Рон Хаббард - Внутренний враг
И я его принял.
Я разбудил Карагеза. Он сказал мне, что фордовский микроавтобус исправен и на нем можно ездить. В моем потрясенном состоянии я не мог вести машину, поэтому, невзирая на уверения Карагеза, что на нем нет штанов и ботинок, я заставил его сесть за руль и отвезти меня в госпиталь.
В тех описях я видел гипношлем. Когда я просил фирму «Занко» прислать все новинки, которые у них есть, эта, кажется, явилась одной из них. В госпитале я пробрался мимо старушки, спящей в регистратуре. Шумно топая, я приблизился к спальне Прахда.
Видимо, мало я шумел, — доктор лежал в постели с медсестрой Билдирджиной. Они испуганно приподняли головы.
— Мой отец! — проговорила медсестра.
— Это не твой отец, — успокоил ее Прахд. — Султан-бей, надеюсь, вы уже знакомы с сестрой Билдирджиной? Прошу, не взрывайте госпиталь!
Сестра Билдирджина стала профессионально одеваться в свою форму.
— Вам надо зарегистрироваться при входе. Первый осмотр врачом — триста лир.
Я выставил ее из спальни.
— Где описи?
Прахд натянул штаны на тощие ноги, накинул докторский халат и босой повел меня к себе в кабинет. Описи хранились у него в сейфе. Я взглянул на них — они относились к двум партиям товаров. Пришлось повозиться, разыскивая, что мне нужно. Но уж тут я просто похолодел: в этих партиях оказалось целых шестнадцать гипношлемов! Опыт моего собственного знакомства с ними заставил меня содрогнуться. Шестнадцать таких штуковин — в свободном пользовании! Мне нужен был только один. Но остальные пятнадцать — они сразу же выйдут из обращения!
В общем, проблема заключалась в том, что Прахд не успел распределить ящики по кабинетам. Ему с помощниками из ангара удалось лишь сменить ярлыки.
Я заставил Прахда проделать большую часть работы. Трудно было лезть через что-то, протискиваться между тем и этим, приподнимать какую-то вещь, чтобы посмотреть под ней. И так палата за палатой, забитые ящиками. Однако благодаря моей настойчивости мы раскопали гипношлемы один за другим. Последний гипношлем находился в более крупном ящике вместе с электромашинами для производства срезов. Несмотря на холодный вечер, Прахд обливался потом, когда все шестнадцать гипношлемов наконец лежали штабелем возле микроавтобуса.
— Да что же это все-таки? — умолял просветить его Прахд, пока Карагез запихивал ящики в автобус.
— Самое зловещее изобретение, когда-либо известное разумным существам, — сказал я ему. — Термоядерная бомба — ничто по сравнению с ними. А они у вас тут были у всех на виду!
Похоже, он не очень-то сокрушался на этот счет.
— Из-за возникшей опасности я не буду вам пока платить.
Это действительно заставило его сокрушаться, кажется, даже заскрипеть зубами. Приходилось смириться. Я снова вернулся на свою виллу.
У меня есть погреб, открывающийся из моей спальни. О нем никто не знал. Я отправил Карагеза спать, а сам внес туда ящики, кроме одного. Я вынул шлем из картонной упаковки — и ощутил запах новенькой, недавно сделанной вещи. Я проверил его систему питания, при этом из осторожности держался на расстоянии и делал это палочкой. Система работала. Порывшись во вспомогательных аксессуарах, я нашел бланки лентозаписи. С большой осторожностью я ввел ленту в машину и дал команду «Внушение», тем самым подготовив ленту для введения в прорезь шлема. Потом я сел и написал письмо Ломбару. Там не было сказано слишком много — только бодрые общие места. А затем одна просьба. Другое письмо я адресовал Снелцу.
Я очень аккуратно упаковал их вместе с последним отчетом Хеллера для отправки на «Бликсо». Теперь я приготовился к следующему этапу. Если все это сработает, моя жизнь будет спасена.
Я чувствовал уверенность. Я намеревался соединить хитрое мастерство земной психологии с полицейскими методами ФБР. Разве можно было промахнуться?
Глава 9Наступила пора идти против судьбы. Я позвонил таксисту — он был в постели.
— Ты знаешь ту толстую грязную старую шлюху, которая живет к северу от города, — Фатиму-ханим? Поезжай за ней и привези ее сюда немедленно.
— Эй, что случилось сами знаете с кем? — очень встревожился он.
— Она чудесная. А Фатима — это кое-кому еще. — Пусть не думает, что я потерял свою сексуальную доблесть или способность влиять на женщин.
— Ну, сразу отлегло от сердца. Ведь знаете, нет никаких гарантий возврата денег. А Фатиму я мигом привезу.
Я открыл запасную спальню, бросил на пол несколько подушек, включил соответствующее моменту освещение. Затем пошел к моим запирающимся шкафчикам и достал узкопленочную видеокамеру. Установив ее в углу комнаты, я подсоединил ее к дистанционному управлению и положил переключатель в карман. Взяв гипношлем, я отправился через туннель в ангар.
Охранник впустил меня в камеру к Тик-Таку. Тот проснулся и, завидев меня, завизжал: «О нет!»
— Успокойся, — сказал я. — Будет еще хуже. Надень-ка это.
— Нет! — взвизгнул он.
Мы с охранником надели на него шлем и приковали мальчишку к полу. Я вывел охранника наружу.
— А что это мы на него надели? — спросил он.
— Эта штука приглушает вопли.
— А, давно пора!
— Теперь послушай, — сказал я. — Кто из персонала подвергся дисциплинарному взысканию за приставание к турецким мальчикам?
— Да с полдюжины, — отвечал он.
— А кто особо отличился?
— Он как раз отсиживает свои девяносто дней. Камера номер тринадцать.
Мы пошли туда. Когда охранник включил в камере свет, парень сел, сонно покачиваясь. Это было громадное, неуклюжее чудовище с накачанными, как шары, мускулами.
— Сделаешь точно, как я скажу, — сказал я ему, — и твой срок закончен.
— А что за дело?
— Секс.
— С бабами связываться не буду.
— Не с бабами, — успокоил я его. — Договорились?
— Ладно. Вы хотите, чтобы я это делал здесь, прямо сейчас?
Я чуть не врезал ему. Терпеть не могу гомиков. Но у меня были дела поважней.
— Пусть он остается здесь, — сказал я охраннику.
Я вернулся к Тик-Таку, сунул ленту с командой-внушением в прорезь шлема и, держась на расстоянии, принесенной с собой палочкой включил шлем.
Тик-Так перестал метаться.
Я снова отключил шлем, снял его и освободил Тик-Така от цепей. Вытащив «кобру», я вывел его в коридор, извлек из кармана две повязки и велел охраннику завязать глаза Тик-Таку и тому громиле. Под дулом пистолета я заставил их пройти через туннель, мой секретный кабинет, спальню, внутренний дворик и войти в приготовленную запасную комнату.
— Садитесь на подушки, — велел я им. — Повязки не снимать. Я тут же вернусь.
Я вышел наружу. Таксист с Фатимой-ханим уже дожидались. Я велел водителю подождать в машине.
Фатима-ханим состояла в основном из трясущейся плоти и вони.
— Сделаешь точно, как я скажу, и получишь пятьсот лир.
— Прямо здесь, на траве? — спросила она.
Я велел ей заткнуться и сказал, что от нее требуется. Это ее слегка озадачило, но она согласилась. Я отвел ее в запасную комнату. У меня возникла проблема: здоровый амбал стянул с глаз повязку и навалился на Тик-Така, пытаясь сорвать с него одежду. Под дулом пистолета я заставил эту взбесившуюся гориллу отойти от мальчишки — пришлось много раз вертеть у него пушкой под носом!
— Ну вот, Тик-Так, — проговорил я, нагнувшись и шепча ему на ухо, поскольку он говорил только по-волтариански, — ты сейчас получишь вознаграждение за то, что ты такой хороший посыльный.
Я отошел и сделал знак Фатиме. Потом вышел наружу и нажал на кнопку дистанционного управления, включив камеру. За закрытой дверью я услышал голос Фатимы, напевающей ласковую колыбельную песню:
Бедный миленький малыш,
Ты голодненький лежишь,
Подвигайся, мама здесь,
Будет что тебе поесть.
В мягкий шелк своих кудрей
Сунь ты пальчики скорей.
Гули-гули, все-о'кей! Молочко у мамы пей!
Тик-Так внезапно издал крик!
Амбал чертыхнулся и приказал лежать спокойно. Меня скривило от отвращения, когда Тик-Так застонал. Снова послышалась колыбельная — она звучала и звучала. Вдруг амбал разразился громкими проклятиями. Тик-Так закричал в экстазе. Затем я услышал звуки возни и громкого поцелуя.
— О! Ты в тысячу раз лучше, чем Эндоу! — сказал Тик-Так по-волтариански.
Я тут же отключил рекордер и открыл дверь. Тик-Так стоял, обняв амбала. С ошарашенным видом он проговорил:
— Почему я так сказал? Это неправда. Ты не лучше, чем Эндоу!
Я скупо улыбнулся. Он сказал так потому, что это было внушено ему гипнолентой.
— Пора, — сказал я.
— На каком языке он говорит? — спросила Фатима,
— На языке младенцев, — ответил я.
