Татьяна Форш - Корона Всевластия
— Вы правы. Извините, что дала волю чувствам. Что с ним снова не так?
— С ним все будет отлично, если он переживет свой двадцать седьмой день рождения.
— В смысле?
— В прямом. — Архангел скорбно вздохнул, потер пальцем лоснящийся от солнечных лучей стол и взглянул на меня. — С этой душой не все так просто. Не хотелось тебе этого говорить, но… до шести лет о ее человеческой жизни ни в Книге судеб, ни где-нибудь еще не сказано ни слова! Словно этот человек начал существовать с этого возраста! Кстати, об ангеле, который должен был охранять его с момента зачатия, тоже ничего не известно.
— То есть фактически получается, что он начал жить тогда, — я прищурилась, — когда я стала его хранителем?
Воспоминания вернули меня в тот день, когда я впервые увидела своего подопечного — маленького испуганного мальчика, прятавшегося под тоненьким одеялом больничной койки.
— Выходит, так. — Гаврилий задумчиво почесал подбородок и, заложив руки за спину, сосредоточенно прошелся по кабинету.
— И что это значит? — Я побуравила его взглядом. Ох как мне не нравятся такие недомолвки!
— Я не знаю, что это значит, дитя. — Учитель снова вздохнул. — Может, в данные о твоем подопечном закралась ошибка. Это, конечно, нонсенс, но такое случалось, и не раз, как ни прискорбно мне в этом признаваться. В общем, картина такая: до шести лет о нем нет никаких данных, затем идут записи о том, что с ним происходило, когда его хранителем стала ты, и сейчас, когда ему исполняется двадцать семь лет, казалось бы, год его смерти, в Книге судеб вдруг прорисовалась его дальнейшая жизнь! Причем настолько ровная и счастливая, что я могу за тебя только порадоваться. А это значит — что?
Я помолчала вместе с ним и, тяготясь затянувшейся паузой, спросила:
— Что?
— А то, что, возможно, в день рождения или раньше его ждет большое испытание, и он должен его пережить. Потому что, если он не переживет эту дату, твоя практика тоже окажется проваленной.
— Что?! Но когда я согласилась на эту практику, именно вы сказали, что срок жизни моего подопечного именно двадцать семь лет!
— Возможно, — уклонился от прямого ответа Гаврилий. — Я не спорю. Но главное не то, что было тогда, а то, что происходит сейчас. А сейчас, если ты позволишь ему умереть, изменится именно твоя судьба. Поэтому… — Он подошел к столу и, вытянув оттуда закачавшийся на веревочке дымчатый кристалл, решительно повесил мне его на шею. — Лайла, возможно, Высший архангел или сам Вседержитель и смогли бы разобраться во всех этих странностях, но! И тот, и другой слишком заняты, чтобы разбираться с заурядным смертным. Поэтому, девочка, сейчас твое будущее зависит от тебя. Я чем смогу помогу. Ну и главный плюс в том, что я сумел выторговать для тебя этот амулет, разрешающий без последствий использовать все твои возможности вплоть до применения физического тела. Правда, ненадолго и если оно очень будет нужно тебе для выполнения этого задания. Не забывай: у тебя пока нет преимуществ полноправного ангела.
Я коснулась пальцами холодного камня, безысходностью повисшего у меня на груди. Вседозволенность… От плохого предчувствия начался озноб. Вседержитель, почему ты меня так не любишь? Только мне могла попасться настолько проблемная душа!
Вызвав крылья, я почувствовала их потаенную мощь, отличающую меня от обычных небожителей. Лишиться их из-за какого-то смертного? Ну уж нет! Если бы можно было, убив его плоть, решить эту проблему — я бы не стала раздумывать…
— Убить хрупкую плоть смертного не проблема, дитя мое. Гораздо сложнее ее сберечь, — подслушал мои мысли учитель и, выдержав мой негодующий взгляд, печально развел руками. — К тому же ты прекрасно знаешь главное правило ангелов: став причиной смерти подопечного — лишишься своей небожительской сущности навсегда. Сохрани его жизнь, Лайла! Лишь только после этого ты сможешь полноправно носить крылья.
Я прикусила губу и кивнула, признавая его правоту.
Да. Я сделаю все, чтобы сохранить жизнь этого смертного.
— Господин Гаврилий, я могу идти?
Только мне могло так не повезти!
— Иди, дитя мое. — Учитель махнул рукой, вызывая смерч межмирового перехода. — Но помни: если ситуация выйдет из-под контроля, всегда можешь прийти ко мне за подсказкой.
Не дай Всевышний! Показать себя глупой студенткой, попросив помощи у учителя?
Я посмотрела в его сияющие ультрамарином глаза.
— Спасибо. Надеюсь, такого не случится.
— Тебе не кажется, что это попахивает гордыней?
— Нет, учитель. Это мое упрямство, а упрямство лишь порок, а не грех. — Ухмыльнувшись, я развернулась и, чувствуя спиной его взгляд, шагнула в ожидающий меня вихрь.
Тар— Тар! — окликнул меня голос соседки, заставив остановиться и взглянуть на нее. Красивая девчонка, но еще ребенок. Сколько ей — пятнадцать, шестнадцать? — Ты так рано. С работы? Можно, я у тебя посижу? А то вчера у подруги ночевала, а мать еще со смены не пришла.
— Ключей нет?
— Ну типа того. — Она скользнула по мне совсем не детским взглядом и смущенно пошла рядом. — Не против?
— Нет, Лен. Заодно приготовишь мне завтрак.
По-дружески обняв за плечи, я втянул ее в подъезд и начал подниматься по лестнице вслед за цокающей каблучками соседкой. Вот и родной третий этаж.
Отстранив ее, я шагнул к двери квартиры, выуживая из кармана ключи, и замер. Дверь была не заперта. Вернее, не так. Она, конечно, была закрыта, но я словно почувствовал чье-то опасное присутствие. Не сейчас, но совсем недавно.
— Лен, стой. — Спокойно, стараясь ни словом, ни интонацией не напугать девчонку, я вскинул руку в предупреждающем жесте и толкнул дверь.
Подтвердив мои опасения, она беззвучно распахнулась.
— Что-то случилось? — Соседка недоуменно перевела взгляд с меня на открывшийся нам полумрак коридора.
— Кажется, меня обчистили. — Я взглянул в ее заинтересованно загоревшиеся глаза и усмехнулся. Дитя! Во всех неприятностях все еще видит приключения. — Хотя ума не приложу, чем можно поживиться в моей берлоге.
— А давай вызовем милицию? — Она с готовностью достала простенький сотовый телефон.
— Не-э-э. — Я решительно шагнул в родные квадраты. — Только таких заморочек мне и не хватало!
Бедлам, творившийся здесь, меня даже не опечалил. Если вор что-то искал, не думаю, что он нашел это «что-то» в том кавардаке, что обычно царит здесь.
Я огляделся.
Вроде бы все на месте, и все же чего-то не хватает. Или мне это кажется?
— Тар? — Лена вошла вслед за мной и настороженно огляделась. — Ничего себе они у тебя «порядок» навели! Козлы! Ладно бы по-человечески обокрасть: зашли, взяли что надо и ушли, так нет — еще и перевернули все!
— Возможно, они что-то искали… — Если честно, первая мысль была о тех, кому проиграл Макс. Наверняка они стребовали с него все наши координаты. Сам бы так поступил, да еще взял бы в залог что-нибудь ценное.
— Судя по бардаку, не нашли. — Ленка деловито принялась рассовывать все по местам. Хотя, по правде говоря, месторасположение моих вещей даже мне было неизвестно.
Угу.
Я понаблюдал за усилиями девчонки и пошел на кухню.
Вопрос — что они искали?
На кухне было так же, как и позавчера, когда я уходил на дежурство. Недопитый кофе в чашке, сиротливо распластанная на столешнице книга… И все-таки что-то было не так. Чего-то не хватало.
— Тар? — Через мгновение на кухню заглянул любопытный Ленкин носик. — Ты здесь? Вроде у тебя однокомнатная квартира, но почему-то кажется, что в ней можно заблудиться.
— Заблудиться, Лен, можно где угодно, главное, чтобы было желание. — Я опустился на диванчик, и тут мой взгляд приковал к себе лежавший в мусорном ведре портрет. Точнее, рамка для фотографий.
Взяв ее за потертый угол, я бережно вытащил, вытер полотенцем и поставил свою находку на стол, с привычной тоской вглядываясь в любимые лица.
— Кто это? — Ленка, заметив перемены в моем настроении, уселась напротив.
Я поднял на нее взгляд. Действительно, откуда ей знать, кто жил здесь почти тридцать лет назад? Ее тогда не то что на свете, даже в проектах не было.
— Это мои родители.
— И где они сейчас? — Девчонка заинтересованно покорябала треснутое стекло, вглядываясь в фотографию.
— Надеюсь, в лучшем из миров.
Я продолжал смотреть на нее, а она вдруг смутилась. Отставила рамку и, вскочив, суетливо забегала по кухне.
— Тар, а где сковородка? А у тебя есть лук? — Она заглянула в холодильник, выудила оттуда последние четыре яйца и победно принялась делать яичницу.
— Не смущайся. — Я отставил рамку к стене. — Это произошло так давно, что все уже забылось. Меня воспитала бабушка, и сюда я переехал всего семь лет назад, когда ты была еще совсем маленькой.
