Андрей Левицкий - Эромагия
— Почему немножко?
— Потому что много золота из гнома не вытрясет никто, а вот эта твоя бабка — по крайней мере немножко…
— Это не бабка, а величайшая ведьма, повелительница Лайл-Магеля, — поправила Анита. — К чему ты это все?
— К тому, что долго ждать не придется, — пояснил оборотень. — Скоро ваша величайшая объявится. Тогда и про кокс ей скажем. Ну так что, идем постоялый двор искать? Здесь их много должно быть, потому что порт и Главный Портал — стало быть, и приезжих всегда полным-полно.
Через полчаса впереди забрезжил свет. Несколько фонариков выхватывали из мрака приземистые серые стены. Вдалеке уже было видно яркое зарево, скопление таких же фонариков в гномьем городе.
Добродушный поздоровался с бородатыми карликами, скучавшими перед дверью, и объявил:
— В тридцать шестом обвал, ёптыть! И еще Червь возвращается. Пока что он в сто сороковых — сто пятидесятых покрутился и свернул к востоку. Ну, как всегда.
— Ясное дело, чтоб ему под молот угодить, — отозвался один из караульных. — Это его всегдашняя манера, чуток вправо забирать. Значит, завтра здесь будет. А кто это с тобой, Дальноход?
— А это… мы с ними вместе гоблинов разогнали на хрен. Гоблины тут у нас еще объявились.
Шон, опасавшийся, что Беринда может начать «разносить все» немедленно, побыстрее добавил:
— Мы охотники на гоблинов. Хотим с вашим начальством побеседовать.
Гномы дружно почесали в затылках. Они явно хотели о чем-то спросить, но никак не могли сообразить — о чем именно.
— За людоедами погнались, — добавил Тремлоу. — Они сюда с поверхности спустились, а мы, значит, за ними. И ваш мужественный соотечественник, благородный Дальноход Добродушный, нам помог в нашей миссии.
— А-а-а, — ответили гномы, прекращая чесаться, но по-прежнему морща лбы в поисках нужных слов.
Беринда, так и не издавшая ни звука, развернулась и засеменила прочь — в залитый светом портал. Пройдя под аркой, Шон невольно прикрыл глаза рукой, до того ярко оказались освещены подземные улицы. Чем дальше, тем больше фонариков, тем выше гномьи домики… Навстречу попадались бородатые коротышки, их коренастые жены и крошечные дети. Город как город, только домики приземистые, да вместо неба — каменные своды над головой.
Шон обратил внимание, что лавки — то есть те дома, на которых были вывески, — повыше прочих, и двери их вполне под стать человеку: на клиентов с поверхности рассчитаны. Детвора не удивлялась людям, значит, гости здесь бывали часто. Зато взрослые с любопытством разглядывали странную парочку — крошечную, немногим выше их самих, седую старушенцию и здоровенного блондина. Ведьма шагала, задрав нос и не глядя по сторонам. Дальноход на ходу пояснял:
— Нынче, дылды, у нас закрыто для посетителей — из-за Червя этого, чтоб его обвалом прибило. Если из-за него кто-то из вашего брата пострадает, старейшинам большие неприятности могут выйти. У нас договор с Адигеном, мы безопасность гостям обеспечиваем, ёптыть! Вот старейшины и боятся, что… ага, пришли!
У одного домика, ничем не выделяющегося среди прочих, он остановился и постучал твердым кулаком в дверь. Никто не отозвался. Дальноход стукнул сильней и позвал:
— Пампукка, открывай, чтоб тебе сквозь землю вознестись!.. — и снова ничего.
Беринда, у которой руки давно чесались «разнести все», не разбирая правых и виноватых, с хрустом размяла пальцы и грозно начала:
— Ну, гном, если ты меня обманываешь…
Тут с противоположной стороны улицы донеслось:
— Эй, Добродушный, ты, что ли?
Гном обернулся к сородичу, который, приоткрыв дверь, с любопытством разглядывал странных гостей.
— Я, чтоб мне треснуть! А Пампукка где? Дело к нему…
Сосед вышел на крыльцо.
— Что, опять Хвастун кого-то кинул? Пампукка нынче на совете старейшин. Говорит, знает средство, чтоб Червя Пениалиса утихомирить. Может, врет, как обычно, но на совет его пригласили все же. Хотите, обождите здесь, а хотите — ищите его в Столпе.
— Мне ждать недосуг, — заявила Беринда. — И учти, я тебе не верю и этому бородатому хрычу не верю.
Она ткнула пальцем в любопытного соседа Пампукки.
— И если что не так, если какой-то подвох готовите, тогда берегись! Всему вашему роду наступит полный каюк!
Пампуккин сосед, ухмыляясь, заявил на это:
— Что-то очень ты грозна, старушка! Я такого еще не… Ай!
Палец Беринды описал круг и приподнялся — соответственно и гном, в которого он был направлен, перевернувшись вверх ногами, взлетел на полметра. Обеими руками отдирая залепившую глаза и рот бородищу, гном принялся вопить:
— Ах ты карга кривая, чтоб тебе черной тьмы не видеть! Ах ты, негодяйская баба, а ну опусти меня обратно, жаба наземная, да я тебя…
Беринда, кровожадно ухмыльнувшись, прищелкнула пальцами другой руки — борода окончательно заткнула рот болтуну, и поток проклятий превратился в глухое невнятное бормотание.
— Веди к старейшинам, — велела ведьма Дальноходу, — к Столпу этому вашему. Давно я собиралась на него поглядеть — говорят, незабываемое зрелище. Надеюсь, рушить его не придется, жалко же, достопримечательность как-никак…
Добродушный почти с ненавистью покосился на ведьму, пробурчал что-то и двинулся в путь. Беринда на прощание снова щелкнула пальцами — сосед Пампукки свалился наземь. Не пытаясь подняться на ноги, он со стонами устремился на четвереньках к своему жилью.
— А что это за Столп такой? — спросил Шон.
— Увидишь, — отозвалась ведьма. — Говорят, его стоит увидеть.
12
Первый постоялый двор, встретившийся по дороге, назывался «У веселой ведьмы», а вывеска изображала мясистую деваху в остроконечной шляпе. В одной руке была метла, в другой — громадная кружка. Белозубая улыбка демонстрировала клыки, способные смутить людоеда. Из-под черных полей шляпы волнами спадали густые светлые локоны. Другой одежды на ведьме не было.
— О, какая вывеска, — пискнула Аназия. — Смотрите, какие волосы нарисованы! Зайдем?
Но Аните все это не понравилось.
— Нет, не хочу. Там все служанки наверняка в такие же шляпы наряжены остроконечные. И только я появлюсь, как пьяные постояльцы начнут ко мне приставать, требовать еще кружечку и щипать. Идем дальше!
— Так сними шляпу, — предложил оборотень.
— Да, — вставила Аназия. — сними шляпу, и все дела. Ничего от настоящей ведьмы в тебе не останется.
Анита окинула спутников сердитым взглядом.
— Шляпу, значит, снять? Ну, ладно этот людоед…
— Я не людоед!
— Но ты, подруга… — Не слушая возражений, ведьма стиснула метлу покрепче и тряхнула так, что задрожали желтые прутики. — Это ты-то, метелка, станешь мне рассказывать, что во мне от ведьмы?
— Ай! — запищала Аназия. — Я пошутила! Ты чего, в самом деле? Ты ведьма! Ай! Ведьма! Ай! Настоящая ведьма!
— И ты мне, — не унималась Анита, — настоящей ведьме, советуешь снять шляпу? И войти под эту похабную вывеску? Мне?
— Пошутила ведь!..
— Ну то-то же…
Анита и сама не могла сообразить, с чего так разозлилась. Устала, должно быть, да и по Шону соскучилась. Хрупкий мир в компании был восстановлен, и путники двинулись дальше, разглядывая вывески. Вскоре показался еще один постоялый двор, здесь над дверью были намалеваны скрещенные кирки и над ними — все та же неизменная кружка. Называлось заведение «Возвращаясь из Шампурмы».
— Вот сюда и зайдем, — решила Анита.
Возражать никто не рискнул.
Внутри было темно, как в пещере. Тусклые лампы слегка покачивались над столами, едва освещая блюда и кувшины, а лица тех, кто сидел вокруг, оставались в темноте. Справа доносилось пение — душевное, проникновенное. Пели низкие мужские голоса:
Я помню Адигенский порт
И вой волколаков угрюмый.
Как шли мы по трапу на борт,
В холодные, мрачные трюмы.
Печально вздыхал океан,
Ревела пучина морская;
Лежала вдали Шампурма —
Мрачнее не видел я края.
Не крики, а жалобный стон
Из каждой груди вырывался.
«Прощай навсегда, материк!
Прощайте, кто дома остался…»
Будь проклята ты, Шампурма,
Алмазы твои и монеты…
Сойдешь поневоле с ума —
Оттуда возврата уж нету…
— Ты иди займи столик, — шепнул Аните оборотень, — а я сейчас. Немножко измениться нужно.
Ведьма пожала плечами и направилась в темное прохладное чрево зала. Там маячила скудно освещенная стойка, за которой седой пожилой кабатчик, подперев рукой щеку, задумчиво слушал певцов и отбивал такт пальцами на отполированной кружками поверхности. Метлу Анита осторожно несла перед собой, чтобы не задеть кого-нибудь в темноте неуклюжей палкой. Когда они поравнялись со столиком, за которым пели, Аназия вдруг рванулась — да так, что ведьму развернуло к певцам, и громко объявила:
