Сергей Панарин - Галопом по Европам
Он был моложе двух других, зато чувствовалось, что он смышленее и ответственнее старших товарищей.
– Мартин верно заметил, – закивал крупный свин.
Этот кабан оказался начальником полиции. Вольфганг докладывал, в основном, ему. Стоило Мартину открыть рот, и крупный секач недовольно поморщился, как это делают старшие по званию, когда в разговор встревают подчиненные.
Начальника звали Бастианом. Он пригласил иноземцев располагаться:
– Будьте как дома, господа и очаровательная фрау из Японии. Здесь вы находитесь под защитой сил правопорядка. Мы же займемся исправлением досадной ситуации с похищенным англичанином.
Кабаны затеяли бурную деятельность. Бастиан отдавал четкие приказы:
– Вольфганг, ты налаживаешь воздушную разведку. Идешь к птицам, лучше к голубям. Они постоянно летают в город. Заставь их сотрудничать. Мартин, с тебя – поиск данных на охотников, подпадающих под описание, данное господами дипломатами. Я пойду поем, не забывая охранять наших гостей. Все, первая планерка через час на соседней поляне. Выполняйте.
Начальник скрылся в кустах.
– Круто Швайнштайгер взялся, – одобрительно пробормотал Мартин.
– Ну, хоть разомнемся, тряхнем стариной, – мечтательно сказал Вольфганг.
– Тряхнете, – передразнил Мартин. – Смотри, чтобы из вас со Швайни песок не просыпался.
Вольфганг и Мартин за глаза называли Бастиана Швайнштайгером. Тамбовчане и циркачи решили, что начальник кабаньей полиции настоящий тигр, хоть и свинья, хотя Лисена сильно сомневалась в правильности перевода. Откуда иностранцам знать фамилию немецкого футболиста – тезки начальника полиции? Кроме того, полное имя кабана было Себастьян. Бастиан – красивое сокращение, символизирующее несокрушимость полицейского. Бастион, короче.
Наконец, и подчиненные Бастиана покинули неполную Большую Восьмерку.
– Отныне, ребятушки, мы величаем друг друга по именам, которые изобрела Василиса, – сказал Михайло Ломоносыч. – Изображаем высокую дипломатию. Без «спасибо-пожалуйста» ни шагу. Понтов побольше. Всем ясно?
Вопросов не последовало.
– Нам пока остается лишь ждать. Отдыхаем, господа!
Звери разлеглись, где кому удобнее, а неугомонная лиса ускользнула на разведку.
Несколько часов путешественников никто не беспокоил. Погода радовала, ожидание изводило.
Лисена вернулась с прогулки по окрестностям. Она даже забралась в близлежащую деревеньку.
– Не село, а игрушка какая-то, – поделилась она впечатлениями с друзьями. – Все четко распланировано, словно по линейке размечали. Улицы чистенькие, домики опрятненькие, скотные дворы богатые, животные ухоженные. Все какие-то не такие, как наши. Ну, к Петеру мы привыкли, там вся курятина такая… То есть куры. Коровка меня удивила. Манерная, ведет себя будто столбовая дворянка.
– По-моему, Василиса, то есть Лисаяма, ты просто завидуешь, что у них порядка больше, – проговорил Михайло. – Думаешь, что мы по сравнению с ними неполноценные, что ли… Ты мне эти настроения забудь.
– Коровка эта так жалобно-жалобно замычала, будто большая кошка мяукнула: «Ми-у-у», только басом, – тут же перестроилась Лисена.
– Тоже мне, учительница говяжьего языка и литературы, – прикололся Колючий.
А Серега нарочито задумчиво произнес:
– Может, коровка больна?..
– Ах, Сержио, к чему эти мафиозные замашки? – елейным голоском протянула рыжая.
Пока друзья шутили и обменивались подначками, Михайло Ломоносыч задумался. Он мысленно прокрутил весь путь от тамбовского леса до Германии и с огорчением понял: дома что-то не так. «Вот перелетели мы через границу с Белоруссией, – вспоминал медведь. – Стало как-то чище в лесу, в городах и деревнях. Потом была Польша. Там-то мы потоптались, это не сверху смотреть. Но ведь показалось, что еще чище, еще аккуратнее! А тут, в Германии, и вовсе абсолютный порядок, особенно по сравнению с родным Тамбовом. Вроде бы неплохие мы ребята, а самой малости недотягиваем. Тут поленились мусор убрать, там неряшливо что-то сделали… А как начнешь сравнивать, впору плакать. Общее впечатление-то складывается весьма неприятное. Да, все-таки нам еще надо много работать, чтобы наш лес стал лучше, чем здешние угодья!»
Напоследок Михайло дал себе зарок, мол, когда вернется домой, порядок там наведет обязательно.
Вынырнув из потока мыслей, медведь застал зверей уже не в столь веселом настроении.
– А помнишь, Петер, песенку, которую ты переделал специально для нас? – спросил Гуру Кен.
– Какую песенку?
– Ну, нашу! Про цирк, – нетерпеливо пролопотал кенгуру. – Спой, а?
– О, это есть действительно хороший песенка, мсье Кеньяк! – встрепенулся гамбургский тенор и тут же запел:
Работа у нас такая, работа у нас заводная,
и нам не нужна другая, хватает у нас забот.
Снег ли, ветер или дождь весь день идет,
Актерское сердце меня на манеж зовет.
– Я все никак не пойму, – тихо промолвил Колючий, обращаясь к Сереге. – Почему Петер да и этот Вольфганг норовят подпустить акцента, а как дело доходит до пения или серьезного разговора, язык уже не ломают?
– Думаю, мистер Колючинг, это у них национальная фишка такая. Что-то вроде способа подчеркнуть, что они особенные. Надеюсь, я не нарушил дипломатических рамок, дав такую трактовку феномену местного акцента, – поделился догадкой серый хищник.
На поляне появился начальник полиции. Бастиан излучал деловитость и напор.
– Суровые маховики всепобеждающей машины правопорядка приведены в движение, – обрадовал он гостей. – Голубиные патрули разосланы, опрашиваются звери, имеющие информацию о действующих в округе охотниках. У меня больше надежды на птичье наблюдение. У нас в лесу крайне малочисленное население. Охотники сюда почти не ходят, предпочитая турпоездки в дикие места вроде Сибири. Надеюсь, вам тут комфортно?
– Да, спасибо, – ответил за всех Михайло.
– Вот еще что интересно, – проговорил клыкастый начальник. – Я далек от большой политики, мне бы сохранить справедливость в нашем маленьком леске… У людей, насколько я знаю, первую скрипку играют Соединенные Штаты Америки.
– Да, это так, – гордо подтвердил Парфюмер Сэм.
– Тогда почему у нас, зверей, лидирует Россия?
Все посмотрели на Михайло Ломоносыча.
– Ну, во-первых, нас больше, – нашелся косолапый тамбовчанин. – А во-вторых, мы самые дикие, вы же сами это постоянно признаете. В нас основная жизненная сила, если ты понимаешь, что я имею в виду.
– Думаю, да. Понимаю, – задумчиво протянул кабан и удалился.
– Охотник Гюнтер захватил меня, когда я мирно спал, – неспешно рассказывал свою историю Быстрый Гонсалес. – Моя Колумбия не самая спокойная страна, однако на ленивцев нападают не так часто, чтобы я испытывал какое-то беспокойство. Каково же было мое удивление, когда огромный гринго бесцеремонно схватил меня, словно вышибала, желающий выкинуть из бара напившегося мучачо! Охотник стал отрывать меня от любимой ветки, но не тут-то было. Видишь эти когти, приятель? Они – моя гордость. Короче, этому европейскому психу пришлось отпилить ветку и унести меня вместе с ней. Так что мой дом и сейчас со мной.
– А кролик откуда? Я его пугать не буду, – пролопотал Эм Си, тщательно пережевывая банан.
В темнице торопиться некуда. Гонсалес по обыкновению медленно потянулся за едой, взял несколько сочных листьев, отправил в рот, прожевал. Ман-Кей стал привыкать к манере ленивца. Вот уж у кого можно поучиться спокойствию!
Гонсалес наконец промолвил:
– Кролик не говорит. Хотя порой очень хочет. Видимо, немой. Не знаю, откуда он.
– А ястреб?
Шимпанзе приготовился ждать следующего ответа.
– Эй, чего ты там про меня спросил, дарагой? – донесся вдруг голос гордой птицы.
– О! Ты говоришь! Я рад. Откуда ты родом, брат? – спросил Эм Си.
– С гор, уважаемый! Откуда еще? Кавказ. Слышал, нет?
– Йо, знаю Кавказ. Крутые горы, в самый раз. Как же тебя поймали? Ты бы сам дался едва ли…
Ястреб вздохнул.
– Недостойный сын своих родителей – Гюнтер-шмюнтер – заманил меня в ловушку при помощи шакальей хитрости и обманчивой изворотливости. Да покарает его Всевышний, да съест моль его папаху, да сгорит его охотничий билет, да заржавеет его карабин, да отвернется от него каждая красивая девушка, да заморозится его банковский счет, да рассыплется его микроавтобус…
Эмоциональный горец изобретал все новые и новые проклятья в адрес Айзеншпица. Эм Си с уважением слушал, потому что сам он столько разных и страшных вещей никогда не придумал бы.
Еще Ман-Кей много думал о далеких друзьях, сожалел о неурегулированной размолвке с Парфюмером и в глубине души надеялся, что товарищи его найдут, хотя и понимал: эта задача очень сложна, почти невыполнима.
