Леонид Каганов - День сверчка
— Не вздумай рубить галстуком! — прошипел Инспектор.
— Знаю, знаю, Ваше благородие, — успокоил я его. — Паутину не рубят, паутину отмазывают.
Паутина была толстая и явно не учебная — без белой разметки по краям. Но, слава Спасителю, желтоватая, а значит, старая. А значит, шатуна поблизости нет. Ладно бы в чаще, но откуда паутина так близко к окружной? Инспектор влип прочно — сразу в восьми местах. Я вынул платок и начал грязью отмазывать Инспектора от нитей. Инспектор больше матерился, чем давал указания. Наконец мне удалось отмазать его полностью, и он плюхнулся в грязь рядом со мной. Я помнил, что правила велят немедленно убираться обратным маршрутом, повернулся, махнул рукой и поскакал по кочкам. Инспектор поскакал за мной, но когда вокруг замелькали заросли, вдруг догнал меня и схватил за плечо.
— Послушай, Мигель-пастух, — прошамкал он. — Ты все сделал правильно, я тебе зачту местность, но не рассказывай никому, что я упал в паутину… Стар я уже, глаза мои видят худо…
— Так точно, Ваше благородие, никому не скажу! Но надо быстрее уходить…
Я рванулся вперед, но Инспектор снова схватил меня за плечо и развернул.
— И еще… — начал он.
Я сначала не понял, что произошло. Словно вдали по тростнику дробно прошелестел ветер. Но в следующий миг между стволами мелькнуло острое хитиновое колено, и я заорал:
— Паук-крестоносец за спиной!!!
Инспектор все-таки был тертый и опытный, он даже не стал оборачиваться. Бросился в сторону, а я за ним, хотя, будь моя воля, я бы кинулся обратно к тропе, к окружной, к мегаполису. А что еще делать, если нет кактусов и нету тени, где можно спрятаться? Только потом я уже вспомнил, почему к окружной бежать нельзя: на равнине шатун догонит мигом.
Мы бежали долго, сердце бешено колотилось в груди, воздуха не хватало, по лицу стегали ветви. Несколько раз Инспектор замирал на месте, подняв руку, а затем бросался в сторону. То ли была опасность впереди, то ли путал следы. Наверняка же он прекрасно знал эти места.
Наконец Инспектор остановился, поднял руку, оглядываясь, а затем плюхнулся на землю. Я плюхнулся рядом. Тень здесь была неважная — не плотная, от листвы.
— Вроде бы ушли… — прошептал Инспектор. — Уже лет тридцать здесь шатунов не водилось. Была учебная паутина в конце болота, хитрая такая, со стертой разметкой, на ней все сыплются. Я тебя к ней и вел. И вот тебе на, беда какая… Откуда такая беда? — Он вдруг сурово глянул на меня. — А ты в зеркало глянул перед выходом?
— Глянул, Ваше благородие.
— Мошка дорогу не перебегала?
— Никак нет.
— Пальцы крестиком складывал у Святофора?
— Сами ж видели, Ваше благородие…
— Исповедовался в Церкви когда последний раз?
— Вчера исповедовался…
— Странно… — пробормотал Инспектор. — Откуда же тогда неудача?
Я молчал. И даже не потому, что нечего было сказать, а потому, что прислушивался. Вдалеке явно раздавался шелест и дробный топот с поскрипыванием, будто в грунт аккуратно втыкали острые палки.
— Идет… — прошептал я.
— Тихо! — шикнул Инспектор. — Слышу! Не вздумай пошевелиться!
И мы замерли.
6. ШАТУН
Топот то замедлялся, то ускорялся, то вовсе замирал, и непонятно было, приближается шатун или нет. Наконец шелест послышался совсем близко, затем еще ближе, и наконец я увидел гигантскую ногу — она воткнулась почти рядом с нами. Очень плохая примета смотреть на паука — это взгляд его притягивать, но я искоса глянул. Паук стоял близко-близко, почти вплотную к лежащему Инспектору. Бесшумно шевелились пучки вонючих жвал на морде, и белой пеной висели слюни почти до земли. Крохотные глазки-фасетки, разбросанные по телу, крутились в своих орбитах, силясь разглядеть, есть ли кто в тени. Мне казалось, Прошла целая вечность. Затем паук сделал шаг и вонзил передние ноги рядом с телом Инспектора…
Опустил морду… Понюхал… Чуть подался назад… Бесшумно раздвинул ротовые жвалы, распахивая гигантскую глотку, и выпустил иглу… Еще чуть подогнул ноги во всех коленках, напрягся…
Я понял, что он сейчас ударит. Ударит Инспектора. И сделать ничего нельзя. Ударит, потащит тело пеленать, а мне надо будет уползти по инструкции. Я сжал рукоять галстука изо всех сил.
Даже не знаю, как это случилось, но как только голова паука дернулась вперед, я выхватил галстук, привстал и со свистом рассек воздух.
Громадная мохнатая голова глухо упала на землю, из разруба на тонкой шее полилась слизь, тело закачалось на всех своих ногах и повалилось бы на Инспектора, только он уже вскочил и проворно отполз.
Паучьи ноги подгибались и натужно скребли землю, а лежащая голова распахивала ротовые пластины и запахивала снова — с каждым разом все медленней. Я глянул на Инспектора — рукой он держался за сердце, а в его глазах был ужас.
— Ты… — прошипел он, — ты понимаешь, ЧТО ты сделал, идиотина? Ты понимаешь, на кого ты поднял руку? Ты понимаешь, кого убил?
Я понимал. Но вот почему я это сделал — не понимал.
— Я убил дикого клопа… — тупо пробормотал я, вытирая галстук о землю. — Клоп охотился. Напал на нас. Клопа убивать можно.
— Клопа?! — заорал Инспектор. — Клопа?!!
— А разве это не клоп? — Я постарался изобразить недоумение.
Инспектор подскочил и схватил меня за рубаху на груди так, что ткань затрещала.
— Ты кого обманываешь, придурок?! — зашипел он. — Меня обманываешь? Себя? Ты Господа не обманешь! Поднять руку на шатуна-крестоносца — грех, за который Господь выгнал Адама и Еву из Рая!!!
— Он бы вас убил, Ваше благородие…
— Да пусть бы он трижды убил и меня, и тебя, и кого угодно!!! — заорал Инспектор. — А что теперь будет с мегаполисом, ты подумал?!! Сто сорок тысяч человек в мегаполисе!!!
— Может, ничего и не будет… — пробурчал я.
— Ты Святое писание читал?! — взревел Инспектор. — Паука случайно убить — к страшному несчастью!!!
— Так я не случайно, я нарочно… — буркнул я. Инспектор в неописуемом гневе распахнул рот, замер, снова захлопнул, снова распахнул, затем горестно обхватил голову руками и сел на землю.
— Никто! — прорыдал он, раскачиваясь. — Никогда! Не убивал паука! Ни у нас, в Ерофей Палыче, ни в Чите, ни даже за Стеклянными равнинами — в Кемерово и Новосибирске! Может, Предки убили паука, от того и вымерли… Господи, я сам уже кощунствую… Господи, что с нами будет… Что с нами будет…
В это время туша издала свистящий звук, суставчатые ножищи перестали скрести землю, рывком подтянулись к брюху и замерли. Голова тоже замерла, ротовые пластины и жвалы вытянулись в трубу и не шевелились, только игла еще дернулась — раз, другой, третий и окаменела.
— Ваше благородие, — прошептал я. — Может, мы его быстренько закопаем? И Господь сверху ничего не увидит?
7. МОГИЛЬНИК
Быстро закопать не получилось. Мы рыли яму много часов, почти до заката. Копать приходилось галстуками. Ссыпали комья глины на плащ и относили в кучу. Я все еще не мог как следует осознать случившееся, а Инспектор был и вовсе плох. Поначалу он мрачно молчал, а затем начал вещать.
Может, ты думаешь, Мигель-пастух, — проскрипел он, — что Предки наши были неучами?!
— Никак нет, Ваше благородие… — отвечал я. — Известно, что Предки знали все и умели управлять удачей, а нам от них достались лишь обрывки знаний…
— Обрывки?! — скрипел Инспектор. — Сопляк! Как ты смеешь называть обрывками святые документы! А ну перечисли Наследие!
— На сегодняшний день из Наследия Предков найдено… — затараторил я заученно, — Три типовых договора, Штраф-квитанция, Больничный лист Ковальчука Эс, Билет в Дозор-Кино, Правила пользования Лифтом, Инструкция к Прокладкам, Свод Бытия и Книга Святого писания «Тысяча и один совет, как достичь успеха в офисе, бизнесе, найти работу и мужа», написанная Господом нашим Спасителем, единым в трех лицах, распятым на кресте и принявшим смерть за грехи Предков…
— Что?! Свод Бытия?! — разъярился Инспектор и замахал галстуком так, что я уже подумал, что он меня сейчас зарубит. — Да ты дебил! Чему тебя учили в школе, Мигель-пастух?! Свод Бытия написан не Предками, а Двенадцатью учениками уже в начале Новой эры! Как ты дожил до двадцати одного года, если…
— Мне восемнадцать… — тихо прошептал я.
— Ах вон оно что… — протянул Инспектор. — Малолетка! Лгун! Полез на ведуна сдавать обманом! А я-то, старый болван…
— Мне семью кормить надо… — Я шмыгнул носом. — Мать у меня, и малые братья…
Инспектор ничего не ответил, только с отвращением покрутил головой и вонзил галстук в землю. Я продолжал копать.
— Ты хоть понимаешь, зачем нужны законы, приметы и правила? — безнадежно спросил Инспектор.
— Чтобы предсказать грядущее, — забубнил я, — истолковать прошедшее и выбрать наиболее удачный путь.
