Любен Дилов - Неоконченный роман одной студентки
Оно, видать, и в подземном царстве справедливости не больше, чем в земном, сказал старик, но тут мне снова пришлось вмешаться, на этот раз защищая его отца. Я сказала, что слух о грехопадении царицы и о Минотавре, в сущности, сослужил хорошую службу Миносу, позволив ему совершить акт большой государственной важности. Он первым осудил содомский грех — скотоложство, весьма распространенное до тех пор среди скотоводческих племен. Сей грех следовало подвергнуть общественному моральному порицанию, дабы он не мешал правильному развитию человеческой популляции. Легенда о Минотавре, положительно, служила прежде всего утверждению этой общественной нормы, воспитанию страха у людей перед сексуальным общением с животными.
Однако старик не согласился со мной и принялся меня убеждать, что если бы это было так, то Минос спокойно мог бы устранить Минотавра, когда легенда уже сделала свое дело. И не надо было так панически бояться того, что мастер Дедал раскроет тайну лабиринта. Понимаешь, доченька, убеждал меня старик, лабиринт ему нужен был больше, чем сам Минотавр!
Он начал рассказывать мне совсем другое, и я уже не возражала ему, потому что это в порядке вещей: история повествует одно, а мы, историки, толкуем это совсем по-другому. Он попытался и меня оттолкнуть от великого Миноса, рассказав, что, насытившись девушками и юношами, он бросал их в море, чтобы они не могли выдать его тайны. Но разве я могла ему сказать, что историки более поздних времен окрестили именем его прославленного отца всю эту эпоху, предшествовавшую Троянской войне?
— А что ты сделаешь со мной? — с легкой издевкой спросила я. — Ведь и я могу выдать твою тайну!
— А ты думаешь, что кто-нибудь поверит тебе, причем фракийке? Люди знают: кто сюда вошел — живым не вышел.
— Ладно, а почему, когда отец твой погиб, ты не вышел и не занял трон?
— Потому что и мне никто не поверил бы. Я долго размышлял над этим и понял, что людям нужно чудовище. Даже если б они приняли меня за царя, чем бы я их пугал? Страшнее лабиринта ничего не придумать, и я, сам того не желая, должен был поддерживать веру в легенду.
Мне стало досадно, потому что я успела почти полюбить его за мудрую беспомощность:
— Значит, предпочитаешь сидеть тут и, как говорится, верой и правдой служить идее? А почему не уйдешь отсюда, ведь никто не будет знать, что ты и есть Минотавр? Будешь жить нормальной полнокровной жизнью, как и полагается человеку.
Он посмотрел на меня почти с сожалением, но я явно была ему симпатична, и он, вместо того чтобы обругать меня, начал оправдываться:
— Так ведь я выбирался из лабиринта, и не раз. Но узнав, какое страхопочитание питают люди к Минотавру, мне стало приятно. И я сказал себе: ну и пусть боятся, не только мне бояться их! Если хочешь знать, я действительно боюсь людей. Я не умею жить среди них, потому что с самого рождения нахожусь здесь, а когда я увидел, чтό они делают и как живут, мне и вовсе расхотелось выходить отсюда. В каждом кроется свой лабиринт, а в нем перепуганное вроде меня существо, которое, однако, пытается запугать других. По крайней мере, таковы жители Крита. А здесь мне очень хорошо. Жертвоприношения, то да се — голодным не останусь, пока реву им в рупор. Вот и эти финики кто-то оставил вчера у входа… Ты не слышишь какого-то шума, а то слуху меня в последнее время ослаб?.. — внезапно прервал он свой рассказ.
Со стороны террасы и в самом деле донесся какой-то шум, похожий на чьи-то отдаленные шаги. Он схватил воронку, подбежал к верхней ступени и трижды рявкнул вниз, в сторону лабиринта. Потом прислушался и вернулся.
Однако шум прекратился всего на мгновение, и я сказала:
— Кто-то идет.
— Ну и пусть себе, если сумеет найти нас! — сказал он со странной беззаботностью. — Раз не боится, значит, стоящий человек, вроде тебя.
— Спасибо тебе на добром слове, — сказала я, и мне захотелось сказать ему в ответ что-нибудь приятное. — Как же мне теперь тебя называть?
— У меня другого имени нет — Минотавр, и все тут. Значит, бык Миноса, чудовище.
— Но какое же ты чудовище, ведь ты такой добрый человек! — воскликнула я, переполненная чувством сострадания. — И надо же, чтобы именно с тобой случилась такая трагедия!
— Ну уж и трагедия! — не согласился старик. — Мне здесь очень даже хорошо. А если хочешь знать, тот лабиринт, который кроется в душах многих людей, гораздо страшнее. Человек и сам не может из него выйти, и никто другой не может войти к нему, чтобы согреть ему душу…
Мне было упоительно-сладостно и в то же время грустно слушать его философские рассуждения, его приятное критское наречие. Однако нас прервали. Со стороны лестницы послышались энергичные шаги, и на террасу вдруг выскочил какой-то человек, задыхающийся и потный, с обнаженным мечом в руке. От ужаса глаза его разбежались в разные стороны, и он никак не мог собрать их в фокус. Когда это ему наконец удалось, он увидел, что на террасе никого, кроме нас, нет, и немного успокоился. Рука его, вероятно, уставшая от судорожного сжимания рукоятки меча, задрожала, и меч опустился.
— Что привело тебя сюда, юноша? — не вставая, крикнул ему хозяин.
— Где Минотавр? — спросил он, шумно выдохнув.
— Сядь, отдохни! А зачем он тебе?
— Мне нужно свести с ним счеты! — нетерпеливо крикнул храбрец. По-видимому, он боялся, как бы в прохладе под навесом не испарился его боевой пыл. — Только что я слышал его рев, где он?
— Это я просигналил тебе, чтобы ты был осторожнее. Вот так! — старик взял рупор и тихонько дунул для наглядности.
— А он где?
— Да как почуял, что хотят свести с ним счеты, прыгнул в море и уплыл, — ответил Минотавр и подмигнул мне.
— Ну и дела! — незнакомец был неприятно удивлен и машинально почесался свободной рукой под туникой. В руке у него была зажата тянувшаяся к лестнице грубая землисто-бурая нить.
— А для чего тебе эта нить? — затрепетала я от смутной догадки.
— По ней я выберусь из лабиринта. Мне дала ее царская дочь.
— Ариадна? — спросила я, потому что у нее была еще сестра Федра.
— Ага, — кивнул он. — А ты кто?
Очевидно, Минотавру хотелось позабавиться, поэтому он опередил меня, снова подмигнув мне:
— Очередная жертва, А ты кто?
Со стороны мое волнение могло показаться страхом.
— Тесей. Из Афин, — горделиво ответил герой.
— Не слыхал о тебе, но все равно добро пожаловать, — весело сказал ему старик и, внезапно состроив гримасу, почесался под мышкой. — А ты, случаем, вшей не занес? А то давеча я так хорошо здесь почистил.
— Я божественного происхождения. Сын бога Эгея, — набычился, явно обидевшись, молодец, а старик добродушно рассмеялся:
— Все мы тут божественного происхождения! Этим богам нечерта делать, вот они и наплодили пащенков. Ну да ладно, садись!
Тесей не сел, однако на этот раз не почувствовал себя обиженным. Надо сказать, что в те времена это слово не имело обидного смысла. Я ужасно волновалась. Да и какой бы историк не замирал от счастья, присутствуя лично на такой исторической встрече?! Однако в первый момент я испытала некоторое разочарование, забыв, что древние люди были низкорослыми, особенно южные народы. Среди них редко можно было встретить высокого человека. Не случайно они придумали столько сказок о великанах, которых им непременно удается перехитрить и победить. Комплекс роста, как сказал бы специалист по социальной психологии. Хорошо, что я довольно невысокая, именно таких и подбирают в хрононавты. А вообще легендарный Тесей насмешил бы любую нашу девушку. Это был жилистый, волосатый, вшивый мужлан, но кровожадный, рвущийся вписать свое имя в анналы мировой истории. И, чтобы доказать это, он топнул сандалией по плитам террасы.
— А кого же тогда мне убивать? Вы меня не обманываете?
Старик и ему сказал, что он всего лишь слуга Минотавра, и несколько боязливо спросил, зачем ему понадобилось кого-то убивать, однако, судя по всему, ему было не до шуток.
— О, отец мой Эгей! — громогласно воскликнул герой. — Но ведь я не могу ни с чем вернуться в Афины! Весь народ ждет от меня избавления от чудовища.
— Я же сказал тебе, что он избавлен! Можете уже не посылать своих девушек и юношей.
Однако оказалось, что дело не только в этом. Ариадна не выйдет за него замуж, пока он не убьет чудовище, тем более, что список его подвигов был отнюдь не велик. У Геркулеса он был куда больше. Я спросила, какие подвиги он совершил, и он начал перечислять:
— Прокруст, Синае, Скирон, Керкион… Ах, да! По дороге сюда я убил и Марафонского быка.
— И все это великаны, не так ли? — съязвила я, хотя вид этого параноика очень огорчил меня и настроение у меня было невеселое. — А что ты сделал с ложем?
— Каким ложем? — встрепенулся Тесей.
— Прокрустовым.
— Не твоего ума дело!
