Ирина Белояр - Призраки по контракту
Лерыч смотрит очень долго и очень внимательно. Значит, вся эта фигня — Эмиль, конура, нежить — порождение вчерашнего гипновируса? А с какого я тогда вдруг в отпуске?
— Ты не в отпуске. Ты на больничном.
Еще и думаю вслух.
— А… чем я болею?
Молчит.
— Лерыч, слышишь?
Молчит.
— Блин! Лерка, ты оглох?..
Ни фига не оглох. Просто я не спросил, только подумал. Ага, оно и к лучшему. Страшно представить, чего он может ответить. А вдруг гипновирус тут ни причем?..
Рок продолжает звучать.
— Лерыч!
Оборачивается. Смуглый, волосы короткие. Морда знакомая, я ее точно где-то видел, вот только где? У меня же отличная память на лица, должен вспомнить… Ухмыляется:
— Приятно поговорить с умным человеком?
Не, ну какая противная рожа, и чего я в нем нашел? Отворачиваюсь, упираюсь взглядом в зеркало. Из зеркала на меня смотрит настоящий Валерка.
Это не вирус.
Телефон разразился «Полетом валькирии». Все верно, глушителей вчера прошли, связь есть… Лезу в карман, вытаскиваю вместе с трубкой чью-то визитку. Не чью-то, а Эмиля, призрачного заказчика.
Это не вирус.
И не тошнотики.
Это…
Не, не, не! Только не это. Ctrl+Z, на хрен. Пусть лучше будут тошнотики.
Валькирия все летит.
— Привет, Вить.
— …куда вы, к чертовой матери, про…
«Мяу», — сказал телефон и выключился.
Колючка кончилась. Бурый мох, кое-где островками пожухлый ковыль. Сергей лежит мордой в землю, Валера стоит чуть впереди, пошатывается. Обернулся, сообщил:
— Мне явилась святая Мария.
— Ёханный бабай нам явился. А еще немного — явился бы звездец, здоровый и откормленный, — опустошенно проговорил спец по эксклюзиву, поднимаясь на ноги. А музыка была потрясная. Жаль, не запомнил…
— Она вывела нас оттуда, — пробубнил Лерыч, опускаясь в мох.
Так. Этого еще не хватало.
— Лерка, подъем.
— Сейчас, — слабым голосом отозвался напарник, не предпринимая никаких попыток встать.
— Подъем, слышишь? — спец по эксклюзиву схватил друга подмышки, потянул вверх. — Ну?
— Думай не бренном теле, а о спасении души, — пробормотал Лерыч.
— О нем и думаю, — желчно отозвался Сергей. — Не хочу, чтобы ближний подох без исповеди.
Аргумент подействовал, напарник заткнулся.
Двигались еще от силы пару часов. Поначалу Лерыч как-то шел сам, позже Сергей тащил его чуть ли не волоком. Организм специалиста по эксклюзиву истерично вопил: не волнует, сколько осталось до трассы, на сегодня хватит по любому, нах, баста, привал, к такой матери…
Вечер. Дождя сегодня нет, это хорошо: костер не дымит, а реально светит и греет. На костре жарится тушка мутанта. Жрать захочешь — и не такое… Не-не. Трескунчика трескать не придется, к счастью. То невезучее существо, которое Сергей со своим неидеальным зрением и непривычкой к ископаемому излучателю все-таки сумел подстрелить нынче, выглядит не настолько блевотно. Впрочем, может, и настолько, просто чувствительность притупилась (как и многое другое за эти дни). Жрать-то надо.
Валера закутался в плащ-палатку. Его отчаянно знобило. Лег на землю возле самого костра, положил голову напарнику на колени. Сергей осторожно погладил друга по волосам. Возражений не было.
— Есть хочется, — пожаловался Лерыч.
— Сейчас мышехвост будет готов, — мышехвостами Сергей теперь называл всех неопознанных мутантов, из уважения к стремительным пташкам.
Опять не было возражений.
— Серый!
— Чего?
— Я с ума схожу.
— Это только кажется, — обнадежил Сергей.
— Существую как в тумане.
— Пройдет.
— Думаешь?
— Уверен.
Хоть бы капельку уверенности, на самом-то деле. Чтобы внушить эту капельку себе и другу, Сергей оживленно продолжил:
— Перво-наперво — выбраться отсюда. Потом будем решать другие проблемы. Может, эта фигня, которая с тобой творится — влияние дикой зоны. Попадем в город, а там все пройдет само.
— Скорее бы в город.
— Скорее бы.
Валера слабо улыбнулся и невинным тоном заявил:
— Все-таки жалко, что ты не лошадь.
— А кто же я, по-твоему? — уныло вздохнул Сергей.
Это просветление было последним и закончилось, увы, еще до того, как дожарился мышехвост. Блин, раньше нужно было снимать тушку с огня, горячо сыро не бывает. А теперь поздно. Нормальный Валерка исчез, ненормальный скоромную тварь жрать отказался. Морда опять постная, опять кулаки по ней чешутся. Завтра этот долбо…б со своим воинствующим смирением упадет и не встанет, чего тогда делать-то? Еще пилить и пилить, не допру ведь.
…Боже, боже, боже! Черт его знает, как к тебе правильно обращаться. Мой недоумок, оказывается, в теме, но он уже полудохлый и не соображает ни хера. Если про тебя не звездят, вытащи нас отсюда. Пусть этот олух останется жив. Дальше-то я сам, не парься. Просто вытащи, и х… с этим всем…
Есть сермяжная правда в молитвах. Фиг с ним, что по факту пользы никакой. Зато на душе легче: спихнул моральную ответственность на кого-то или чего-то к делу не относящееся. Неважно, куда. Главное, полегчало.
Бесконечный путь продолжался. В глазах плыло, миражи прочно вошли в реальность и остались в ней.
По трассе катил легендарный железный зверь, имени которому Сергей не знал. Потому что исторический музей посещал один раз в жизни, в школьные годы (тогда было грех не посетить: официально санкционированный массовый прогул уроков — большой праздник, почти как Новый год, только без деда Мороза). А меж тем эти старые добрые исполины даже в наш продвинутый век все еще гоняют по трассам на глубинке. Вы-то музеи посещаете, для вас это имя не окажется пустым звуком. Воистину, такое раз увидишь — никогда не забудешь. Одним словом, машина, которая приближалась к нашим охотникам за чем попало, называлась «КАМАЗ».
Сергей почувствовал, как на глаза наворачиваются благоговейные слезы. Вышел на шоссе, помахал рукой.
Железный монстр затормозил. Из кабины выскочили шофера с оружием наизготовку. Критически оглядели голосующих (в этот момент спец по эксклюзиву чуть ли не волоком тащил друга из-под косогора наверх, на трассу). Хоть и предельно истощенные, эти двое все-таки не были похожи на дикие порождения дикой зоны. Водилы облегченно вздохнули. Тот, который помоложе, растерянно спросил второго:
— Володь! Куда сажать-то, в кузов, что ли? Их же двое.
Володя оценивающе взглянул на два полупрозрачных скелета, махнул рукой:
— В кабину. Поместятся.
Если это и был мираж, то очень человечный.
Дорога за окном убегает в прошлое. Где-то там, позади, остались миражи и глюки, измененка и морок. Где-то там остался дядя Лёша — не забыть ему написать: мы сделали это. Впереди неизвестно чего. Кажется, мы строим дома, сдаем их и получаем деньги. Кажется, у нас там остались незавершенные дела… как это все мелочно и бессмысленно. Тоже морок, только не страшный, а пустой и никчемный. Реальность — то, что здесь и сейчас. Вот эта дорога, убегающая в прошлое, и есть реальность.
Монотонно покачиваются за окном деревья. Потом они улетают куда-то, и тянется вдоль трассы долгая, такая одинаковая, степь. Глаза слипаются. Валерка уронил свой нимб на костлявое плечо друга: то ли спит, то ли в голодном обмороке.
— Издалека, ребята? — спрашивает младший дальнобойщик, для которого в нашей истории так и не нашлось имени.
Сергей шевелит губами:
— Там… сторожка была.
— За каким приехали в эту тьмутаракань?
Спец по эксклюзиву думает и содержательно отвечает:
— Ага.
Дождь наконец-то кончился. За окнами сыплет снег.
* * *Врач держался резко, почти враждебно:
— Психиатрическое обследование ему необходимо, в первую очередь. Что толку держать его под капельницей? Если не начнет есть сам, то все равно умрет от истощения. Не сейчас, так позже.
Сергей не спорил с очевидным. Не обижался на грубость. Не пытался всучить банкноту в комплекте с традиционным пожеланием «доктор, сотворите чудо». Дикая зона выжала под ноль моральные силы. Не было энергии на чувства, эмоции, мысли. Осталась самая малость на действия, но спец по эксклюзиву плохо понимал, какие из них будут правильными.
— …не хочешь больничную стряпню — не надо. Давай я куплю тебе какие-нибудь йогурты, или паштеты, или там… ну, не знаю. Ты хоть скажи, чего хочешь.
— Исповедоваться хочу. Ты обещал. Ты для чего меня притащил сюда?
Обещал? Ладно, неважно, все равно не переубедишь. Сергей узнал адрес ближайшей церкви и с утра пораньше отправился туда.
Священник подъехал в больницу в перерыве между службами. Спец по эксклюзиву встретил его у входа в корпус, проводил в палату. Присел на стул в уголке, но был с позором изгнан оттуда. Оказывается, есть такое понятие «тайна исповеди». Это значит — если кому-то охота излить собственное дерьмо, эксклюзивная функция унитаза принадлежит слугам церкви, а всем остальным тут делать нечего, мордой не вышли.
