Сергей Шведов - На Муромской дороге
– С какого такого Питера, понимаешь?! Ты что тут несёшь! – Чаяния народа у нас почему-то всегда с Питером связаны, – сделал скорбную мину Волокушин. – И были прецеденты, когда действительно приходил в Москву питерский, садился в Каменных палатах, и именем он был Владимир.
– Не дай Бог, – прошептал побелевшими губами Налимов.
Папа призадумался. И, между прочим, было о чём. Балабанов его очень даже хорошо понимал. Потому как народные традиции вот так просто указом не спишешь в архив.
– А был ещё один Владимир, – вспомнил Балабанов. – Правда не Питерский, а Новгородский, и сел он не в Москве, а в Киеве, но тоже шухер был до самого неба. – Это что же, – ахнул Папа, – Кучму, значит, сняли? А почему мне не доложили? – Того снятого киевского князя не Кучмой звали, а Ярополком, – уточнил начитанный Налимов. – Это тысячу лет назад было.
– Так что ты мне голову морочишь, понимаешь?
– Я это к тому, что народные чаяния с именем «'Владимир» связаны, – пояснил Балабанов
– Иес, – поддержал капитана Гонолупенко. – Владимир – вери гуд. – Дался им этот Владимир, – обиделся на народ Папа. – Чем им, скажите, Борис не по нраву?
– Кто ж его знает, этот народ, – вздохнул Налимов. – Но в прошлый раз, значит, как этот самый Борис не того, то его, значит, того.
– Того, не того, – взъярился хозяин. – Куда девали прежнего Бориса? – Кажется, отравили, – припомнил Портсигаров. – Времена были смутные. Самозванец пришёл в Кремль и всем, кто Борису верно служил, голову снял. Такая вот вышла похабная история.
Налимов зарыдал от воспоминаний о будущем. Сам, глядя на него, поморщился, но гнев умерил.
– Я ведь это к тому, – осторожно заметил Портсигаров, – что Борис, учитывая фатальные ошибки прошлого, мог бы Самозванца и сам назначить. И тогда это уже будет не Самозванец, а назначенец и Преемник.
– Иес, – сказал Гонолупенко. – Патриа энд Либертад. – Чего? – не понял распоясавшегося Стингера «переводчик» Балабанов. – Державность и либерализм, – пришёл ему на помощь Волокушин.
– Ты мне по простому давай, – обратился Сам к посланцу каймановского шамана. – А то, понимаешь, «партия». Какая такая партия? Либералы твои сроду её не создадут. Грызутся, понимаешь, друг с другом без продыху. Кабы не я, так от их либертад только рожки да ножки остались. – Я тут набросал портрет преемника, – подытожил дискуссию с калькулятором в руках Волокушин. – Питерский, именем Владимир, патриот и либерал. – Невысокого роста, – добавил Балабанов, – сухощав, лоб широкий, выпуклый. – Скромен, в питии воздержан, – добавил отсебятину Портсигаров. – Иес, – возликовал Гонолупенко. – Вылитый портрет. Шаман сказал бы «вери гуд». – Шаман, – проворчал Папа. – Мы тут, понимаешь, тоже не лаптем щи хлебаем. И без астрала кое-что кумекаем. Пиши, Волокушин, указ о Самозванце. Утрём нос прежнему Борису.
– Может, мы Самозванца Преемником назовём? – осторожно поправил Папу Волокушин. – Так стилистически лучше будет звучать.
– Вот дал Господь бояр, – тяжко вздохнул Сам. – Налим на налиме. С красного крыльца некого сбросить. Хоть самому, понимаешь, в народ прыгай. Ладно, пиши «преемник».
Бумагу Папа подмахнул не глядя и отвернулся к полыхающему в камине огню Балабанов даже насторожился – уж не задумался ли Сам о делах государственных, но раздавшийся вдруг громкий храп опроверг его подозрения. Аудиенция закончилась полной победой сил обновления.
Выводил Налимов каймановскую делегацию той же дорогой, что и вводил. А Волокушин на прощанье сунул Балабанову солидный конверт под большой казённой печатью. Капитан спрятал конверт в карман, подальше от глаз шоуменов. Не приходилось сомневаться, что в этом послании содержаться указания о дальнейшей деятельности от Инструктора.
Джульбарс встретил заговорщиков радостным лаем, Коля – нервным подёргиванием правого глаза, которое можно было счесть и подмигиванием, если бы не посиневшие губы на побелевшем лице.
– Держи, – царским жестом бросил ему орден «За заслуги» Портсигаров. – Носи с честью, заслужил.
– Это от нового? – испуганно спросил Коля. – Пока от старого, – пояснил сияющий Налимов. – Слава Богу, всё свершилось в русле новых веяний.
– А Джульбарсу? – взыграла в Коле чувство справедливости. – Мы ведь вместе выли?
Портсигаров достал из кармана медаль и повесил на грудь слегка занервничавшего милицейского кобеля:
– Всё, что смог, – извиняясь перед псом, развёл руками Портсигаров. – Волокушин, жадюга, зажал орден. Дал только медаль «За спасение утопающих». Собаке, мол, большего по статусу не положено. Как я его не убеждал, что Джульбарс у нас не собака, а оборотень, упёрся и ни в какую. Представь-де в человеческом обличье, тогда и рассмотрим.
– Бюрократы, – с негодованием выдохнул в сторону Налимова Коля. – Сами-то орденами не ограничатся.
Однако негодование шоумена пролилось в пустоту, поскольку расторопного Налимова уже и след простыл.
Из подземелья выбрались без приключений. А в квартире Марианны Балабанова ждал сюрприз в лице Хулио-Игнасио.
– Радость у нас, – сказал дед Игнат. – Хуанито нашёлся. – Как нашёлся? – ахнул Балабанов. – Где?
– Где ты его, значит, искал, там он, значит, и нашёлся, – пожал плечами дед. – Марианна сказала, что через девять месяцев оформлять будем.
– Одной бутылкой мы не обойдемся, – сказал Гонолупенко, потирая руки. – Это уж как пить дать, – дуэтом поддержали его шоумены.
Прихватив Гонолупенко, Балабанов отправился за напитками и, выйдя во двор, распечатал заветный конверт.
– Майору Балабанову и лейтенанту Гонолупенко, – прочёл из-за его плеча теперь уже бывший сержант, – выношу благодарность за проделанную работу. Приказываю: в течение ближайших месяцев взять под контроль виртуальный мир.
– Ну что ж, – сказал майор Балабанов. – Приказ есть приказ, лейтенант Гонолупенко: шоу продолжается. Вперёд и с песней.
Наша служба и опасна, и трудна,
И на первый взгляд как-будто не видна…
Часть 2 Бойцы виртуального фронта
Майор Балабанов проснулся от звуков четких уверенных шагов по ступенькам лестницы. Марианна безмятежно спала рядом и если и способна была подхватиться среди ночи, то только от крика маленького Вовки, сопевшего в своей кроватке. Балабанова же звучащие по ночам шаги почему-то сильно тревожили.
Он даже не стал смотреть на часы, поскольку точно знал, что сейчас полвторого ночи. Именно в это время он уже почти месяц неизменно просыпался, разбуженный пугающими звуками. Почему звуки шагов бросали его в холодный пот, Балабанов и сам не мог объяснить. Вроде бы ничего устрашающего в них не было. Звуки возникали в районе второго этажа и затихали где-то в районе седьмого после продолжительного и уверенного стука в дверь. Раза три Балабанов пытался прихватить неведомых людей, но, увы, стоило ему только выглянуть в дверь, как звуки немедленно стихали, а лестница смотрелась пустынно, как Земля в первый день творения. Балабанов попробовал было проконсультироваться у Хулио-Игнасио, кто из соседей, живущих на седьмом этаже, болтается по ночам по подъезду, мешая спать занятым людям, но старик многозначительно закатил глаза и понёс совершеннейшую ахинею. Хулио-Игнасио, как успел заметить Балабанов за почти два года проживания под крышей этого дома, вообще был склонен к мистицизму. Что, впрочем, и не удивительно, когда имеешь в соседках настоящую ведьму и живёшь в доме, где творились, творятся и, видимо, ещё будут твориться совершенно непотребные вещи, именуемые отечественной историей. По словам, Хулио-Игнасио дом был построен на том самом месте, где сатрапы Петра Великого пытали несчастных стрельцов перед тем, как утром отправить их на плаху. Здесь же царь Иоан Грозный казнил лютой смертью купца Калашникова за то, что тот набил морду его любимому опричнику Кирибеевичу. Здесь же, по слухам, лишили зрения князя Василия, которого впоследствии сердобольные москвичи прозвали Тёмным, намекая тем самым на сиё скорбное обстоятельство. Были в репертуаре Хулио-Игнасио и ещё несколько подобного же сорта душераздирающих историй, связанных с местом, где его угораздило родиться и прожить целую жизнь. Но особенно «повезло» дому в суровые времена разгула исторического материализма, когда заселявшая странный дом элита буквально не спала ночей, вслушиваясь в шум на лестнице, подобный тому, который тревожил воображение Балабанова. Конечно, ныне бывший сановный дом растерял всех своих высокопоставленных постояльцев, но, тем не менее, и по словам того же Хулио-Игнасио, и по наблюдениям Балабанова, не утратил мистической связи с центрами власти.
Если верить деду Игнату, дом населяли привидения, причём в совершенно запредельных количествах. Здесь были и опричники Ивана Грозного, и заплечных дел мастера Петра Великого, и доблестные сотрудники НКВД, курируемые товарищем Берия. Именно последние, по мнению деда Игната, и тревожили ночной покой майора Балабанова. Старик, после выпитой бутылки водки, под большим секретом, сообщил соседу, что собственными глазами видел князь-кесаря Рамодановского, который в компании с Малютой Скуратовым и Лаврентием Берия, гужевался с непотребного вида девками на чердаке. И было это якобы накануне известных Балабанову событий в Каменных палатах, потрясших не только Москву, но и всю Россию. События, как известно, сопровождались из ряда вон выходящими происшествиями и знамениями вроде прилёта инопланетян с далёкого Юпитера и появления на улицах столицы пса-оборотня, которого всё знающий аналитик Фидоренко на всю страну ославил как мага и чародея, главного шамана далёких и загадочных Каймановых островов. Знавший о происходящих в те поры чудесах несколько больше деда Игната майор Балабанов выразительно покрутил пальцем у виска, намекая, что не худо бы пожившему и повидавшему мир человеку более реалистично смотреть на политику, а уж тем более на аналитические изыски впавшего ныне в немилость властей златоуста Фидоренко.
