Евгений Лукин - Чушь собачья
Уловив чутким ухом внезапно возникшую в речи оратора напевность, Ратмир забеспокоился, наморщил лоб, принялся переминаться с лапы на лапу и наконец стал тихонько подскуливать, пытаясь попасть в тон. Рогдай Сергеевич сначала обмер, потом отчаянно прошипел: «С-скотина…» – и, ухватив за ошейник, встряхнул, надеясь привести четвероногого меломана в чувство. Не спасло. Прервав речь, глава государства окинул пристальным взором присутствующих и сосредоточил внимание на Ратмире.
– Понимает! – заметил он с юмором. – Всё понимает…
Обомлевшие было олигархи ожили, заулыбались, кое-кто даже закивал – и глава фирмы «Киник» мысленно перекрестился. Гарик покосился на него с развязной ухмылкой: «Ну! Я ж говорил: не подведет… А ты дергался…»
Президент полюбовался Ратмиром, чуть ли не подмигнул ему, затем снова стал серьезен:
– И все-таки! Как нам относиться к феномену, именуемому служебными псами Суслова? Что это? Спорт? Искусство? Профессия? Некоторые утверждают – жизненная философия… – Он потянулся было за очередным листком, когда в паузу ворвался не то детский, не то старческий дребезжаще-звонкий голос. И голос этот выкрикнул:
– Собакам – собачья смерть!
Полукольцо олигархов с питомцами как бы вывернулось наизнанку, отхлынув от круглой балюстрады с проворством, достойным обитателей горячей точки, каковой Суслов не бывал со дня его основания. Должно быть, сказались общая нервозность и подспудное ожидание чего-нибудь этакого…
Шарахнувшись, обернулись – и увидели прижавшегося хребетком к сияюще-белым перилам старикашку в плохо отутюженном пыльно-черном костюме, украшенном какими-то допотопными регалиями. В воздетой лапке престарелого мстителя жутко ребрилась и зеленела ручная оборонительная граната Ф-1, именуемая в просторечии «лимонкой» и «фенюшей». Суть, однако, не в названии, а в том, что чека была уже выдернута.
Впоследствии событие это подвергнется глубокому детальному изучению. Суслов приложит все старания и силы, чтобы не ударить в грязь лицом перед мировой общественностью. По тщательности анализа, равно как и по достигнутым результатам, проделанная работа ничуть не уступит расследованию убийства Джона Фицджеральда Кеннеди. Каким образом экстремист проник в Капитолий? Как он очутился на втором этаже? Где взял гранату? Было ли случившееся результатом заговора или же местью одиночки? Почему оказалось небоеготовым элитное подразделение МОПС? Четких, определенных ответов на эти и многие другие вопросы получить не удастся.
Специальная правительственная комиссия, расследующая обстоятельства трагедии, рискнет предположить, что подобный террористический акт под силу только могущественной международной организации, ибо, как ни крути, а противопехотная осколочная граната куда круче, нежели ножи для резки картона. Поначалу будет усиленно разрабатываться версия о патологической ненависти исполнителя к служебным псам и о прохождении им соответствующей подготовки в одном из лагерей близ Джезказгана. Однако вскоре выяснится, что было время, когда старичок сам бегал на четырех и даже неоднократно подавал заявление с просьбой принять его в Гильдию. Общественность, естественно, опешит. Потребуется вмешательство Президента, который хлестко, хотя и несколько невнятно заявит, что-де «количество ног у террориста подсчету не подлежит».
Не обойдется и без экзотических версий. Один из лидеров оппозиции, обвиненный в связях с кинофобами, заблаговременно перебравшись на территорию сопредельного Баклужино, обвинит оттуда в покушении… местные спецслужбы. Ну, тут комментарии будут, как говорится, излишни. Захочется лишь узнать, кого он имел в виду: легавых или собачников?
Но всё это – позже…
Ратмир даже не уразумел поначалу, в чем он, собственно, провинился и почему его столь грубо встряхнули, выбранив при этом страшным шепотом. Лежа на своей подстилке во время совещаний, он, бывало, не раз подскуливал Льву Львовичу – и никто не ругал, все смеялись…
После такой обиды оставалось скроить жалобную морду, при взгляде на которую люди обычно кидались утешать несправедливо наказанную псину. Как и у всех боксеров, мимика у Ратмира была выразительнейшая. Он пригорюнился, трогательно округлил глаза, наморщил лоб, но гримаса разгладилась, а в следующий миг собачья физия приняла самый оторопелый вид.
Ратмир понял.
У хозяина тоже есть хозяин!
Изумленно вывернув голову набок, пес воззрился, вслушался и внюхался в того, кому только что пытался подпеть. Так вот он каков, настоящий вожак стаи! Вот кому принадлежит эта огромная розово-белая конура с колоннами, на которые никто не осмеливается задрать лапу!
Открытие потрясло, повергло в священный ужас, озарив темные уголки сознания, где уже ничего не копошилось, ибо нечисть боится света. Мироздание возникло вдруг во всей своей целокупности перед ошалевшим от восторга псом. И что странно: образ хозяина от этого нисколько не пострадал, но, заняв надлежащее место в иерархии, стал лишь понятнее и ближе – как в смутных собачьих снах.
Это было похоже на счастье…
Внезапно что-то произошло. Высокий и резкий человеческий вопль, мгновенная суматоха, а далее бронзовый медалист к удивлению своему почувствовал, что его опять хватают за ошейник и волокут в неизвестном направлении самым бесцеремонным образом. Рядом послышался сдавленный визг Рыжего Джерри, которого, оказывается, тоже куда-то тащили. Наконец оторопевшему задохнувшемуся псу удалось развернуться мордой к балюстраде, возле которой, прижавшись спиной к перилам, стоял в угрожающей позиции…
Ратмир ощетинился и зарычал. Он узнал своего обидчика, чуть не бросившего в него однажды комком земли. Непонятно было только, почему все – даже хозяин! даже хозяин хозяина! – смотрят на пришельца со страхом. Впрочем, объяснение явилось почти мгновенно: в занесенной руке чужака ребрилась увесистая каменюка.
Одного не учел наглец – на сей раз Ратмира забыли привязать к столбу. Пес мотнул башкой, сбрасывая намордник, и, рванувшись, почувствовал, как без сопротивления разжимаются пальцы, придерживавшие его за ошейник. Это было равнозначно команде «Фас!». Поднять руку на стаю? На иерархию? На стройное собачье мироздание, только что явившееся Ратмиру? Разум вскипал от этой мысли.
Чтобы покрыть расстояние до круглой, обведенной перилами проруби в полу, бронзовому призеру «Кино-кефала» хватило четырех прыжков. В последнем он надеялся сомкнуть челюсти на запястье руки с булыжником, но не смог – старикашка начал медленно-медленно отводить ее для броска, и тактику пришлось менять на лету.
Мощные лапы ударили преступника в грудь, опрокинув спиной на балюстраду, после чего пес и человек с неправдоподобной медлительностью перевалились через ограждение. Сдвоенный глухой стук дал знать, что оба достигли нижнего уровня. Выбитая граната, лишившись отскочившего рычага, кувыркнулась в воздухе, затем упала на широкие перила – и закрутилась, помаленьку смещаясь к внутренней их кромке.
Все стояли в оцепенении, не пытаясь даже укрыться за колоннами, и завороженно смотрели на вращающуюся лимонку. На первом этаже слышались тревожные крики охранников. На втором – ни звука. Лишь постукивание и шорох гибельной рулетки, отдаленно похожие на последнее предупреждение гремучей змеи.
Секунда… Две… Две с половиной…
– Она учебная… – жалобно произнес кто-то.
Коснувшись наконец края перил, граната сорвалась в вестибюль, где, судя по рычанию и воплям, отважный пес продолжал борьбу с террористом, – и тут отчаянно, словно бы в предсмертной тоске заголосил маленький Боб из «Сусловского сусла». А спустя мгновение что-то оглушительно лопнуло с хрустом, пол вздрогнул. Из круглого обведенного балюстрадой жерла, дробя аллегорическую лепнину, в потолок хлестнули осколки.
Эпилог
Минуло семь лет.
Легкий весенний ветерок шевелил водяные заросли фонтана и по-щенячьи трепал прилепленный к чугунному стволу фонаря обрывок объявления: «Возьму в добрые руки…»
С верхней площадки лестницы, откуда четырьмя каскадами ступеней Центральная набережная ниспадала в Сусла-реку, разлив был особенно красив. Но миловидная нудипедалка с белой ушастой розой в руке стояла спиной к вешним водам и, глядя на парящее над фонтаном изваяние, терпеливо ждала, когда схлынет толпа иностранных туристов, окруживших скульптуру.
Мимо женщины в направлении свободной скамейки неспешно проследовали двое отставников. Один из них, большой, кудлатый, нес под мышкой доску для игры в нарды. Второй, тщедушный, с жесткими, высоко вздернутыми бровками и торчащей из кармана газетой, шел налегке. Оба, не удостоив вниманием привлекательную обнаженную особу, хмуро покосились на группу у фонтана.
Нудипедалка с некоторой завистью посмотрела им вслед. Для любителей обнаженки парковые лавки, увы, под запретом. Чуть присядешь – брусья тут же и оттиснутся…
