Владимир Лещенко - Чародей фараона
– Я бодрствовал над вашими сокровищницами. Я пополнил их многочисленными вещами. Я наполнил ваши закрома ячменем и пшеницей. Я увеличил число ваших работников, добавив к ним множество людей.
Ну, тут он, положим, покривил душой. Сотни, тысячи людей были призваны на строительство Великого Горизонта царя, в том числе и храмовые работники. Но упоминать об этом в молитве совсем не обязательно. Не скажешь вслух, боги сами могут и не заметить. Мало ль у них иных забот.
– Я сделал для вас множество статуй и сосудов изукрашенных, золотых, серебряных и медных. Я построил вам обшитые золотом ладьи, плывущие по реке…
Снова шорох. На этот раз более отчетливый.
Нет, ну не святотатство ли?! Живому богу с небесными родственниками спокойно пообщаться не дадут!
Ладно. Он им сейчас задаст трепку. Мало не покажется.
Царь на цыпочках подошел к изголовью своего ложа и вытащил из‑под валика короткий меч, который с недавних пор стал неизменным стражем государевых снов.
Что есть сил размахнувшись, Хуфу метнул оружие в ту сторону, откуда доносились странные звуки.
Ага! Кажется, попал! То ли всхлип, то ли вскрик подтвердили это.
И что это никто не выходит из‑за тяжелого полога, нависшего над кроватью? Ну, в самом деле, не до смерти же он зашиб наглеца. Ведь специально бросал меч рукоятью вперед, чтобы только проучить негодяя.
– Выходи! – гаркнул фараон. – А то хуже будет! Прятавшийся издал гортанный крик и наконец‑то соизволил предстать пред светлые царские очи. При виде его лицо владыки Двух Земель слегка вытянулось и перекосилось.
– Это ты, Яхмос? – разочарованно констатировал повелитель.
– Га‑га‑га! – ответили ему. «А то ты сам не видишь?»
– И кто тебя сюда впустил? – поинтересовался государь.
– Га‑га‑га! – развел широкими крыльями большой жирный семен – нильский гусь, издавна приручавшийся жителями Та‑Мери в качестве домашнего питомца.
Вот подлецы‑то! Небось специально запустили Яхмоса в спальню, думая, что фараон спросонок не поймет, что к чему, и ненароком зашибет любимца.
Итак, предательство или знак богов?
Зловредный умысел? Но кто, не думая об ужасных для себя последствиях, решился бы на подобную шутку? Разве что безумец или самоубийца.
Тогда не предупреждение ли это из ряда тех дурных предзнаменований, о которых вещал зануда Ратаммасх? Нечаянная смерть ручной государевой птицы конечно же стала бы поводом для траура. Пришлось бы отменить свадебные торжества.
Хвала могучей Сохмет, что все обошлось.
– Ну, что, глупый, испугался? – ласково засюсюкал фараон.
Яхмоса он любил едва ли не больше, чем собственных сыновей.
– Иди сюда. Вот папочка даст тебе вкусненького! Повелитель Двух Земель зачерпнул из вазы горсть фиников и протянул птице. Это было ее любимое лакомство. Обычно Яхмос буквально голову терял, завидев сладкие плоды. Но сейчас он презрительно отвернул клюв в сторону и что‑то сердито прогоготал.
– Обижаешься, да? – Га!
– Ну, не сердись! Я же не знал, что это ты.
– Га‑га‑га‑га!
«Как будто мне от этого легче!» – понял фараон длинную фразу семена.
– Вот, возьми‑ка еще и орешков.
Во второй руке Хуфу зашуршали плоды дум‑пальмы, до которых Яхмос тоже был большим охотником. Этого соблазна прожорливая птица вынести уже не смогла. Ее сердце растаяло. Вразвалочку приблизившись к хозяину, гусь принялся склевывать угощение с его ладоней.
– Вот и славно! – умилился живой бог. – Вот и умница!
– Га‑га! – соглашался Яхмос.
Содержимого двух немаленьких мужских ладоней гусю показалось явно недостаточно. Он потянулся длинной шеей к вазе со сладостями, стоявшей на туалетном столике. Промахнувшись, задел клювом кубок с пальмовым вином. Тот опрокинулся прямо на вазу.
Ваза упала на пол. Фрукты и орехи рассыпались по полу.
– Что ты наделал, неуклюжий! – возмутился фараон.
Яхмос, задетый тоном, каким был высказан упрек, рассердился и, захлопав крыльями, злобно зашипел. Прямо как змея.
– Еще и шипишь? Давай‑ка лучше прибирай за собой!
Пригнув рукой гусиную голову к полу, царь потыкал питомца клювом в кучку фиников. Семен вырвался и отскочил было на пару шагов. Потом вытянул шею к плодам и осторожно склюнул один из них. Проглотил. Застыл на мгновение, прикрыв глаза и прислушиваясь к своим ощущениям. А потом принялся лихо подчищать с пола рассыпанные лакомства.
Хуфу даже удивился такой прыти толстяка. И что на него нашло? Неужели и впрямь так проголодался. Или это от потрясения, вызванного броском меча? Так вроде бы большого вреда тот ему не причинил.
Гоготун в мгновение ока покончил с трапезой и, к вящему изумлению фараона, стал выделывать такое, что владыка Двух Земель едва не превратился в собственное изваяние.
Расставив крылья, не так, как это обычно делают его сородичи, – во весь размах, а чуть‑чуть, лишь немного оторвав их от боков, гусь начал переваливаться с ноги на ногу. Сначала медленно, потом все больше набирая темп. Его движения перестали напоминать качающуюся на волнах лодку. Теперь это был весело скачущий на месте мяч. Перенося тяжесть тела поочередно то на одну, то на другую ногу, Яхмос энергично подпрыгивал на месте, не забывая при этом ритмично подергивать крыльями.
Государь был готов поклясться, что его любимец… танцует. И танец этот нисколько не походил ни на один из знакомых владыке. Было в нем что‑то дикое, раздражающее и одновременно завораживающее, притягивающее, зовущее присоединиться.
– Сохмет‑заступница! – вытер взмокшее чело царь и громко захлопал в ладоши, призывая на помощь верных слуг, уже заждавшихся за дверьми его знака, означающего, что повелитель проснулся, помолился и готов к процедуре утреннего облачения.
Заслышав его голос и хлопки, гусь прекратил безобразничать и застыл на месте. Постояв так минуту, он затем рухнул как подкошенный на пол, дернулся разок‑другой и… захрапел. Натурально, по‑человечески.
Вошедшие в царскую опочивальню сановники при виде храпящего Яхмоса были поражены не меньше своего владыки. Один из них, главный хранитель государева опахала Аби, осторожно приблизился к Семену, склонился над ним и почему‑то принюхался. Потом разогнулся и, обратясь лицом к фараону, растерянно захлопал ресницами.
– Что с ним? – спросил насупившийся Хуфу.
– По‑моему, он… мертвецки пьян, – развел руками вельможа.
У владыки вмиг отлегло от сердца.
Ну да, точно. Как это он сам не догадался. Ведь когда опрокинулся кубок с вином, то крепкий напиток попал на плоды. Глупая птица склевала их и опьянела. Много ли ей нужно. Этим и объясняются все странности в ее поведении. А он‑то уже начал волноваться, что боги снова послали дурной знак.
– Заберите его, – велел царь. – Пусть проспится. Двое сановников осторожно подняли гуся и, уложив его на коврик, понесли к выходу. Внезапно Яхмос поднял голову и, зашипев, клюнул одного из вельмож за руку. Тот ойкнул от боли и неожиданности.
– Гав! – ощерился гусь.
Присутствующие подумали было, что им померещилось. Но Семен вновь раскрыл клюв и выдал новую порцию таких же звуков:
– Гав, гав, гав! И отключился.
Его быстренько унесли прочь, пока странная птица не выкинула чего‑нибудь похлеще.
– Ничего удивительного в этом нет, – успокоил взволнованного царя Убаоне, по обыкновению явившийся к церемонии отхода владыки Та‑Мери ото сна. – Гусям свойственно передразнивать различных тварей. У некоторых из них это получается довольно похоже. Мне приходилось самому слышать, как одна такая птица «произносила» целую фразу по‑человечески. Один рыночный фокусник научил своего питомца громко орать: «Хочу пива» и неплохо зарабатывал, демонстрируя это «чудо».
– И как ты отреагировал? – заинтересовался фараон.
– Пришлось, конечно, вмешаться и отобрать у «чудотворца» птичку, – улыбнулся Великий начальник Мастеров. – Нельзя поощрять такое вмешательство в прерогативы жрецов. От этого в государстве приключаются соблазн и разруха.
Повелитель Обеих Земель был полностью согласен с мнением святого отца. Вера – это краеугольный камень, на котором стоит Та‑Мери. Стоит расшатать его хоть чуть‑чуть, и все стройное здание, веками возводившееся правогласными предшественниками Хуфу и их верными слугами‑жрецами, может развалиться в один миг.
– Проглоти твою душу Амма Пожирательница! – вскрикнул владыка.
Убаоне испуганно вытаращился на государя, не понимая, отчего тот желает, чтобы душу его ближайшего сподвижника постигла столь печальная участь – быть брошенной на суде Осириса в пасть ужасному чудищу с телом гиппопотама, головой крокодила, львиными лапами и гривой. Но оказалось, что проклятие относилось вовсе не к верховному жрецу Птаха, а к вельможе, помогавшему повелителю надеть парик и головной платок – немее. Нерадивый слуга умудрился уколоть своего божественного хозяина булавкой и вызвал у него очередной приступ безудержной ярости, которым Хуфу был подвержен с детства.
