Терри Пратчетт - Эрик, а также Ночная Стража, ведьмы и Коэн-Варвар
— Я просто хотела сказать спасибо. Она так радовалась этому, так радовалась… — продолжала матушка голосом, который ее хорошим знакомым, к их великому изумлению, показался бы диковинно напевным. — Она ведь у нас молодец и действительно это заслужила. Ты замечательно придумал. И потому, в знак признательности, я принесла тебе кое–какой подарочек…
Гопкрафт аж отпрыгнул, когда матушкина рука проворно нырнула в карман передника и тут же появилась снова, сжимая черную бутылочку.
— …Очень редкая настойка из очень редких трав. То есть которые редко встречаются. Потому как на редкость редкие.
До Гопкрафта наконец дошло, что бутылочка предназначена для него. Осторожно, словно пузырек мог вдруг засвистеть или отрастить ножки, он принял матушкин подарок.
— Э, ну, гм, что ж… премного благодарен, — промямлил он.
Матушка чопорно кивнула.
— Мир дому сему!
Она развернулась и пошла по тропинке прочь.
Гопкрафт осторожно закрыл дверь, после чего на всякий случай подпер ее спиной.
— Собирай манатки! — рявкнул он на жену, которая высунулась из кухни. — Мы уезжаем, сейчас, сразу!
— С чегой–то? Вся наша жизнь тут прошла! Нельзя все бросить и удариться в бега!
— Лучше в бега, чем обезножеть, глупая ты баба! Чего ей от меня занадобилось? Неужто я ей чем не угодил? Чтобы матушка спасибо сказала?!
Но госпожа Гопкрафт не двинулась с места. Они только–только привели дом в приличный вид, да к тому же купили новый насос. Есть вещи, с которыми очень нелегко расстаться.
— Слушай, давай не будем гнать лошадей. Помозгуем как следует, — предложила она. — Что в этом пузырьке?
Гопкрафт держал бутылочку на отлете.
— Ты хочешь это знать?!
— Да не трясись ты как заяц! Она же слова дурного не сказала.
— Она сказала «мир дому сему»! По мне, так звучит очень даже грозно, хреночки малосольные! Это ж матушка Ветровоск, не абы кто!
Гопкрафт поставил бутылочку на стол. После чего супруги осторожно наклонились к ней, готовые чуть что кинуться наутек.
— Тут прописано «Атращиватель Валос», — сообщила госпожа Гопкрафт.
— Чтобы я им намазался?! Да ни в жизть!
— Она потом спросит, как да что. Она такая.
— Если тебе хоть на минуту втемяшилось, будто я…
— Можно попробовать на собаке.
— А славная у тебя корова.
Вильям Беднокур очнулся от грез, повернулся на табуретке и поглядел в сторону луга. Пальцы механически продолжали обрабатывать коровье вымя.
Над изгородью торчала остроконечная черная шляпа. Вильям вздрогнул, да так, что надоил молока себе в левый башмак.
— И много корова дает молока?
— Не выдоишь… Гм, о, да, матушка Ветровоск, достаточно! — заикаясь, ответил Вильям.
— Хорошо, это хорошо… Да будет так до скончания дней ее, вот что я скажу. Доброго тебе дня.
И остроконечная шляпа поплыла дальше.
Беднокур ошеломленно уставился ей вслед. Потом он схватил ведро и, поскальзываясь на каждом шагу, бегом кинулся в хлев.
— Хлам! — заорал он. — Спускайся сюда сию же минуту!
На краю сеновала показался его сын с вилами в руке.
— Чего, бать?
— Немедленно сведи Дафну на рынок, слышишь?
— Чего–о? Она ж лучше всех доится, батя!
— Доилась, сын, доилась! Матушка Ветровоск ее только что прокляла! Продай Дафну сейчас, покуда у ней рога не отвалились!
— А че она сказала–то?
— Коровы не умеют говорить, придурок!
— Да не корова, матушка.
— Она сказала… она сказала… — волнуясь, начал пересказывать Беднокур. — Ну, она спросила, много ли молока дает наша Дафна, я говорю, вполне, вполне, а она: «Да будет так до скончания дней ее».
— Не шибко похоже на проклятие, батя, — заметил Хлам. — Я че хочу сказать… ты–то клянешь совсем по–другому. По–моему, дак даже и неплохо звучит, — решил сын.
— Ну… она это так сказала… и потом, скончание дней…
— Как — так, бать?
— Ну… словно радовалась чему.
— Батя, ты в порядке?
— Штука в том… как… — Беднокур умолк. — В общем, неправильно это, — обозлился он. — Не–пра–виль–но! Да как она смеет! Сколько ее помню, матушка была всегда и всем недовольна! И башмак у меня полон молока!
В этот день нянюшка Ягг выкроила минутку, чтобы проведать укрытый в лесу самогонный аппарат. Аппарат этот был ее маленькой тайной — впрочем, не только ее и не совсем маленькой, ибо в королевстве Ланкр всем и каждому было ведомо, откуда нянюшка берет свой знаменитый бренди, а тайна, которую хранит сразу столько народу — это ну очень большая тайна. Даже король был в курсе, однако притворялся, будто ему невдомек. Это позволяло ему не требовать с нянюшки налогов, а ей — увиливать от таковых. Зато каждый год на Страшдество его величество получал бочонок того, во что превращался бы мед, не будь пчелы такими убежденными трезвенницами. В общем, все проявляли понимание и чуткость, никому не нужно было платить ни гроша, мир становился чуточку счастливее, и никого не поносили последними словами.
Нянюшка дремала. Долгая дорога, снятие пробы — все это очень утомительно, вот она и прилегла. Но в конце концов до нее все же докричались.
Само собой, сунуться на поляну никто так и не посмел. Это означало бы признать, что тайна аппарата — и не тайна вовсе. Нет, все упорно лазили по окрестным кустам, пока нянюшка сама не показалась. Причем встретили ее столь изумленными ахами–охами, что это небольшое представление сделало бы честь всякому любительскому театру.
— Ну, чего вам надо–то? — вопросила она.
— Ой, госпожа Ягг! А мы как раз гадали, уж не тут ли ты… гуляешь, — всплеснул руками Беднокур. Прохладный ветерок разносил по лесу крепкие ароматы. — На тебя вся надежа! Это госпожа Ветровоск!
— Что она натворила?
— Расскажи–ка, Гамбукер!
Мужчина рядом с Беднокуром живо снял шляпу и почтительно прижал ее к груди на манер «ай–сеньор–на–нашу–деревню–напали–злые–бандитос».
— Ну вот, госпожа, было–то все как… Копаем мы с моим парнишкой колодезь, а тут она мимо идет…
— Она — это матушка Ветровоск?
— Да, госпожа, и говорит… — Гамбукер сглотнул. — Вы, говорит, не найдете здесь воды, добрый человек. Поищите лучше, говорит, в лощине возле старого ореха! А мы знай копаем. Дак ведь воды–то и впрямь ни капли не нашли !
Нянюшка раскурила трубку. Рядом с самогонным аппаратом она не курила — однажды на бочонок, что заменял ей сиденье, упала искорка, и нянюшка испытала незабываемое чувство свободного полета. Повезло, что рядом стояла раскидистая пихта.
— Ага… и тогда вы пошли копать в лощине у орешника? — ласково уточнила она.
Гамбукер оторопел.
— Да ты что, госпожа! Мы же такое могли там найти! Мало ли что она туда запрятала!
— А еще она прокляла мою корову! — встрял в разговор Беднокур.
— Правда? Что же она сказала?
— Она спросила, много ли молока дает наша Дафна, а когда я ответил, что достаточно, матушка и говорит: «Да будет так до скончания дней ее»… — Беднокур запнулся. Вообще–то проклятья звучат иначе, но… — И голос у нее был такой… — переминаясь с ноги на ногу, пробормотал он.
— Какой же?
— Приятный!
— Приятный?
— Ну, она улыбалась и всякое такое! Да я теперь этого молока в рот не возьму! Мне жить еще не надоело!
Нянюшка нахмурилась.
— Что–то я не пойму…
— Тогда посмотри на собаку Гопкрафта! — воскликнул Беднокур. — С ней она такое сотворила! Все семейство с ног сбилось! Зверюга вся волосьями поросла! Он стрижет, жена вострит ножницы, а оба ребятенка круглый день копают ямы, чтоб было куда шерсть сваливать!
Терпеливые расспросы нянюшки помогли пролить свет на ту роль, которую сыграл во всем этом «Атращиватель Валос».
— И он дал собаке…
— Полбутылки, госпожа Ягг.
— Хоть Эсме собственной рукой написала на ярлычке «Па ма–а–алинькой ложичке рас в ниделю». Неудивительно, что собаку так расперло…
— Гопкрафт вусмерть перепужался. Но, госпожа Ягг, что ж она такое творит–то! Бабы детишек на улицу не выпускают. Потому — а ну как она им улыбнется?
— Ну улыбнется, и что?
— Она ж ведьма!
— И я тоже. И я им улыбаюсь, — напомнила нянюшка Ягг. — А они за мной хвостом таскаются, дай да дай конфетку!
— Да, но… ты… то есть… она… то есть… ты не… то есть, того…
— Эсме — хорошая, добрая женщина, — объявила нянюшка. Но природная честность заставила ее добавить: — По–своему. В лощине наверняка есть вода, и корова Беднокура будет отлично доиться. Гопкрафт сам виноват, внимательнее надо читать, что на пузырьках пишут, но для дурака–то закон не писан. А чтобы говорить, будто Эсме Ветровоск способна проклясть ребятенка — тут совсем с ума спрыгнуть надо. Изругать на все корки — это да, она их с утра до ночи костерит. Но чтобы порчу навести…
