Светлана Багдерина - Срочно требуется царь
– Нет, – заинтересованно остановились на нем двадцать пять пар глаз.
Двадцать шестая и двадцать седьмая уставились на него не так заинтересовано, а двадцать восьмая принялась усердно разглядывать ставшие вдруг очень завлекательными верхушки деревьев.
– Я спал у нас в лагере, в палатке, и вдруг услышал голос, который звал на помощь! – горячо сопровождая каждое слово энергичным жестом, призванным иллюстрировать его правдивость, заговорил взволнованный лукоморец. – И я пошел на звук, и добрался до вас!
Хорохорцы открыли рты и с благоговением воззрились на блаженно хлюпающего обжигающим сладким чаем Юську.
Дядька Хвилип выразил мысль, посетившую одновременно все хорохорские и одну лукоморскую головы:
– Так это, поди, ты на помощь его высочество позвал? Парнишка захлебнулся, поперхнулся, закашлялся…
– Я?!.. Я?!.. Да нешто я?!.. Да не может быть!..
– Ну, а кто еще? – резонно заметил Хверапонт и сложил короткие полные ручки на толстом, обтянутом синим армяком животе. – Больше некому. Серафима яростно закивала в поддержку этой версии.
– Ясен пень, больше некому, – убежденно подтвердила она.
– Я?.. – отставил кружку и обводил пораженным, почти умоляющим взглядом окружающих его людей парень. – Я?.. Дак ить я не помню ничего… Сбёг, а дальше – как отрезало… вообще ничё не помню, чем угодно поклянусь! Не я это, наверное… Другой кто… Я же спужался дюже… Юркнул под телегу… А потом – как ночь на голову опустилась… Не, братцы, я вам честно скажу – это точно не я… Чего я буду чужую славу себе приклеивать? Ежели я мордом в землю валялся, так как же это я-то?..
– Как-как, – весело передразнил его Хвилип и огрел широкой, как лопата, и приблизительно такой же мягкой ладонью по плечу. – Так, да через так, да разэдак! Качай его, ребята!..
И Юська, расплескивая чай и разбрасывая сапоги, отправился в почетный троекратный полет над поляной прямо на глазах изумленных лошадей.
«Нет», – думал он, подлетая на руках товарищей, – «Всё-таки слава – не такая уж и плохая вещь. Вот ведать бы еще наверняка, что это именно моя слава, а не чья-то приблудная… Надо постараться в следующий раз оставаться в памяти, чтобы уж точно знать, что слава эта – моя… А то мне ить чужой не надоть…»
К вечеру этого же дня обоз с зерном под жидкие, но восторженные приветствия редких прохожих втянулся в город.
Рассматривание и оценка мечей и прочего ликвидного имущества, которое успели заготовить на продажу профсоюзы Постола, были намечены на утро следующего дня, а пока усталые кони и люди были препровождены на единственный постоялый двор, сохранившийся во всем городе со смутных Костеевских времен.
Рано утром, когда было еще непонятно, действительно ли это рано утром, или еще поздно вечером, пятеро хорохорцев спустились в общий зал и к удивлению своему обнаружили, что кто-то то ли встал еще раньше их, то ли вообще не уходил со вчерашнего дня.
У самого входа, вокруг самого большого стола сидели люди и тихонько о чем-то беседовали, передавая из рук в руки и пристально рассматривая непонятные, ровно светящиеся белизной предметы.
Естественно, обозники не стали бы вмешиваться в чужой разговор, если бы Юська не узнал среди страдающих бессонницей клиентов хозяина Постольского гостиничного комплекса Комяка жену царевича Ивана. О чем тут же и во всё горло сообщил.
– И тебе с добрым утром, Юська, – улыбнулась она такому радостному приветствию.
– Ну, вот… говорил же я тебе – потише, всех перебудишь! – с упреком обратился тощий бородатый кривобокий и одноглазый мужичок к такому же тощему, бородатому, но уже просто однорукому приятелю.
– Да я что… – втянул голову в плечи и сконфуженно пробасил шепотом тот. – Я же совсем тихохонько…
– Мы сами встали, нам коней обиходить надо, да товар посмотреть, – поспешил успокоить одноглазого Хверапонт. – Вас и не слышно было нисколько.
– А что это у вас такое?.. Серебристое… белое… и светится?.. Заинтригованный Юська был сама непосредственность.
– А это мы своих торговцев по деревням отправляем – обереги на мясо и прочие продукты менять, – охотно и не без шальной задней, вдруг нагрянувшей мысли сообщила Серафима. – Вот, перед отправкой товар показываем, рассказываем, как пользоваться, чего за него просить… Я недавно первую партию в Соломенники возила, так в курсе теперь, что, где и почё…
– Обереги? – Хверапонт остановился, словно налетел на невидимую стену, развернулся в сторону совещавшихся и двинулся к ним, лавируя между скамей, табуреток и столов, словно самонаводящееся ядро.
– Посмотреть желаете? – невинно полюбопытствовала царевна, кротко опустив вспыхнувшие надеждой и азартом очи долу.
– Хотелось бы, – осторожно признался купец.
– Вот, пожалуйста… – она кивнула бойцам постольского продотряда, и те выложили перед хорохорцем на серые неровные доски стола серебристые цифры от ноля до девяти, излучающие спокойный матовый свет. – Единица – для улучшение слуха, двойка – зрения, тройка – от клопов, четверка – от мышей, по одной на комнату, и забудьте такое слово… Пятерка – если согреть чего надо, или согреться. Шестерка – на рождение двойни, специальное предложение для скотоводов…
– А если женщине?.. – поинтересовался практичный Хверапонт.
– Тоже поможет, – подсказала закутанная до носа в старую шаль девушка рядом с царевной.
– Так… Дальше… Семерка – на удачу в пути, восьмерка в темноте светится не хуже свечки, даже трех… Девятка… Она у нас от зубной боли, если ничего не путаю. А ноль – от ран. Вот и всё.
– Деревенские суеверия, – дослушав, пренебрежительно усмехнулся и махнул толстой рукой купчина. – Крестьян дурить – самое то. Их брат до этого падкий. Сам такие по молодости продавал.
– А потом что? – спросил кривобокий. Купчина смутился, замялся, и нехотя признался:
– Потом перестал.
«Побили», – пришли костеи и царевна к единодушному, хоть и из тактичности не озвученному выводу.
– Суеверия, говоришь, торговый гость? – вместо этого прищурилась на купца и хитро ухмыльнулась Серафима. – Ручку протяни, уважаемый.
– Зачем это? – насторожено нахмурился хорохорец, но отступать было поздно, и мясистая ладошка с некоторой дрожью легла на стол.
– Вот, гляди… – и царевна положила ему на ладошку светящуюся белую «пятерку». – Теплая?
– Ну, теплая… – согласился купец. – Так это он ее в руках держал, нагрел, вот она и теплая.
– А теперь? – заговорщицки улыбаясь, она ловко выудила из железного ларца размером со средний фолиант еще две циферки и опустила сверху.
– Н-ну… – упрямый Хверапонт не желал признавать поражение.
– А теперь?..
– Ай!!!.. – подпрыгнул и затряс обожженной лапой купчина, а с десяток весело светящихся серебристых цифр разлетелось светляками по столу и полу под дружный смех хорохорцев.
– Что, жжется суеверие, приятель? – дружелюбно похлопал купца по спине однорукий.
– Так они… настоящие?.. – вытаращил глаза Хверапонт, не прекращая дуть на легкий ожог интересной формы на вспотевшей ладони. – Откуда?..
– Находка наговорила, – Сенька гордо приобняла и потрясла для наглядности наряженную в новый, с иголочки овчинный полушубок, так не гармонирующий со старой пуховой шалью молчаливую девушку справа.
– А-а… Ну, так значит, продержится не больше недели… – разочаровано протянул купец.
– Полгода продержится, честное слово, – повернулась к нему Находка, и толстый платок спал ей на плечи, обнажая рыжую косу и рыжие не по сезону веснушки на белом лице.
Хверапонт, посвященный, видимо, в исторические перипетии и географические особенности царства Костей, охнул и с размаха хлопнулся на весьма удачно и кстати оказавшуюся в районе приземления скамью.
– Так ты… и вправду…
– Да, господин купец, вправду я, – скромно потупилась октябришна. – Я ученица убыр буду. Фазы перехода, осмысления, обдумывания, подсчета не было.
– Сколько вы за них хотите? – выпалил, жадно уставившись на разбросанные по трактиру светящиеся цифры, хорохорец.
На следующее утро хорохорский обоз, груженый только парой сотен мечей и десятком ларцов, выступил бодрым шагом в обратный путь. Довольны были все. Кони были рады, что везти приходится почти один костейский воздух. Возчики – что возвращаются домой так быстро.
Охранники – что караулить им приходится мечи, которые и даром никому не нужны, и шкатулки с авансом за следующую партию зерна, в четыре раза больше – волшебными цифрами-амулетами, на которые непосвященный тоже не позарится.
Но больше всех вместе взятых был удовлетворен Хверапонт. Он разделял удовольствие своих работников и добавлял к нему свое собственное, томно ворочавшееся и мурлыкающе у него в душе как кот на печке, и даже конское счастье, знай о нем купчина, нашло бы отклик в его отзывчивой душе.
