Сергей Панарин - Флаг вам в руки!
Прапорщик растер виски, несколько раз открывая и закрывая глаза. Женщина не исчезала.
«Это временная потеря сознания, – твердил Палваныч. – Слабые харчи. Завязка тоже…»
– Стой, раз, два! – гаркнул он. – Отставить физкультуру! Смирно!
Бывшая графиня вскочила и замерла.
Дубовых вылез из постели, подошел к женщине, подтягивая на ходу семейные трусы, украшенные зайчиками и машинками.
– Слушай команду. Отставить обращение «повелитель». Называть только «товарищ прапорщик» или Пауль, когда потеплею сердцем. Ясно?
– Так точно, товарищ прапорщик, – ответствовала Страхолюдлих.
– То-то… Смотри у меня… Приказ номер два. Накормить обедом… Чего пялисся? Выполняй!
Графиня подхватила с пола халат и пулей полетела на кухню.
Слуга привел умывшегося и одевшегося Палваныча в трапезную. Стол был богат. Прапорщик усадил рядом хозяйку замка, налил себе и ей винца.
– Тебя как звать-то? – спросил он. – А то Страхолюдлих длинновато, ну, и ты вроде симпатичная.
– Хельга.
– Хельга?! – весело хрюкнул Дубовых. – Да ладно, это же рыба такая.
– Как будет угодно товарищу прапорщику, – она слабо улыбнулась.
Палваныч одобрительно похлопал графиню по спине, поднял бокал.
– Давай, Хельга, по хорошей традиции, выпьем за нашу армию!
– За армию! – выдохнула она.
Глаза хозяйки засверкали: как же не выпить за армию тьмы?
Она пригубила вино, поставила бокал.
– Эй! – прапорщик нахмурился. – У нас принято до дна. Особенно за армию.
Графиня быстро исправилась.
Дальше так и пошло. Пили, ели, говорили.
– Позволительно ли мне будет спросить? – Хельга осмелела после нескольких тостов.
– Валяй.
– Куда ты направляешь свои стопы?
– Непосредственно в столицу. Ищу беглого солдата. Здесь его называют Николасом Могучим.
– Да… Слухи о нем доходили. Победитель великанов. Значит, он от тебя бежал? Он твой солдат?
– Моего полка, да.
– Изменник?
– Не хотелось бы верить, – прапорщик вздохнул.
– Я тебе помогу! – воскликнула Хельга.
– Как?
– Пошлю слугу на разведку. Пусть узнает, где Николас и чем занят.
– Молодец! Выполняй!
Оставив гостя наедине со снедью, бывшая дворянка удалилась в одну из башен замка. Там, на золоченом насесте спал ворон.
– Просыпайся, Вран, – повелительно произнесла Страхолюдлих. – Лети в Стольноштадт. Разузнай все о Николасе Могучем. Торопись!
– Хор-р-рошо!
Ворон вспорхнул с насеста и сел на руку хозяйки. Та открыла окно. Птица вылетела вон, салютуя Хельге мощными взмахами черных крыльев. Женщина не стала закрывать окно, вернулась к гостю.
– Распоряжение отдано. Лазутчик объявится к завтрашнему утру.
– Отлично! – похвалил Палваныч. – Садись, выпьем.
Выпили.
– Товарищ прапорщик… – начала Страхолюдлих.
– Можно Пауль.
– Пауль… Вот я хочу… я смею поинтересоваться…
– Слушай, Хельга, – задушевно сказал Палваныч. – Я, конечно, понимаю: ты у нас графиня, пятое-десятое… Но будь ты проще! А то карикатура какая-то вместо разговора.
Дама собралась с силами и тихо предложила:
– Выпьем?
– Вот! Это уже по-нашему! – прапорщик разлил вино по бокалам. – Чем ты там хотела поинтересоваться?
Страхолюдлих, потомственная колдунья, с самого шабаша мучалась одним эзотерическим вопросом, который и задала:
– Зачем нужно отжиматься?
– Ну, это просто. В здоровом теле – здоровый что? Дух!
– О-о! – протянула Хельга.
– У нас, старушка, задача четкая. Нам хлюпики ни к чему. А то ведь оно по-разному… Забросит судьба в какое-нибудь пекло, а он – опаньки! – и спекся. Тут, сама чуешь, горнило не прощает… Еще вино есть?
Вызванный щелчком графининых пальцев повар принес новую бутыль. Женщина сумела щелкнуть не сразу: рука дрожала после упоминания об адском пекле.
А прапорщика вовсю тянуло побеседовать о службе:
– Я, думаешь, тут шутки шучу… Этакий Хейердал по жизни тутошней бродит. А у меня под землей, между прочим, целый Армагеддон спит. Пальцем нажал, и все, к матерям, взорвется! Где захотел, там и конец! Романтика… Три, два, один… Пламя ревет, дым, гарь… Земля дрожит. Ну, и мы с тобой давай еще по одной вздрогнем.
Страхолюдлих благоговейно внимала рассказу ракетчика. Подъем, который испытывала женщина, не позволял алкоголю полностью затуманить сознание. Дубовых же был только в легком подпитии.
– …Вот, Хельга. Бабахнет – все сожжет, костей не оставит! Даже душонку спалит, как «папа» говорит. Кто этого сам не видел, не поймет. Вот ты бы хотела?
– Да, да!!!
– Понимающий ты человек, хоть и баба!
Просидели дотемна.
– Ладно, хозяюшка, – прапорщик хлопнул ладонью по столу. – Пора в койку. Веди в спальню, иначе я заплутаю тут наглухо.
Слегка пошатываясь, держа друг друга под руку, леди и джентльмен дошагали до кровати Палваныча.
Тут и случилась кульминация эмоционального напряжения Хельги. Куртуазный прапорщик стал совершать определенные действия, направленные на раздевание графини и укладывание ее рядышком. Женщина была вовсе не против, но осознание того, кто именно ее разоблачает и что сейчас произойдет, сыграло с ней злую шутку: дама попросту отрубилась. Могла ли она ожидать от повелителя такого внимания?
Палваныч был слегка разочарован.
– Слаба ты на винище, – сказал он спящей красавице Страхолюдлих, подвинул ее и лег сам.
Не дрыхнуть же в кресле, когда роскошное койко-место почти не занято.
Только вот не засыпалось.
Мужик поворочался, поворочался да отправился в ночную экскурсию по замку.
Взяв с туалетного столика канделябр, Палваныч выскользнул в коридор. Там царила гнетущая тишина, только иногда доносился треск горящих факелов.
Слуги уже спали, прапорщик бродил по лабиринтам замка, то и дело натыкаясь на картины кровавого содержания. На них изображались сцены насилия – от сражения троллей с драконами до визита в деревню опричников-налоговиков. Пару раз Дубовых пугался, неожиданно выходя в темноте к нагромождениям страшных вещей. Один раз он увидел кирасу, над ней торчала медвежья голова в рогатом шлеме, вместо рук – коряги, в правой алебарда, а в левой меч. Ноги у монстра были лосиные или оленьи. К копытам зачем-то привинчены шпоры. Получившийся боевой лосемедведь глядел на прапорщика остекленевшим взглядом. Палваныч не сдержался и тихонечко выматерился для снятия стресса.
Он шел глубже и глубже в подземелье, вздрагивая от каждого шороха. Шуршали большие, с кошку, крысы. Они не обращали внимания на человека. Иногда свечи освещали человеческие черепа, приколоченные к стенке. В глазнице одного из таких «украшений» блестела змея.
Коридор с влажными стенами становился все ниже и уже. В небольших нишах висела обильная толстая паутина, в которой копошились жирные мохнатые пауки с крестом на спинке. Изредка они прыгали на прапорщика, и он судорожно смахивал их рукавом.
Тишина становилась все гуще. Трех свечей было мало, чтобы осветить путь хотя бы на два метра вперед. Вдруг где-то сзади раздался вой и короткий рык. Впереди пискнула то ли крыса, то ли летучая мышь. В лицо Палваныча пришла волна холодного затхлого воздуха.
Стало совсем не по себе…
Напряжение нервов достигло наивысшего предела, и тут…
И тут ничего не случилось, потому что не всегда что-то случается, когда в темном сыром коридоре с крысами, пауками и скелетами раздается вой, рык и писк да дует затхлый ветер.
Прапорщик упрямо шел в самое сердце замкового подземелья. Он долго спускался по каменной винтовой лестнице, пока не оказался в огромном зале с высоким потолком и колоннадой. Все шесть стен зала были усыпаны синими камушками. Они давали ровное сияние, – казалось, стена туманно светится, но вот Палваныч подошел ближе и разглядел мириады камушков-песчинок.
В зале было тепло.
В центре пустого пространства лежала большая бесформенная куча. Прапорщик оставил канделябр у лестницы и направился к ней, бормоча:
– Что за ерунда? Свалка тут, что ли?
Куча, принятая Палванычем за свалку, зашевелилась, закряхтела и трансформировалась в сидящего великана. Великан был одет в рубаху и штаны, пошитые из шкур. Еще он был волосат и чумаз. Длинная неухоженная борода свисала до живота.
У гиганта имелся всего один глаз во лбу. Прапорщик заключил, что перед ним циклоп.
Циклоп почесал ступню пальцами с длинными грязными ногтями. Осмотрелся, близоруко щуря единственный глаз.
– О, человечина! – воскликнул циклоп, увидев Палваныча.
– Хрен тебе, а не человечину, – ответил прапорщик и со всех ног кинулся к лестнице.
Гигант быстро поднялся на колено, потянулся за беглецом и перекрыл ему путь широкой ладонью.
– К чему спешка? – спросил циклоп.
Надо отметить, что голос у великана был приятным: почти оперный баритон.
– Если бы тебя сожрать пообещали, ты бы не торопился?
– А я не собираюсь вас есть, с чего вы взяли? А! Вас смутило слово «человечина»! Это пережиток прошлого. Для нас, циклопов, вы все человечина.
