Андрей Белянин - Казак в Аду
– А ну, солдатушки бравы ребятушки, – наконец нашёл правильную постановку вопроса бывший филолог, – кто подскажет богине, почему у неё ни хрена не выходит?
– Дэви-Мария-Христос есть живой бог, и она не может опуститься до уровня смертных, – заученно оттарабанил кто-то.
– Молодца! Орёл! Хвалю! Слыхала, подруга?
А теперь перестань дёргаться и не напрягайся больше, по глазам вижу, вот-вот заревёшь… Дождя нам только здесь и не хватало. Продолжим экзамен – чего ещё не может богиня?
Постепенно народ разошёлся, один голос, другой, потом пошли уже вразнобой, но старательно и громко. Оказалось, что, по сути, вообще ничего не может. Горазда только перелетать с места на место, вещать потусторонним голосом да приказы приказывать, а всё остальное – пшик, лохотрон, фикция! Самое безобидное привидение, какое только можно придумать, имеющее силу и власть исключительно над собственными адептами.
И то, видимо, лишь потому, что ребятки ради неё умерли, но поскольку сама «богиня» отсидела свой срок и до сих пор живёт себе не пыльно в тиши и благополучии, то её «дети» застряли на стыке миров, меж Адом и Раем. Они могут свободно переходить границы, они вершат свою правду, строят храмы и алтари, упорно дожидаясь возвращения в мир иной той, что их сюда послала. Они верят в её приход, ибо тогда свершится суд над ними. А до этого часа их обязанность – верно служить образу Дэви-Марии, который ведёт Братство и помогает ждать…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
О том, что мужчина определяет свою женщину после первого поцелуя, а женщина своего мужчину – до первого поцелуя. То есть, как ни верти, это они нас выбирают…
Дальнейшие разборки наших героев происходили опять в той комнатке-офисе, с которой, собственно, всё и началось. Бритоголовые остались снаружи, Миллавеллор и Нюниэль тоже предпочли внутрь не заходить, а Иван Кочуев, как мог, успокаивал безутешную еврейку, рыдающую на него прямо с плаката. Туда она возвращаться ещё могла…
– Ты какие-нибудь бумаги подписывала?
– Не-э-эт… шо, я таки совсем дура?! Всё было подстроено-о…
– Ну, если это на устной договорённости, то можно попробовать как-то разобраться. Сейчас я вызову этого… с оранжевыми глазами…
– Не-э-эт… шо, и вы тоже уже совсем дурак?! Они же заодно-о…
– Ладно, ладно, не буду. Но должна же быть какая-то цель, ради чего тебя заперли в этот летающий образ… Кстати, а что будет, если я отдеру его от стены и скатаю в рулончик?
– Не-э-эт… ой! – От неожиданности предложения рыдающая иудейка на миг заткнулась. – Не надо меня никак отдирать, шо вы такое по себе надумали?! Утешьте меня тем, шо оно всё приснилось и завтра мы снова куда-нибудь пойдём, прямо под ручку. А ещё я вся голодная, вот…
– Богов кормят молитвами и дымом от жертвоприношений, – припомнил казак, бросая тоскливый взгляд на одинокий «галил», скорбно стоящий в углу. Он, верно, ждал возвращения своей взбалмошной хозяйки и наверняка не верил, что теперь за ним будут ухаживать другие руки. Рукоять златоустовскои шашки косилась в его сторону с явным родственным сочувствием, как оружие к оружию…
– А кстати, чем там заняты твои бритоголовые?
– Таки мучаются, – не задумываясь, ответила еврейская «богиня». – Ой, мама-а… сама не знаю, почему я так сказала, но это точно оно. Поправьте меня, если я на чём спотыкнусь… они сидят рядочками на плацу, смотрят в небо и плачут, да?
Чубатый подъесаул недоверчиво выгнул бровь, но встал и выглянул наружу. Под чёрным куполом небес на ровном плацу неподвижно сидели адепты Дэви-Марии. Время от времени их лица освещали всполохи далёкого адского зарева. И только в эти секунды были видны серебряные ручейки слёз, сбегающие по их щекам…
– Ваня, это странно, – словно продолжая говорить сама с собой, невнятно бормотала Рахиль, – я чувствую их, каждого, они только ночью ненадолго становятся сами собой. Они сейчас видят себя со стороны – своё детство, родной дом, маму, папу, друзей, первую любовь и… и себя сейчас! Они даже не плачут, это слёзы просто текут из глаз без их воли и желания… Ваня, так им очень больно… Они знают, что завтра вновь станут безучастными зомби, и боятся этого. Они ничему уже не верят, их ничем не спасти, она погубила их души, а сама живёт…
– Зачем же ей понадобилась ты? – осторожно подтолкнул умный молодой человек, и психологическая уловка сработала.
Всё тем же ровным голосом, как будто пребывая в состоянии транса, его боевая подруга продолжила:
– Их сердца зовут её с земли, они требуют ответа и объяснений. И какая-то частичка её души была вынуждена вечно находиться с ними. Это мучило её, пока..– пока она не нашла ту, что добровольно согласилась стать её представителем в Аду. Стать «живым богом»! Я… я даже не поняла, как это произошло…
Иван Кочуев подошёл к висящему плакату и нежно погладил по щеке плоское изображение Рахиль. Его возлюбленная еврейка скорбно хлюпнула носом, но могучим усилием воли загасила рвущиеся наружу рыдания. Её чёрно-белое, крупного газетного растра личико смотрело на казака с такой непередаваемой нежностью, что…
– Я тебя поцелую, – твёрдо сказал он, и она счастливо кивнула.
Но прежде, чем непоправимое произошло (хотя, по сути, уж теперь-то чего им было терять?!), дверь распахнулась, и в маленькое помещение толпой ворвались два пожилых эльфийских молодожёна и перепуганный белый конь с фиолетово мигающим глазом. На лицах всех троих крупным академическим шрифтом написано, что наружу лучше не выходить. Наверное, в плане коня принцессы стоило сказать не на лице, а на морде, да? Но разве имеет такое уж принципиальное значение, на чём написано слово «опасность»?! Главное суть…
– Ой, таки как же вы опять не вовремя, – сквозь зубы процедила ксерокопия дочери Сиона, а Миллавеллор, не вдаваясь в объяснения, начал бодро баррикадировать входную дверь всем минимумом мебели, что находилась внутри.
Кресло и пишущую машинку он допёр довольно резво, с массивным столом возился дольше, но даже при своей редкой щуплости всё равно управился за рекордное время. Сам казак в это действо не вмешивался, а лишь поднял вопросительный взгляд на принцессу Нюниэль. Та отсморкалась, дважды чихнула, поменяла грязный носовой платок на почти просохший и, разведя руками, объяснила:
– Началось, атервс-война!
Думается, ей можно было верить. За дверью действительно раздавались возбуждённые крики, громыхали выстрелы, слышались ругань и беготня.
– Рахиль?
– Ну?
– Баранки гну! Не увиливай от ответа, как одноимённая антилопа. С чего это там твои детишки так раздухарились?
– Обычное дело, – на мгновение заглянув внутрь себя, просветила девушка. – После мук воспоминания наступает время релаксации. Таки они все бегают по кругу с высунутыми языками, стреляют напропалую, демонстрируя, как их всех достал окружающий мир. Ща кого-нибудь застрелят или что-нибудь подожгут, и всех делов, сразу успокоятся, стоило волноваться…
– В самом деле, – принюхавшись, согласился дотошный подъесаул. – Да, и кстати (или некстати? Неважно…), ты не забыла, что бумага хорошо горит?
– Таки в чём прикол? – сощурилась иудейка.
– Они у тебя НАС поджигают.
Газетный портрет ойкнул, тихо, практически про себя выматерился одними губами на иврите и на миг исчез. Через тот же миг (если вас устраивает такая неопределённая единица измерения времени) портрет ожил вновь:
– Ваня, тётя Нюня, дядя Миллавеллор, таки не вижу причин для особой паники! Щас я туда вернусь, воспарю, наотдаю приказов, и они у меня будут ходить всю ночь строем, как дрессированные мыши в противогазах!
В каком цирке или зоопарке она такое шоу видела, юная еврейка уточнять не стала, вновь пропав, но уже на гораздо больший срок, эдак мгновений на двести. Вернулась молча. Уже по одним её расстроенным бровушкам и обиженно прыгающим губкам было ясно: дрессура не пошла. Вконец оборзевшие дети Дэви-Марии послали свою богиню так далеко и единодушно, что буквально ещё вчера кудрявая дочь мотострелковых войск государства Израиль первая бы всех их за это расцеловала. Но с сегодняшнего-то дня функции «живого бога» исполняла уже она, а значит, фактически матом послали уже её, Рахиль, а потому обидно это было до кончика хвоста!
То есть, когда она самолично всплыла в чёрном небе над всем бардаком, громогласно приказав остановиться и слушать её коленопреклонённо, юноши и девушки начали палить, выражаться нецензурщиной, делать неприличные жесты, строить рожи и показывать язык. Последнее почему-то показалось самым обидным…
– Таки я им родная мать или кто?!
Однозначного ответа не было – наша сторона молча пожимала плечами, а те, кто бесновался на плацу, красноречиво ломали всё деревянное, заботливо готовя барак с богиней к ритуальному аутодафе! Быстро посовещавшись с остроухими, казак предложил «прорваться с боем», однако после раскидывания баррикады изнутри оказалось, что дверь заботливо прикрыта снаружи. Окон в бараке не было, выхода на чердак тоже, знакомого гула пикирующей летающей тарелки не доносилось, то есть положение складывалось как-то особенно неласково. Тем более что запах дыма уже начал просачиваться во все щели…
