныч
Из дупла на сук широкий вышел старец, осмотрелся и взлетел на самый верх, туда, где среди ветвей прямо из дерева вырастал трон, украшенный дивной и богатой резьбой.
Старец был длиннобород, широк в кости и сух. Погладил он рукой шершавую кору мирового дерева, вдохнул полную грудь амброзии, которой воздух в Ирие насыщен, и окинул огненным взором свои владения – страну небесную. Радостно стало старцу от увиденного. Благоухал сад райский в довольстве и благости. Купами росли невиданные деревья, радовали взор сказочно распрекрасные цветы. Тепло стало у старца на душе, был он в месте этом хозяином. Звали его Сварогом, и вся красота мирская являлась его рук делом.
Но радость быстро уступила место досаде, стоило только взглянуть в сторону, горы Хванчуры на печальное дерево кипарис. Старец не мог понять, каким ветром занесло сюда это олицетворение смертной скорби, которому по изначальной задумке было положено расти в Пекельном царстве. Не иначе как сын его Стрибог постарался – занес семя с буйными ветрами.
Старец вздохнул и посмотрел в сторону, восхода, на гору Березань. Там с колокольным перезвоном зрели на гибких ветвях волшебной яблони молодильные яблочки. И снова зрелище не порадовало Сварога. У яблони отирались два других его сына – Услад, которого все ласково называли Удом, и Ярила. Оба неподпоясанные, босые, в коротких портах. У обоих в волосах солома и прочий травяной сор – видно, всю ночь гулеванили. Занимались гулеваны своим обычным делом – пировали. И ведь не подумали шельмецы, что мать их Лада собралась сегодня пироги с яблоками печь. Старец хотел было прикрикнуть на них, но передумал, заметив, что сегодняшний урожай обжоры уже объели. Неподалеку от них валялись ведра и удочки. Странно стало Сварогу, не первый день удивлялся: чего на сыновей рыболовная страсть напала? Сердце его сжалось, подсказывая недоброе. Не иначе как шалость какую задумали. Определенно добром не кончится!
Он помрачнел лицом и отвел огненный взор в другую сторону, сада, туда, где возвышался терем Лели. С беспокойством пересчитал берестяные колыбели, выставленные на полянку перед крыльцом. Их оказалось семь. А ведь вчера еще шесть было. Значит, еще одно дитя у Лели народилось, а кто папа – как всегда вопрос открытый, вероятно надолго. Старец тяжело вздохнул и подумал, что, видно, сильно разбаловал свою любимицу в детстве, построже надо было держать. И с чего на нее плодовитость такая незапланированная напала? Дети – они всегда в радость, но не каждый же день вот так стихийно плодиться и размножаться?
У подножия дуба, где-то далеко внизу, зашумели. Послышались сначала смачные шлепки, потом гулкие удары мощных кулаков, потом звон стали. Старец помрачнел словно туча, глаза загорелись рубиновым огнем. Сколько же можно? Его не уважают, так хоть бы Ладу-мать пожалели! Та извелась вся, глядючи, как близнецы ежечасно лупцуют друг друга, только что и отвлекаются пообедать да поужинать.
Белобог и Чернобог драться начали еще в материнской утробе. Сварог вспомнил, с каким нетерпением ждал, пока жена разродится, чтобы всыпать скандалистам как следует. Близнецы были друг другу глубоко антагонистичны, но растащить их по разным сторонам не предвиделось никакой возможности – порознь они скучали друг о друге, а вместе им тесно было.
С другой стороны, с самой границы Ирия, раздался рев, да такой, что могучий дуб зашатался. Это Перунушко проснулся и, естественно, газы выпустил. Опять в Ирие утреннюю гармонию нарушил, воздух подпортил. Сварог, по ежедневному опыту зная, что после порчи воздуха и настроения Перун зевнет, заткнул уши пальцами. От звуков, изрыгнутых медной глоткой Перуна, лопались барабанные перепонки. И что с ним делать? В младенчестве медноголового сына старец молотом убаюкивал, чтоб тот ором своим землю не порушил да в Ирие деревья не поломал. Сварог с великой ностальгией вспомнил, как, получив молотом по голове, спал сынок его по три года кряду – и так девять раз. А теперь уложи-ка его попробуй, если он молот тот, сделанный из небесного огня, съел и даже не поморщился. А все потому, что глотка у него будто топка – металл в глотке той плавится.
Громкое чавканье в зарослях виноградных деревьев старец просто проигнорировал. Это Сильнобог после утренней разминки силы восстанавливал. Вот ведь уродился детинушка! Телом силен и быстр, а умом ох и слаб да медлителен. Всю его жизнь тремя словами описать можно – поспал, поел, повоевал. И так каждый день.
Мысли старца перекинулись на старшего сына. Хорст давно жил отдельно – в буквальном смысле. Отделил участок Ирия у горы Липовицы. Видите ли, его светлым очам да возвышенной душе претит быть среди столь неотесанных родственников. Настроение ему, видите ли, портят. С одной Мореной только и беседует. Та без эмоций, всегда ровна и холодна.
Старец вздохнул. А кто ж ее, холодную, замуж возьмет? Кому она, безразличная, нужна? И столько холода в ней скапливается, что приходится его на землю морозом лютым сбрасывать. Когда Морена злиться начинает, так в саду райском обязательно случается неурожай молодильных яблок.
Сварог посмотрел на цветущий луг. Там, в васильках и ромашках, раскинув руки в стороны, спала всеобщая любимица и озорная надоеда Жива. Эх, поспала бы еще часа два! Проснется – о покое можно забыть. Голос у Живы звонкий, слова быстрые, да и много слов этих, очень много! Ни на минуту не замолкает. Так жаром и пышет, порой рядом находиться для здоровья опасно становится. Сам Сварог пару раз ожоги серьезные получал и потом долго залечивал их. Скорей бы ее время подошло на землю спуститься. Хоть передохнуть три месяца весны и три месяца лета. Старец вспомнил, как в прошлый сезон весны удивлялся тому, что голова не гудит от шума. Он пошевелил губами, считая. Оказалось, что через месяц правление Морены на земле закончится и придет время Живы. Тогда можно будет наслаждаться тишиной. Относительной, конечно, при его-то детках.
Эх, вот когда он был молодой, то отца своего почитал и не огорчал уважаемого родителя…
Вспомнить свою молодость как следует старец не успел. Не успел потому, что над дубом зависло облако и с него раздался грозный крик:
– Сварог, иди сюда, недотепа! Сварог!!!
– Иду, батя! – крикнул Сварог в ответ и скорей взлетел на облако.
Его отец был крут нравом и скор на расправу. Даже буйные и своенравные дети Сварога побаивались его. Становились просто идеальными, стоило только появиться дедушке Роду.
Поднявшись на облако, Сварог понял, что просто родительским нравоучением он сегодня не отделается. Впрочем, мог бы сразу догадаться – облако было темным, как грозовая туча. Род был под стать облаку – так же черен лицом. Он восседал в каменном кресле и барабанил узловатыми пальцами по Голубиной Книге, которую никогда не выпускал из рук.
Сварог вдруг вспомнил, как в далеком-предалеком детстве он мечтал, чтобы отец взял его на руки, приласкал, посадил на колени. Но на коленях Рода всегда лежала Голубиная Книга, а руки его либо крепко сжимали каменную обложку, либо что-то выводили яркой молнией на страницах, сделанных из кожи зверя Индрика.
– Отец, – пробормотал Сварог, переминаясь с ноги на ногу, – чему гневаетесь?
– Тому и гневаюсь, – пророкотал Код, – что породил тебя, непутевого, силу тебе дал, власть. Все, что есть у меня, тебе готовлю. А ты что ж, паршивец, делаешь? Ладно, благодарности не жду, так хоть не поганил бы, вредитель!
Сварог моментально перебрал в уме события последних дней. Прегрешений никаких за собой не нашел. Ну перепил сурицы как-то, с кем не бывает? Да во хмелю помочился с неба на землю. Ну подумаешь, моря-окияны солеными стали! Еще был грех – с Болотом в Пекельном царстве силой померились да ненароком Юшу Зверя Мощного разбудили. Тот спросонья заворочался, трясь по земле пустил. Так дел-то от того землетрясения? Всего-то пару-тройку стран людских с лица земли смело. Стоит из-за этого так злиться? Через несколько веков людишки расплодятся, новые отстроят города-страны.
– Нет за мной вины, батюшка, – вымолвил Сварог, но глаза все же опустил, стараясь спрятать бегающий взгляд в серых клубах родительского облака, – на земле все в порядке.
– Нет, говоришь? Земля, говоришь? Небожитель, чтоб тебе в Ирие град пошел! Да завелись черви в молодильных яблоках! Да чтоб отродясь хмелю в твоей сурице не было!!!
От последнего проклятия отца Сварога пот прошиб. Что угодно, но не это! Сварог только представил, что всю бессмертную жизнь придется пить приторно-сладкий нектар, но даже этого хватило, чтобы вызвать приступ тошноты.
– Отец, ежели я чего недоглядел, скажи – исправлю. Сними проклятие!
– Да ладно, снимаю, в сердцах погорячился, – вдруг успокоился Род. – Не на земле беды лихие и не на небе, а в поднебесной стране беда. Река молочная высохла, кисельные берега прокисли. От сметанного озера такая вонь пошла, что до моих чертогов донесли. Прям активисты, целую бадью этой кислятины доставили. Так запах до сих пор не выветрился. В Беловодье голод случился, в Лукоморье – эпидемии. А Тридесятое и Тридевятое царства ринулись войной на Некоторое государство. Думают, что те специально реку запоганили.
