Егор Радов - Змеесос
— Да, — ответила она. — Меня зовут Антонина. И так все происходило.
§
Наверное, кто-то не умер. Опять были гости, и этот вечный мятежный мир, имевший различные цели и причины, обернулся разбросанной по углам и стенам полушумной самодостаточной вечеринкой с художниками и женщинами, пьющими алкогольные напитки; задумывающимися о сути того, что вокруг, и беседующими между собой об упоении этим временем, которое произошло здесь, сейчас и предоставило им все, что они готовы взять и использовать. И какой-то мальчик вешался в другой комнате из-за несчастной любви, срываясь прямо с губительной веревки, и его откачивали ромом и успокаивали историями о глобальности бытия; а косвенно виновная дама удивленно смотрела себе между ног, пытаясь прочертить нужную и жгучую связь между явленным воплощением своей любви, готовым к приключениям и самоотдаче, и тяжелым некрасивым уходом в таинственные глубины личных возможностей этого несимпатичного ей мужского существа. И мальчик лежал на подушке, никнул, испытывая кайфовый катарсис, и блаженствовал, осознавая свой новый статус. Его однополосая бычья шея живописно вздрагивала, когда он глотал какую-нибудь жидкость или кусок вкусной пищи. Прекрасная музыка была еле слышна повсюду, и кто-то танцевал посреди всего остального, обнимаясь и говоря умные слова. Миша Оно, выпив некий напиток, сказал:
— Мне нравится чувство наплевательского единства, восторженных бдений, завистливой активности, которое так присуще всему вашему великолепному сборищу. Ура!
— Выпьем! — говорил представленный Оно Дзерия. Они чокались, потом брались за руки и начинали прыгать по комнате, крича при этом глупости.
— Миша, — говорил Антон. — Напишите шесть книг! Будьте с нами!
— Я не нашел еще себя, — серьезно отвечал Миша Оно, делая жуткую рожу для какой-нибудь дамы в очках. — Все это серьезно, как и прочие вещи. Я рад написать нечто, но я не умею. Возможно, и стану художником без слова.
— Прелестно! — кричал Петр Эльясович Нечипаило. — Это — эссенциальный акциденциализм!
— Не эссенциальный, а субстанциональный, — тихо поправила его Ксения Шульман.
— Я знаю, но это некрасиво.
За столом были салаты и бифштексы, и хлеб, словно источник вдохновения, тоже лежал здесь. Кто-то приходил, чтобы съесть наиболее красивою часть еды, и снова уходил вглубь гостей, растворяясь в привычных занятиях и разговорах. «Это опять гости, это главное занятие, — подумал Миша Оно, наблюдая за перемещением разнообразно одетых тел. — Гости охватывают меня раненой прелестью пойманного дикобраза, свирепостью морских костров и кресельностью личного бессмертия с чашечкой кофе в руке». Он стоял сейчас, прислонившись к красивой стене, на которой был нарисован некий непонятный знак.
— Акциденциализм — это не то, что ты думаешь, — говорил в это время Дзерия, склонясь над лежащим на диване Вельшем. — Все твои реалии ограничиваются анально-половой зоной, и это, конечно, клево, но лично мне ближе акциденциальная трансформация культуры, а культура, как ты знаешь, асексуальна и совсем не знает подлинности умирания, совсем как наша действительность.
— В таком случае предметом культуры может стать все что угодно, и именно культура является в данном случае «фекализатором» экзистенциальных достижений, — отвечал Вельш, поедая бутерброд.
— О каких достижениях можно говорить в условиях свершившейся победы над таинственностью сущего? Я знаю, что ты можешь обвинить меня в верноподданничестве, но что конкретного ты можешь возразить?
— А если это не так?! — улыбаясь, воскликнул Вельш, доев последний кусочек бутерброда.
— А здесь — у тебя и у меня — что?!! — крикнул Дзерия, коснувшись красной звездочки на своем левом виске. — Что это? Короче, я уверен, что сейчас главная задача состоит в создании, сотворении ничтожного микромира, поскольку все великое уже сделано, и не нами. Это и есть цель акциденциализма. Создание искусства — понимаешь ты это? А искусство есть прекрасное…
— Я знаю, — сказал Вельш. — Прекрасное пустое.
— Нет, друг мой, — улыбаясь, проговорил Антон Дзерия. — Оно есть все, оно есть реальность, ты сам знаешь это! Даже твой друг готов заняться им!
— Нет, я не буду, — вдруг сказал услышавший всю эту беседу Миша Оно. — Я не нашел себя, не помню и не знаю.
— Но что есть лучше? — спросил Антон.
— Ничего.
Миша вдруг подпрыгнул и стал танцевать со страшной силой, словно пытаясь сломать какой-нибудь предмет рядом с собой. Гости с истинным удовольствием смотрели на его гневные исступленные ужимки и прочие па, которые напоминали битвы с невидимым злым существом. Вдруг раздался хлопок в ладоши и неожиданно смолкла музыка. Миша Оно затравленно стоял посреди наблюдающих его людей, вышла хозяйка всего помещения и весело произнесла:
— Я прошу вас прослушать произведение одного нашего нового человека, который, по-моему, очень талантлив. Его зовут…
— Меня зовут Андрей Уинстон-Смит, — сказал некий человек, вышедший в центр комнаты вместе с листком бумаги в руках.
— Я поклонник философии Федорова, — сказал он значительным тоном, — Я написал стихотворение в прозе и меня попросили прочесть его вам вслух.
Все присутствующие с любопытством сели на пол и на стулья и приготовились слушать этого человека. Он прокашлялся, развернул свой листок и прочел:
«Однажды особь выпустили наружу. Поправив манжеты и выпив кофе, индивидуум сел в кресло и положил ногу на ногу. В глубине сознания раздавался еле слышный поток схлынывающей пустоты, хаотических устройств, которые, подобно угрожающему безумию ночных бабочек, когда-то облепляли тело и душу единой сферой ненужных чувств и нерешенных вопросов. Лишь загадочная улыбка напоминала о последовательно проведенном ряде компромиссов, сжигающих все неприятное внутри. Снаружи появился некоторый блеск — и больше ничего. Кофе обладал радостным вкусом, кресло было пушистым и мягким, цилиндр, словно вальяжный гость, застенчиво притаился на вешалке, а впереди ждал еще неоткрытый Китай. Трагедии и основные вопросы приобрели непередаваемое чувство милой реальности и прочно встали на почетное место в красивом шкафу среди прочих предметов — когда-нибудь их можно будет взять оттуда, словно антикварную книгу, бережно смахивая пыль рукой в белой перчатке. И все это присутствовало будто всегда и в первый раз — даже простая весна с легкостью расщепляла атомы поисков смысла и создавала целостное и циничное восприятие окружающего — особь вступила на нечестный путь. Чашечки, побрякушки и прочий кайф вытеснили основу личности — как будто в самом деле можно было стать ближе к телу и придумать новые тайны.
— Чистая работа, — сказал то ли Бог, то ли врач, любуясь на свое создание, которое уже не волновалось о высших смыслах, заключенное в уверенность собственных смеющихся слов».
Человек закончил чтение, положил листок в карман и отошел к стене. Остальные люди молчали какое-то мгновение, потом Степан Узюк сказал:
— Ну… Клево, особенно — про «радостный вкус» кофе.
— Мне не очень понравилось, — сказал Антон Дзерия.
— Ну почему, — задумчиво проговорил Вельш. — Тут присутствует полная ясность выражения, то есть задача абсолютно адекватна тексту.
— Ясность — это же не главное, — сказал Дзерия. — Это должно быть искусством, независимо от того, насколько текст ясен, или, наоборот, полностью темен.
— Я не говорил о ясности текста! — воскликнул Артем. — Я говорил о ясности изложения своих мыслей, своих идей… Которые, надо сказать, здесь довольно акциденциальны.
— Я не заметил здесь акциденциализма, — сухо сказал Антон. — Давай спросим у третьего человека. Миша, как вам этот текст?
— Я ничего не понял, — сказал Миша.
— Вот видишь! — хором крикнули Дзерия и Вельш, повернувшись друг к другу лицами. В это время в дверь раздался громкий стук, прекратившийся только, когда хозяйка повернула ключ в замке. Немедленно в квартиру вошло пять людей в серых костюмах с наглыми лицами.
— Здравствуйте, — вкрадчиво сказал один. — Мы — служба охраны порядка. Мы ищем акциденциалистов.
— Это мы! — опять же хором ответили Антон и Артем.
— Ага! — довольно сказал человек в сером. — Если не ошибаюсь, Дзерия и Вельш?
— Да. Что вам угодно?
— У нас есть приказ о вашем расстреле. Конечно, мы живем в свободной зоне, но для того, чтобы реальность не превращалась в слишком уж скучный рай, необходимо совершать иногда такие вот вещи, которые более подходят этим гадам-тоталитаристам.
— Вы не имеете права! — гневно крикнул Артем Вельш чистым, возмущенным голосом.
— Конечно, — ответил главный из вошедших. — Но прошу вас понять правительственные мотивы. Никакая система не может выдержать долгого существования, если она будет следовать только собственной логике и ни в коем случае не отступать от своих железных правил. В этом случае она просто уничтожится от собственной герметичности, от заорганизованности. Поэтому каждая, самая совершенная структура — а в данном случае именно таковой является наша свободная зона — должна выкинуть что-нибудь эдакое, как вот, например, назначенный на сегодня расстрел акциденциалистов. Это просто необходимо для процветания всех нас, а кроме того, вам вообще дается редкая удача испытать счастье смерти за собственные убеждения. Если хотите, мы можем вас сжечь на медленном огне.
