Сергей Фокин - Адские врата
Никола едва удержался, ударившись в изгиб стены плечом. Поморщился, но жердь не отпустил: как можно врагу поддаваться, когда на кон честь русского народа поставлена? В тот же изгиб ногой упёрся и потянул на себя бревно, губы закусив. Ответом ему было злобное рычание — знать, Матрёна тоже не привыкла проигрывать.
Неведомо, сколько долго продолжалось бы противостояние, но и девушки со своих сторон не дремали, а Савелий и вовсе ухитрился подобраться к чудищу да отсечь ему раскалённым крестом второй ус.
Заверезжала тварь, отвлечённая болью, повернула голову с глазищами красными, тут кузнец и выхватил своё оружие в полное пользование. Не стал мешкать — как есть, без замаха ткнул, куда Бог пошлёт. И угодил прямо в глаз! Рёв поднялся такой, что уши затыкай. Заводской гудок, в прежние годы трудовой народ в городах будивший и разносившийся на всю округу, в подмётки ему не годился. Взметнулась голова у чудища — даже бревно в глазу подпрыгнуло, словно пушинка, и, ударившись, о потолок, снова грохнулось под ноги Николе. Теперь, кажется, точно определилась тварь, кто ей не люб более всего — бросилась к кузнецу, чтобы покончить с ним раз и навсегда.
Будь они один на один — так, наверно, оно бы и вышло. Но метнулась на помощь Оксана — выстрелила огненным шаром, и потёк жар прямо по лицу врага, попадая и под защитные пластины, и даже в хищно приоткрытую пасть.
Опять остановилось чудище, разбирая, на кого кинуться сподручнее. Враги насели со всех сторон, и, как блохи, кусают через щетину. Наконец, определилось — выбрала ту, что показалась слабее других. Клюв, до того беспрестанно щёлкающий и норовящий ухватиться хоть за что-нибудь, повернулся в сторону девушки, и выдвинулась вперёд шея, точно антенна телескопическая. Сделалась длинной, как у жирафа. За счёт этого и цели достигла. Вот тебе и беспозвоночное!
Успела, слава Богу, Оксана отпрыгнуть, потеряв равновесие, так что отхватил клюв лишь часть рукава. Савелий, стоящий рядом, от испуга махнул крестом — и выжег супостату возле самой головы кровавый шрам. Хлестнула на пол зеленоватая жидкость, запахло противно, словно гноем. Только в этот самый момент сделалась шея твари, кроме всего прочего, ещё и тонкой. Тут и кузнец опомнился. Подхватил первое бревно, что попалась под руки — да и приладил им без всякого замаха. Надломилась шея, будто резиновая, голова подбородком о половые плиты ударилась, и посыпались из оставшегося глаза чудища настоящие искры, запалив на обломках лесов небольшой костёр.
Получился нокдаун, не иначе. Возликовал Савелий, думая добить врага, подскочил, замахнувшись своим оружием. Только, видимо, обозревала тварь поле сражения каким-то ещё способом, помимо зрения, потому как, не поднимая головы и не открывая глаза, выбросила одну из лап, и подхватила Савелия, словно пушинку. Подняла к потолку и потащила ближе к клешням — чтобы удобнее голову отхватить.
Замер Никола от неожиданности, не знал даже, как другу помочь. А тем временем и клешня ожила, выпрямилась, примеряясь, чтобы дело завершить сподручнее. Величиной она была как раз в полчеловека. Перекусить дерево в обхват, для неё — раз плюнуть. Нацелилась, раскрывшись ребристой режущей кромкой — и щёлкнуло от души. Только мотнул Савелий испуганно головой — и отсекла ему клешня лишь часть бороды, бесславно упавшей на пол. Слава Богу, голова на плечах осталась: момент-то был критический. Следовало попу быстрее думать о том, как вырваться из поганых щупалец.
Тут помощь пришла нежданная: сверкнула молния — вместе с перерубленной лапой грохнулся Савелий, да угодил не на пол, а на тушу, и остался на ней лежать, словно добрый молодец на Чудо-Юде. Правда, не совсем верхом, и не в полной боевой готовности. Лучше сказать, барахтался он на широкой спине врага в попытке подняться на ноги, а те узлом с руками запутались.
Вскоре поверженная голова ожила и для пробы несколько раз щёлкнула клювом, едва снова не зацепив девушку. Впрочем, с координацией после удара было тяжеловато, поэтому шея принялась укорачиваться и приходить в прежний вид. По пути она скребла концом клюва по полу и оставила глубокую борозду, словно плугом по стерни. Даже кость задымилась! А, подобравшись, да на место установившись, поворачиваться стала, чтобы получше рассмотреть горемыку-попа. К тому времени Савелий, надо сказать, разобрался с конечностями — не сороконожка всё-таки. Поднялся кое-как, шатается: ведь туловище под ним на месте не стоит, волнами ходит. Попытался соскочить на пол, чтобы из опасной зоны убраться — да не тут-то было! Тварь снова окружила его лапами, присоски тянет и рыкает — так и хочет испить кровушки православной. Отмахиваться принялся Савелий крестом, будто мечом-кладенцом, и осторожничать стали лапы, не бросаются безоглядно. Знать, боятся Божьей силы! Только в некоторый момент не удержался поп на ногах и повалился, оказавшись, как блоха на ладони. Тут чудище и схватило его парой присосок за оголившуюся ляжку.
Снова закричал Савелий от боли, а отсечь конечности врагу уже не может, потому как подняли те мужика вверх ногами. В его годы кульбиты совершать, как монахи Шао-Линя, не получается. И тогда решился поп на подвиг великий. Видит, что тянется к нему уже не рука с клешней, а сам клюв с мелкими, будто акульими, зубами — щёлкает быстро-быстро, точно дерево перепиливает, а не плоть рвать собирается. Может, для устрашения так делает, может, от избытка ярости и злобы. И замахнулся Савелий единственным оружием, да швырнул прямиком в приоткрытый птичий рот, заголосив зычным голосом:
— Пропади ты пропадом, тварь ненасытная! Не завладеть тебе душой православного человека! — Знать, к смерти лютой приготовился.
В один миг перемолола тварь крест, словно станок точильный, и заглотила, как пилюлю. Икнула, пропихивая добычу в зоб, да видно, погорячилась, не разобралась в ситуации. Стало её коробить, из горла дым пошёл, будто внутри огонь вспыхнул. Зашипело чудовище по-змеиному, головой замотало, а лапы, бросив Савелия, в рот совать начало — чтобы вытащить оттуда опилки серебряные. Только трудное это дело: так просто освящённый металл не поддаётся.
Гад тоже не отступал. Рвотные движения по его шее пошли, а вместе с пламенеющими стружками проглоченные головы бесовские на пол посыпались.
После такого, видно, полегчало Матрёне: заурчала она, обожжённая, но не добитая, и за своё принялось — потянулась к Савелию. Тот тем временем попытался в сторонку отползти, пока возможность представилась. Немного не успел. Нависли над ним клешни, а клюв ухмылкой раскрылся.
Товарищи боевые, как могли, на себя попытались отвлечь внимание врага: девушки палили огнём и молниями, Никола же, не будь дурак, швырнул дубину, точно копьё, угодив чудищу туда, где у доброго дракона должны иметься полноценные рёбра. Были бы они в наличии — непременно сломались бы, ввергнув врага в болевой шок. Только ведь твари до настоящего дракона ещё расти да расти. Пробила, вроде, жердина шкуру промеж хитиновых пластин, даже вошла чуток, но на этом всё и закончилось. Будто комариный укус в итоге. Желеобразная туша погасила удар. Обстоятельство не в пользу кузнеца, но мужик на том не остановился — стал прокрадываться к входной арке, где находился оставленный Савелием кувшин со святой водой. Возле него посланник вертится, на битву любуется, болеет то за одну, то за другую сторону. Неведомо, что ему начальник по службе наговорил, но собственное мнение-то у него имелось, и, похоже, было оно не в пользу людей. Во всяком случае, едва не подпрыгнул он от разочарования, когда поганый клюв лязгнул в опасной близости от лица Савелия. Впрочем, заметив рядом кузнеца, создал бес на лице видимость нейтралитета.
Кувшин он трогать боялся: во-первых, состоял при исполнении, а инициатива наказуема. Во-вторых, догадывался чёрт, что содержимое для него опасно. Молодой да ранний оказался — на мякине не проведёшь.
Зато Никола особо размышлять не стал: взялся за узкое горлышко и с криком: «Ура-а!!!» бросился на врага, будто под танк. Расстояние между ними небольшое, пробежал за считанные секунды. А потом, зажмурившись от вспышки огненного шара, выпущенного Оксаной, швырнул кувшин в хищную пасть.
Неизвестно, что подумалось чудищу в последние мгновения. Может, пронеслись картины босоногого детства, когда бегала Матрёна девчонкой по лугам да пашням колхозным. Может, успело просчитать геометрию полёта и наклонить голову на нужный градус. Во всяком случае, отреагировало единственно правильно: перетерпел огонь, крутанув головой так, что даже слюни во все стороны разлетелись, открыло клюв и поймало кувшин, как есть, не опрокинутым.
В ту ж секунду замерло всё вокруг, и тишина, окутавшая поле боя, сразу стала давить на уши бойцам. Десятки глаз смотрели на посудину, будто пушинку, удерживаемую чудищем в пасти. Неловкое движение — и выплеснулась бы вода, обжигая тому язык и небо. Только не допустила тварь оплошности. Стояла, будто окаменевшая, и наслаждалась собственным триумфом.
