Генри Каттнер - Робот-зазнайка (сборник)
И это, по мнению Каттнера, главное, в чем нуждается мир. Каттнер верит в прогресс. Не в безликий, а в связанный с человеком и обусловленный его развитием. Причем развитием всесторонним. Никакие успехи разума в ущерб душе его не устраивают. На каком-то этапе развития человечества умственный его уровень будет обусловливаться нравственным уровнем.
В этом отношении особенно примечателен известный рассказ Каттнера «Авессалом». Гениальный мальчик, названный по имени непокорного сына царя Давида, поднимает бунт против отца. Но он бунтует потому, что отец руководствуется формальным законом, а он — более высоким, нравственным, потому что отец «потерял способность удивляться», а он — нет, потому что все, что он говорит, — правда, а то, что говорит отец, — лицемерие. Он способнее отца. Но кроме того — выше и чище. Это самое важное. Физической силе он противопоставил не только умственную, но и нравственную. И победил. Он не просто Отстоял свое право учиться чему хочет, — он отстоял себя как личность. Ему теперь никто не будет заглядывать в мозг, как соседи Хогбенов заглядывают к ним в замочные скважины.
Человек — это очень много. И герои Каттнера стремятся развить свои лучшие качества не для того, чтобы возвыситься над людьми, а для того, чтобы ими стать. У Каттнера есть только одна мерка для всех его героев. Ни место в обществе, ими занимаемое, ни удачливость или неудачливость их его совершенно не трогают. Человек ценится исключительно по достоинствам разума и души. Этой мысли Каттнер порой придает подчеркнуто парадоксальную форму.
В рассказе «Маскировка», например, Каттнер доставляет победу человеку, сохранившему только свою личность и разум. Он даже не человек в общепринятом смысле слова — он трансплант, маленький металлический цилиндр, куда пересажен мозг погибшего во время катастрофы космонавта. Но он — значительная личность, и победа ему достается по праву.
Что же касается людей, больше всего мечтающих о внешнем успехе, то это потому, что ни на что лучшее они не способны. Но именно такие люди мечтают править другими, считает Каттнер. Именно они представляют наибольшую опасность для человечества. Хорошо, что удалось вовремя остановить Денни Хольта (рассказ «Работа по способностям»), — он мог стать всемирным диктатором…
И совершенно так же не доверяет Каттнер тем, кто пытается обособиться от людей. Иногда их легко понять, как героиню рассказа «День не в счет», загнанную в подземное убежище вездесущей рекламой. Но Айрин не только жертва, она и преступница. Избавление для нее — это новые страдания для любимого человека.
Самыми отвратительными преступниками кажутся Генри Каттнеру (и Катерине Мур — этот рассказ написан ими вместе) пришельцы из будущего в рассказе «Лучшее время года». Эти искатели наслаждений и зрелищ спокойно наблюдают гибель города и эпидемию новой страшной болезни. Они могли бы помочь людям, но зачем?
Каттнер — против невмешательства. Он за то, чтобы люди всегда были вместе и всегда друг за друга. А для этого они постоянно должны быть во всеоружии человечности.
Правда ли, что было много Каттнеров? Правда, если говорить о многообразии стилей и сюжетов, которыми пользовался этот писатель. Но за всем этим стоял один Каттнер, человек с единой нравственной позицией. Человек, который вмешивался в жизнь ради того, чтобы сделать ее человечнее.
Ю. Кагарлицкий
А как же еще?[1]
(перевод Т. Ивановой)
Когда приземлилось летающее блюдце, Мигель и Фернандес стреляли друг в друга через поляну, не проявляя особой меткости. Они потратили несколько зарядов на странный летательный аппарат. Пилот вылез и направился по склону к Мигелю, который под ненадежным прикрытием кактуса, проклиная все на свете, старался поскорее перезарядить ружье. Он никогда не был хорошим стрелком, а приближение незнакомца совсем его доконало. Не выдержав, он в последний момент отбросил ружье, схватил мачете и выскочил из-за кактуса.
— Умри же, — сказал он и замахнулся.
Сталь блеснула в ярких лучах мексиканского солнца. Нож отскочил от шеи незнакомца и взлетел высоко в воздух, а руку Мигеля как будто пронзило электрическим током. По-осиному свистнула пуля, посланная с другого конца поляны. Он ничком упал на землю и откатился за большой камень. Тоненько пискнула вторая пуля, и на левом плече незнакомца вспыхнул голубой огонек.
— Estoy perdido,[2] — пробормотал Мигель.
Он уже считал себя погибшим. Прижавшись всем телом к земле, он поднял голову и зарычал на врага. Но незнакомец не проявлял никакой враждебности. Больше того, он даже не был вооружен. Мигель зорким глазом осматривал его. Странно он одет. На голове — шапка из блестящих голубых перышек. Под ней — лицо аскета, суровое, неумолимое. Он худ и высок — футов, наверное, семь. Но никакого оружия не видно. Это придало Мигелю храбрости. Интересно, куда упало мачете? Впрочем, ружье валялось поблизости. Незнакомец подошел к Мигелю.
— Вставайте, — сказал он, — давайте поговорим.
Он прекрасно говорил по испански, только голос его раздавался как будто у Мигеля в голове.
— Я не встану, — объявил Мигель. — А то Фернандес меня убьет. Стрелок-то он никудышный, но я не такой дурак, чтобы рисковать. И потом, это нечестно. Сколько он вам заплатил?
Незнакомец строго посмотрел на Мигеля.
— Вы знаете, откуда я? — спросил он.
— А мне наплевать откуда вы, — проворчал Мигель, стирая пот со лба. Он покосился на соседнюю скалу, за которой у него был спрятан бурдюк с вином. — Не иначе как из los Estados Unidos[3] со всякими вашими летательными машинами. Уж будьте спокойны, достанется вам от правительства.
— Разве мексиканское правительство поощряет убийство?
— А наш спор никого не касается. Главное — решить, кто хозяин воды. Вот и приходится защищаться. Этот cabro'n[4] с той стороны все старается прикончить меня. Он и вас нанял для этого. Бог накажет вас обоих. — Тут его осенило. — А сколько вы возьмете за то, чтобы убить Фернандеса? освеломился он. — Я могу дать три песо и козленка.
— Всякие распри должны быть прекращены, — сказал незнакомец. Понятно?
— Тогда пойдите скажите об этом Фернандесу, — сказал Мигель. Втолкуйте ему, что права на воду теперь мои. И пусть убирается подобру-поздорову.
Он устал глядеть на высокого незнакомца. Но стоило ему слегка повернуть затекшую шею, как в тот же миг пуля прорезала недвижный раскаленный воздух и смачно шлепнулась в кактус. Незнакомец пригладил перышки на голове.
— Сначала я кончу разговор с вами, — сказал он. — Слушайте меня внимательно, Мигель.
— Откуда вы знаете, как меня зовут? — удивился Мигель, перекатываясь с живота на спину и осторожно усаживаясь за камнем. — Значит, я угадал: Фернандес вас нанял, чтобы меня убить.
— Я знаю, как вас зовут, потому что я умею читать ваши мысли. Хотя они у вас весьма путаные.
— Собачий сын, — выругался Мигель.
У незнакомца слегка раздулись ноздри, но он оставил выпад без внимания.
— Я прибыл из другого мира, — сказал он, — меня зовут… — Мигелю показалось, что он сказал что-то вроде Кетзалкотл.
— Кетзалкотл? — иронически переспросил Мигель. — Ну, еще бы. А меня зовут Святой Петр, у которого ключи от неба.
Тонкое бледное лицо Кетзалкотла слегка покраснело, но он сдержался и продолжал спокойно:
— Послушайте, Мигель. Поглядите на мои губы. Они не двигаются. Мои слова раздаются у вас в голове под действием телепатии, вы сами переводите их на понятный нам язык. Мое имя оказалось слишком трудным для вас. Вы перевели его как Кетзалкотл, но меня зовут совсем по-другому.
— De veras?[5] — сказал Мигель. — имя не ваше, и явились вы не с того света. Norteamericanos[6] никогда нельзя верить — клянитесь какими хотите святыми.
Кетзалкотл опять покраснел.
— Я пришел сюда для того, чтобы приказывать, — сказал он, — а не для того, чтобы препираться со всякими… как вы думаете, Мигель, почему вы не смогли убить меня вашим мачете? Почему пули не причиняют мне вреда?
— А почему ваш летательный аппарат летает? — нашелся Мигель. Он достал кисет и стал скручивать сигарету. Потом выглянул из-за камня. — Фернандес может подкрасться ко мне незаметно. Лучше я возьму ружье.
— Оставьте его, — сказал Кетзалкотл, — Фернандес вас не тронет.
Мигель зло рассмеялся.
— И вы не трогайте его, — твердо добавил Кетзалкотл.
— Ага, значит, я вроде как подставлю другую щеку, а он сразу влепит мне пулю в лоб. Вот если он поднимет руки вверх да пойдет ко мне через поляну, я поверю, что он хочет покончить дело миром. Да и то близко его не подпущу, потому что за спиной у него может оказаться нож, сеньор Кетзалкотл.
