Терри Пратчетт - Ноги из глины
Вот и сейчас, подперев руками подбородок, он неподвижно смотрел в туман.
Туманные облака кружились под ним в хороводе, и отсюда, с высоты шестого этажа, могло показаться, что сидишь на берегу холодного, залитого лунным светом моря. Иногда высокая башня или кусочек крыши показывались из тумана, но тишина стояла абсолютная — все звуки скрадывались мутной пеленой. Время перевалило за полночь.
Констебль Водослей смотрел на туман и думал о голубях.
У констебля Водослея было мало желаний, и почти все они касались голубей.
Группа темных личностей двигалась сквозь туман подобно Четырем Всадникам Абокралипсиса. Вернее, «двигалась» — это слишком сильно сказано. Она ковыляла, хромала и ехала на колесиках. У одного из ковыляющих на голове сидела утка, а поскольку, за исключением этой единственной черты, он был практически нормальным, его так и звали: Человек-Утка. Другой постоянно кашлял и отхаркивался, и его, соответственно, прозвали Генри-Гроб. Еще один, безногий, катился в маленькой тележке, но его почему-то величали Арнольдом Косым. А четвертого именовали Старикашкой Роном, и у него в домашних любимцах ходил Запах, забыть который было невозможно.
Еще Старикашка Рон вел на веревке рваноухого, пыльно-коричневого цвета двортерьера, хотя, говоря по правде, трудно было определить, кто кого вел. Периодически веревка натягивалась, раздавался гневный окрик: «Сидеть!», и кто-то один покорно исполнял приказ. Собаки-поводыри для слепых и даже для глухих — дело весьма распространенное, ими никого не удивишь, но во всей множественной вселенной Старикашка Рон являлся единственным счастливым хозяином пса разумного, трезвомыслящего.
Нищие, ведомые собакой, направлялись к темному проему под мостом Призрения, который они называли своим домом. По меньшей мере один из них называл его «домом», а остальные кто как: «Харк харк ХРРаарк тьфу!», «Хе-хе-хе! Ух ты!» и «Разрази их гром, десница тысячелетия и моллюск!»
Время от времени они передавали друг другу бутылку, к которой со вкусом прикладывались и после чего протяжно рыгали.
Пес вдруг остановился. Попрошайки, натыкаясь друг на друга, тоже остановились.
Им навстречу двигалось какое-то существо.
— О боги!
— Тьфу!
— Ух ты!
— Разрази их гром!
Попрошайки прижались к стене, пропуская прихрамывающее бледное существо. Оно держалось за собственные уши так, словно пыталось оторвать себя от земли, и периодически колотилось головой о стену, вдоль которой шло.
Затем существо неожиданно выдрало один из железных столбов, отделяющих набережную от реки, и принялось лупить им себя по голове. В конце концов железный брус не выдержал и разлетелся вдребезги.
Существо в ярости отбросило обломок, снова схватилось за голову, открыло рот, из которого полился красный свет, и заревело, как разъяренный бык. После чего развернулось и исчезло в темноте.
— Снова этот голем, — сказал Человек-Утка. — Белый.
— Хе-хе, иногда по утрам я так же себя чувствую, — хихикнул Арнольд Кривс.
— Я все знаю о големах, — откликнулся Генри-Гроб, умело сплюнул и сбил жука, ползущего по стене в шести метрах от него. — Они ваще говорить не умеют, прикиньте.
— Разрази их гром, — авторитетно заявил Старикашка Рон. — Жим-жим крючок, та штуковина как шарах, и моллюск! Червяк на другой ноге! А то нет?!
— Он имеет в виду, это тот же самый голем, которого мы видели недавно, — сказал пес. — Ну, когда убили старого священника.
— Думаешь, стоит рассказать об этом кому-нибудь? — спросил Человек-Утка.
Пес покачал головой.
— Не-а, — ответил он. — У нас здесь классное место, не фиг его засвечивать.
Все пятеро продолжили свой путь в сырую тень.
— Ненавижу проклятых големов, они отбирают у нас работу…
— Какую работу? У нас же ее нет.
— Во-во, а я о чем?
— Что на ужин-то?
— Похлебка из старых башмаков. ХРРаарк, тьфу!
— Десница тысячелетия и моллюск, говорю вам!
— Хорошо, что у меня есть голос, правда? Я могу говорить с вами.
— Тебе пора кормить свою утку.
— Какую утку?
Туман мерцал и шипел вокруг Пяти-Семидворья. Пылающие огни наполняли облака тумана красным заревом. Потоки расплавленного железа застывали в своих формах. Из мастерских доносился веселый стук молотов. Кузнечные работы управляются не часами, они следуют куда более важным законам расплавленного металла. Хотя была уже почти полночь, в «Плавильнях, Цехах и Кузнях Рукисилы» продолжалась работа.
В Анк-Морпорке фамилия Рукисила была достаточно распространена. В особенности среди гномов. Именно по этой простой причине Томас Кузнец и сменил свое имя, также назвавшись Рукисилой, — это было полезно для бизнеса. Ну а что до ухмыляющегося гнома с молотом в руках, который был изображен на вывеске, — так в том виновато излишне богатое воображение художника. Люди считали, что надпись «Сделано гномами» является свидетельством качества, и Томас Кузнец решил не спорить.
Разумеется, Комитет «Гномы на высоте» тут же выдвинул свой протест, однако рассмотрение дела все откладывали и откладывали, пока совсем о нем не позабыли. На самом деле большинство из совета Комитета были людьми, так как гномам недосуг заниматься всякой бюрократией[13]. Кроме того, возникал логичный вопрос: да, господин Рукисила, он же Томас Кузнец, слишком высок, чтобы считаться гномом, но не является ли это видовой дискриминацией, против которой так яростно выступает Комитет?
Тем временем Томас отрастил бороду, стал носить железный шлем (когда слышал, что кто-то из Комитета ошивается поблизости) и поднял цены на двадцать пенсов с каждого доллара.
Целый ряд тяжелых молотов ритмично то опускался, то поднимался, приводимый в действие колесом, в которое были запряжены быки. Уже ждали своей очереди следующие мечи, которые нужно было обстучать, и тяжелые пластины, из которых потом получатся щиты. Во все стороны летели искры.
Рукисила снял шлем (ходили слухи, что сегодня в кузницы собрались наведаться члены Комитета) и вытер лоб.
— Диббук? Где тебя черти носят?
Ощущение, будто сзади возникла некая гора, заставило его обернуться. Кузнечный голем стоял почти вплотную, отблески пламени плясали на его темно-красной глине.
— Я же говорил тебе никогда вот так не подкрадываться! — заорал Рукисила, стараясь перекрикивать грохот.
Голем показал ему грифельную дощечку.
ДА.
— Ты закончил со своим святым выходным? Тебя не было слишком долго!
ИЗВИНИ.
— Ну ладно, а теперь пойди и встань за молот номер три. И пришли в мой кабинет господина Винсента.
ХОРОШО.
Рукисила поднялся по лестнице к своему кабинету. Наверху он повернулся посмотреть, как идет работа в кузне. Он увидел, как Диббук подошел к молоту и показал свою дощечку мастеру Винсенту. Передав работу голему, Винсент направился к лестнице. Диббук взял заготовку меча, сунул ее под молот, подержал буквально пару секунд, а потом вдруг отшвырнул далеко в сторону.
Нахмурившись, Рукисила бросился вниз по ступенькам.
И уже на полпути вниз увидел, как Диббук положил на наковальню свою голову.
Когда Рукисила спрыгнул на пол кузни, молот ударил первый раз.
Когда он одолел половину пути по засыпанному пеплом полу (за ним уже бежали и другие работники), молот ударил второй раз.
А когда он добежал до Диббука, молот ударил третий раз.
Свет потух в глазах голема. По бесстрастному глиняному лицу побежали трещины.
Молот поднялся для четвертого удара…
— Черт! — заорал Рукисила.
…И голова голема разлетелась на мелкие кусочки.
Когда грохот стих, хозяин кузни поднялся с пола и отряхнул со штанов пыль. По всему цеху были разбросаны черепки голема. Молот сорвало с креплений, и он валялся на наковальне, прямо на том, что осталось от головы Диббука.
Рукисила рассеянно подобрал обломок ноги, откинул его в сторону, затем еще раз нагнулся и вытянул из кучи черепков грифельную доску.
Он прочел:
СТАРИКИ ПОМОГЛИ НАМ!
НЕ УБИЙ!
ГЛИНА ОТ ГЛИНЫ МОЕЙ!
СТЫД.
ПОЗОР.
Через его плечо заглянул Винсент.
— Зачем он это сделал?
— Откуда я-то знаю? — огрызнулся Рукисила.
— Странно… Сегодня утром он, как обычно, разнес чай. Потом ушел куда-то на пару часов, только недавно вернулся… И вот на тебе.
Рукисила пожал плечами. Голем — всего-навсего неодушевленный истукан, кукла, ничего более, но это абсолютно равнодушное глиняное лицо, на которое падает здоровенный молот, не скоро забудешь.
— Недавно я слышал, на лесопилке, что на Колиглазной улице, хотят продать голема, — продолжал мастер. — Он распилил бревно красного дерева на спички или что-то наподобие. Хочешь, я схожу, поговорю?
